Всю ночь во рту резвились кошки

И слон топтался в голове.

У-у-у! Как мне не по кайфу такой голяк!

У-у-у! Как мне не по кайфу такой голяк!

Пойду и выпью пива —

Пусть станет мне ништяк.

Правда, тогда пить пиво Остап не стал, памятуя, что опохмел неизбежно ведет к запою.

А вот что делать сейчас?

Он осторожно приподнялся и огляделся по сторонам. Обнаружил, что находится в тесной комнатушке с серенькими стенами и потолком. Из мебели здесь имелась только кровать, на которой Остап и лежал. Из окошка бил утренний свет.

Беглое ощупывание себя показало, что кости, кажется, целы. Ужасно болел затылок. Там обнаружилась немаленькая шишка. Если бы Остап был сейчас на Земле, то непременно проверил наличие мобильника и бумажника…

— Ну хоть какая-то польза от пребывания на Карфагене, — вслух огласил он свою мысль.

На нем были только трусы. Приподнявшись на кровати, стал глазами искать одежду. Не нашел. Зато увидел стоящую рядом с кроватью крынку с водой. Одним глотком осушил посудину и мысленно поблагодарил человека, спасшего его от утреннего сушняка.

Вскоре явился и сам благодетель. Не кто иной, как Фунт.

— Держи, Николь простирнула твои шмотки, — он бросил на кровать ворох одежды.

Остап вроде бы должен был злиться на Фунта. Но решил отложить свой гнев на потом. Важнее было разобраться в сложившейся ситуации.

— Что еще за Николь? — спросил он, напяливая комбез.

— Баба, что звезданула тебя по башке.

— Та, которая с фингалом?

— Она самая!

— А саданула она меня знатно, — Остап потрогал шишку на затылке.

— Скажи за это ей спасибо.

— С чего вдруг?

— Ты вчера нажрался, как дурак на поминках, стал на людей кидаться. Чуть раба насмерть не зашиб. Мужики пытались тебя унять, но ты на них буровить стал. Ну Николь не растерялась и тебя вырубила. Если бы не она, болтаться бы тебе в петле.

— В Алькатрасе что, есть смертная казнь?

— Есть, конечно. Тут тебе не Маяковка. Предумышленное убийство у нас карается высшей мерой. И неважно, кого ты пришил, урку или раба.

— Но я же… Убил Ржавого.

— На ринге можно, — Фунт отмахнулся, словно это было в порядке вещей.

— Тяжелая у вашей Николь рука. А с виду не скажешь. В ней же от силы два мосла и кружка крови. Чем это она меня огрела? Трубой?

— Рукой, — хихикнул урка.

— А такое ощущение, что меня задел крылом самолет, идущий на посадку.

— Ну не у одного тебя есть суперсила. У Николь железные кулаки.

— Железные? Что, прямо отлитые из железа?

— Это я фигурно…

— Фигурально, — поправил Остап.

— Ну да, точно так. Я своими глазами видел, как Николь на спор кулаком отправила в нокаут буйвола.

— А не брешешь?

— Отвечаю.

— Ну надо же! Настоящая Женщина-Халк!

— Кто-кто?

— Здоровенная зеленая баба с сокрушительным ударом и вздорным характером.

— О, это точно про нее! Баба-гром! С ней шутки плохи.

— Николь, кажется, вчера ко мне приставала…

— Это она может. Слаба на выпивку и на передок.

— Если Николь такая сильная, то откуда у нее фингал? Она что, с Кинг-Конгом махалась?

— По пьянке на столб налетела. С ней такое часто случается.

— А с какого перепугу она мои шмотки постирала?

— Николь прачкой работает. Ну и в качестве извинения за вчерашнее.

Непослушными руками Остап застегнул молнию на комбинезоне:

— А ботинки мои где?

— Вон, в углу стоят.

Сфокусировав взгляд, он и в самом деле увидел там свою обувь.

— Ты, кстати, у меня на хате, — гордо сказал Фунт.

— Я так и понял.

— Нравится берлога?

— Просто огонь. Только мебели маловато.

— Люблю, когда места свободного много.

Остап привстал, сделал пару шагов и пошатнулся. Подумав, вновь присел на кровать. Травма вкупе с титаническим похмельем давали о себе знать.

— Что, плохо со вчерашнего? — проницательно заметил урка.

— Очень. Страдаю.

