Установилась блаженная тишина.

— Ты что, ее убил? — все-таки поинтересовался Луцык.

— Да ничего с ней не случится, жива. Отдохнет чуток, и все. Просто это такой приемчик, — пояснил Лаптев.

— Но ты же просто дотронулся до нее пальцем!

— Дотронулся, но не просто.

— Я что-то слышал про такое. Похожими приемчиками владели ниндзя.

— И монахи-воины из монастыря Шаолинь, — прибавила Джей.

— А можешь научить? — спросила Джей.

— Если бы знал, то научил бы, — прикрякнул Лаптев. — Это способность у меня сама собой появилась. Когда я попал на Карфаген… Тут у всех есть какой-то дар. У кого-то полезный, у кого-то не очень. Дядя Франк, например, до Карфагена омлет не мог приготовить, а здесь стал поваром экстра-класса.

— Выходит, мы были правы… — тихо сказал Луцык.

— У вас уже что-то проявилось?

И Луцык рассказал председателю про Остапа и Джей.

— Надо было про товарища режиссера раньше сказать, я бы его в Маяковке оставил, — вздохнул Лаптев. — Человека с таким даром нужно беречь как зеницу ока.

— Да как-то выпало из головы, — покаялся Луцык.

Тем временем дядя Франк перевел дух, взял Гюрзу под мышки, положил ее на скамейку:

— Вот спасибо тебе огромное, Сергей Леонович, выручил. Ничего в этой жизни не боюсь, окромя бабьего воя. Чего только не прошел, разное видел: и воевал, и сидел в тюрьме, но что такое ад, понял лишь когда женился. Моя стерва такие скандалы закатывала, хоть в петлю лезь. И точно полез бы, если бы меня не похитили и не отправили сюда.

— Надо ее в лазарет отнести, пускай пока там полежит, — распорядился Лаптев.

— Я бы тоже прилег, — сказал Кабан. — Что-то неважно себя чувствую.

— Бери эту вашу истеричку, и шуруйте в лазарет. Скажите, что я велел выделить вам два спальных места.

— Кстати, что тебе врач сказал? — спросил Луцык у Кабана.

— Буду жить. Травки прописал пить.

— Что еще за травки? — оживился писатель.

— Лечебные, а не те, о которых ты подумал.

— Ясно.

— А знаешь, какая кликуха у тутошнего лепилы?

— Не-а. Откуда мне знать?

— Кеворкян!

— У коммунаров отменное чувство юмора!

Луцык повертел в руках хлебную лошадку. Поделка получилась очень красивой. Хоть сейчас на выставку!

«А ведь я отродясь ничего не лепил», — подумал Луцык и заржал как конь.

Луцык, Джей и Лаптев прогуливались по пыльным улочкам. Председатель живописал новоприбывшим прелести жизни в трудовой коммуне. Все, мол, у них хорошо. Даже замечательно. Каждый работает на общее благо. Мастера на все руки имеются. Из двухсот коммунаров большинство — молодежь, многие родились уже здесь. Все умеют читать и писать. Питаются в столовке, три раза в день…

— А я где-то читал, что в коммунах процветает свободная любовь, — встрял Луцык.

Главный маяковец насупился:

— Вообще-то мы за традиционные семейные ценности.

Джей многозначительно зыркнула на своего товарища, интересующегося не тем, и попросила вернуться к рассказу.

— Раз в месяц у нас проходит народное собрание — сходка, — продолжил Лаптев. — Там решаются важнейшие вопросы жизни коммуны: посевные, сбор урожая, ремонт, строительство, охрана общественного порядка…

— А менты у вас есть? — спросила она.

— Чего нет, того нет. Но имеются добровольные дружинники.

— А как обстоят дела с преступностью?

— Воруют, — вздохнул Лаптев. — И пьют, а еще и иногда дерутся. Крамольников мы наказываем трудовой повинностью, в особых случаях изгоняем из коммуны. Иногда бывают стычки с урками из Алькатраса, но в последнее время они редки.

— А как насчет культурной сферы?

— В поселковом клубе есть библиотека и видеосалон. По субботам кино крутят.

— Ого! Откуда дровишки?

— Лет восемь назад прибыл контейнер, а там была видеодвойка и штабеля видеокассет.

— А электричество где берете?

— Наш клуб оснащен солнечной электростанцией.

— Тоже подарок небес?