— Так я мигом тебя подлечу! — в руке Фунта, как по волшебству, возникла глиняная поллитровка.

— Э, не, я не опохмеляюсь.

— Да мы по чуть-чуть.

— У меня сотрясение. Врачи запрещают.

— Где ты здесь врачей увидел?

— Мой врач живет вот здесь, — Остап ткнул себя пальцем в лоб. — И он говорит, что при сотрясении пить вредно.

— Умеешь ты словечко завернуть, в натуре. Сразу видно образованного человека с Земли. Давай по маленькой, а?

— Я же ясно сказал, нет.

— Не ради пьянства окаянного, а токмо пользы для! — высокопарно произнес соблазнитель.

Остап посмотрел на бутылку, потом на потолок, на Фунта. Снова на бутылку, опять на потолок, на Фунта. И капитулировал:

— Ну только если по капушке.

— По граммулечке! Заодно и о делах перетрем.

— А посуда есть? Или из горла будем глушить?

— Момент.

Гостеприимный хозяин поставил бутылку на пол, забрался под кровать, откуда вылез, держа в руках две деревянные рюмки и здоровенную картофелину в мундире.

Первая рюмка, как водится, пошла колом. Похмеляющегося чуть не вывернуло наизнанку, кишки словно лавой обожгло.

— Не пошло? — заботливо спросил Фунт, протягивая кусочек картофеля.

Страдалец кивнул и жестом отказался от еды.

— Тогда сразу по второй, чтобы первую протолкнуть! — возвестил урка и вновь наполнил рюмки.

Возражать не было сил. И правильно сделал, что выпил! Вторая залетела соколом.

Он выдохнул, закусил и блаженно сказал:

— Ощущаю себя воскресшим Лазарем.

— Что за чел? Из Маяковки?

— Нет. Из Вифании.

— Это где?

— Далеко.

Фунт начислил по третьей. Но, припомнив о начале беседы, Остап поинтересовался:

— Так что у тебя за дело ко мне?

Собутыльник воровато оглянулся, подошел к двери, закрыл ее на щеколду и, вернувшись, вполголоса проговорил:

— Надо Крота кончать.

От неожиданности Остап закашлялся. А Фунт продолжил:

— Засиделся что-то пахан на своем троне. Пора место молодым уступить.

— А чем тебя Крот не устраивает?

— Тем, что он старый.

— И что с того? Знаешь, как в народе говорят? «Стар да умен — два угодья в нем».

Фунт гордо задрал подбородок, выпятил нижнюю губу, отчего стал похож на одного фотогеничного итальянского диктатора, и, потрясая кулаком, затараторил:

— Алькатрасу нужны перемены! А наш дедуля живет прошлым. Ему главное, чтобы порядок был. Ему чем проще, тем лучше. Это вчерашний день. А нам хочется чего-то большого и светлого, понимаешь?

— Вам — это кому?

— Народу.

— А ты, значит, у нас глас народа?

— Выходит, что так.

— И кто же тебя назначил на эту должность?

— Сам и назначил!

— Лихо!

— Короче, вооружаться надо и идти войной на Маяковку. А как коммуну захватим, пойдем на Дарьяну.

— Дарьяна — это что?

— Еще одно поселение. Тут недалеко.

— Да у тебя прямо наполеоновские планы!

— А то!

— Значит, по-твоему, «большое и светлое» — это война? Захотелось снежок красненьким окропить?

Собеседник лихо опрокинул свою рюмку и занюхал кулаком:

— Ты, Остап, видать, умный мужик. И, наверное, много на свете повидал.

— За комплимент спасибо. Да уж, повидал.

— А я и много кто еще родились на Карфагене, и ничего, кроме этой дерьмовой планетки, в своей жизни не видели. Понимаешь, ни-че-го. Каждый день одно и то же. Скука полнейшая.

— И тебе захотелось повоевать, да? Типа война — это дело молодых, лекарство против морщин?

— Отлично сказано! Прямо в точку! — восхитился урка. — Сам придумал?

— Сам, — соврал Остап. — Только что. Экспромт.

— В тебе есть поэтический дар, у меня на такие дела чуйка. Ты, главное, не бросай писать. А из этой строчки хороший стих получится…

— Или песня.

— Истину глаголешь!

— Спасибо, я подумаю. Но давай-ка к делу вернемся. Какая роль, скажи на милость, отводится в твоем плане мне?