— А вот это уже, что называется, «мэйд ин Карфаген». Есть у нас тут один кулибин по кличке «Левша». Живет отшельником в семи километрах от Маяковки. Из дерьма и палок может собрать «Наутилус». СЭС мы у него купили.

— А чем расплачиваетесь?

— Бартер. Очень уж он самогонку котирует.

— У вас же сухой закон!

— Сухой. Как пустыня Гоби! Самогонку мы производим исключительно для технических и медицинских целей. А за незаконное изготовление алкогольной продукции строго караем, вплоть до изгнания из коммуны.

— А за пьянку какое наказание?

— Если уличили в распитии зелья, то наказание в виде исправительных работ.

— А если не уличили?

— На нет и суда нет.

— Значит, бухать втихаря можно?

— Заметьте, я этого не говорил.

— Какой-то странный этот ваш Левша, — проговорил Луцык.

— Почему же? — спросил председатель.

— «Наутилусы» собирает, а элементарную самогонку не может выгнать.

— Приготовить качественный самогонку — целое искусство! Не каждому дано! А про «Наутилус» — это я образно выразился.

По пути им то и дело попадались местные жители. Каждый был занят каким-нибудь делом.

Проехала повозка, запряженная осликом.

— Муку везет на пекарню, — пояснил Лаптев.

Подбежал мальчишка, весь в пыли. Он уставился на Луцыка любопытным взглядом.

— Держи, — писатель протянул ему хлебную лошадку, собственноручно сделанную в столовой из мякиша, которую до сих пор держал в руке.

Малец мгновенно схрумкал подарок и убежал куда-то вдаль.

Протопали два бородатых мужика. Они тащили на кухню освежеванную тушу какого-то животного.

— Это охотники. Поймали ящера, — сообщил председатель.

— Что еще за ящер? — спросила Джей.

— Хищник такой. Метра два длиной, похож на чешуйчатую сигару с восемью короткими когтистыми лапами, по четыре с каждой стороны. Ящер — самый быстрый хищник на Карфагене. Его морда напоминает волчью, с крупными зубами и глазами навыкате. Ящер невероятно кровожаден. Он убивает не только ради еды, но и ради удовольствия. Поймав жертву, долго мучает ее перед тем, как убить. Мы их ловим с помощью ям-ловушек. У ящеров очень вкусное мясо. Да вы его уже попробовали.

— Та вяленая штуковина?

— Она самая.

— Класс! А какие здесь еще животные водятся?

— Ослы. Они хоть и дикие, но прекрасно поддаются дрессировке. Буйволы есть. Суслики. Птички там всякие, жучки-паучки. Тушканчики. Да, и с ними вы уже знакомы.

— А скотина у вас есть?

— А то! Как я уже говорил, ослы есть. А еще мы разводим свиней.

Луцык пожалел, что рядом нет Кабана. А то он пошутил бы примерно так: «Слышь, Кабан, они тут вашего брата разводят. Будь осторожней, следи за бумажником».

Скоро они остановились у высокой башенки с крестом на вершине.

— А это церковь, — поморщившись, проинформировал глава коммуны.

— Зайдем? — вызвался Луцык.

— Как-нибудь в другой раз и без меня.

— Не одобряешь, Сергей Леонович?

— Религия — опиум для народа. Была б моя воля, сравнял бы с землей этот поповский домик, но народу нравится. Сперва в церковь только женщины ходили, но в последнее время и мужики подтянулись. Отец Иоанн доволен, как слон. Исповедует, причащает, венчает… Моя благоверная тоже вот поддалась массовому психозу, заставила всех детей покрестить. С тремя проблем не возникло, а Ленвладу поп так и не покрестил. Говорит, нет в святцах такого имени, предлагал крестить ее именем Елена. А я против! Для меня это принципиальный вопрос.

— А я думал, коммунисты в Бога не верят…

— Настоящий коммунист в Маяковке только один. Я. Остальные так… — печально вздохнул Лаптев. — Людям главное, чтобы порядок и надежда на завтрашний день были, на остальное им плевать. Я когда-то пытался вести агитацию, но ничего не получилось. В институте у меня по научному коммунизму стояла оценка «отлично», но это было давно. Я уж все позабыл, да и язык у меня плохо подвешен. Вот в институте у нас был комсорг Сидоренко, оратор похлеще Цицерона. Его бы сейчас сюда! Полгода, год — и весь бы Карфаген сидел под красным знаменем.