– И? – как сейчас помню свой пренебрежительный тон, за который спустя время становится стыдно. – Для чего это ей? Во всех поступках должна быть логика. Может быть, она спасала Свету от мужа–тирана. Меня ведь от жены–лгуньи спасла!

– Да никого она ни от кого не спасла, – горько произнес отец. – Что–то ей показалось в моменте, избранник племянницы перестал нравиться, на счет тебя с подругой старой увиделась и вспомнила мечту поженить тебя и ее дочь. И щелкнуло в ее голове. Я всерьез подозреваю, что у твоей матери проблемы с психикой. Я собираюсь класть ее в клинику на обследование. Тебя бы тоже проверить, сынок, такое передается по наследству, но тебе открыто нельзя, потом могут быть проблемы с работой.

– Ха! Да они уже есть! Может, мать и ненормальная, но именно Ольга сделала рассылку фотографий, а теперь и этого разговора! Еще и Толику с Машей отправила, представляешь? – я упорно не желал соскакивать с привычного коня, считающего Ольгу исчадием Ада.

– По поводу твоей рабочей почты – сам виноват, – не принял мою сторону отец, – ты просил доказательства, вот она и увлеклась. И если не будешь продолжать ныть, а думать головой, быстро восстановишься в глазах вашего большого хозяина. Объяснишь, что мать больна, справку тебе дам, скажешь, что она довела твою супругу. Все равно история неприятная, он такое не любит, но, может, что–то получится. Скажи спасибо, что Ольга не отправила туда же откровения твоей матери. Вот это точно скандал.

– Предлагаешь, мне еще и благодарность испытывать к этой, этой, – я так и не нашелся тогда с определением для Оли, отец грубо перебил.

– Хватит, я сказал! Не она твой враг! Она жертва действий твоей ненормальной матери! Не удивлюсь, если двойняшки ваши. Анна умеет убеждать. Подбила дочь своей подружки порыться в документах клиники и состряпать липовую бумажку. А ты и решил, что тебе творчески наставили рога. Дурак ты! Самый настоящий дурак!

Я, конечно, и тут не согласился с отцом. Но спустя неделю остыл, частично уладил проблемы на работе. Естественно, никакого личного филиала мне больше не светило, но и идти иждивенцем к отцу теперь не надо было. К болезням мое начальство относится с уважением и сочувствием. А мать действительно оказалась больна. Тут осталось лишь посочувствовать и понадеяться, что ее проблемы не передались генами мне и детям.

Далее я неделю потратил на мысли о браке. Между нами с Олей на самом деле давно все рушилось, мама стала лишь катализатором со своими глупостями.

– Ох, я действительно дурак, – стучу лбом по кухонному столу, возвращаясь в настоящее, – из–за стресса на работе и раздражения на слова матери выбрал в качестве козла отпущения Ольгу.

О детях я вообще стараюсь не думать. Тут у нас с ней действительно пропасть. Она хотела, я позволил себя втянуть. Не знаю, как с этим быть. Одними словами и мановениями несуществующих волшебных палочек мы ничего не наладим, как ни крути.

Но одно я знаю точно. Прежде, чем окончательно поставить жирную точку, я воспользуюсь затянувшейся запятой. Не зря я терроризировал своего адвоката, требуя вечные продления примирения сторон. Я наконец–то узнал, куда подевалась Ольга.

35

Полет проходит мимо меня. Я забываюсь беспокойным сном, вяло ковыряюсь в принесенном стюардессой обеде, а потом снова вхожу в состояние полудремы, вяло наблюдая за проплывающими картинами в иллюминаторе.

Пассажиров много, салон самолета забит практически под завязку. То тут, то там периодически слышны детские капризы. Взрослые попутчики переговариваются между собой, создавая устойчивый гомон.

И среди всего этого я. Как бы на отшибе. В своем вакуумном мирке.

В моей голове, кстати, тоже, как в вакууме, хоть я там никогда и не был, это невозможно без скафандра. Но благодаря опубликованным исследованиям я могу с чистой совестью сравнивать содержимое своей головы с вакуумом.

Там тихо, безжизненно, и ничего нет.

Я не строю никаких иллюзий, не составляю план действия, ни один мыслительный процесс не запущен.

После произошедшего между мной и Ольгой будет очень глупо сказать что–то вроде «давай мириться». И классический набор из букета цветов, конфет и коробочки с дорогим украшением ни капли не поможет. После навороченного моей семьей подобной мишурой не искупить свою вину.

Вот я и не знаю, как строить линию разговора с Ольгой.

Я ведь и перед детьми очень виноват, но они маленькие, еще ничего не понимают.

Я наломал дров, думал лишь о работе, официальная супруга откровенно раздражала. Теперь бы понять, стоит ли склеивать разбитую чашу, или наш максимум – установить шаткое перемирие во взаимоотношениях?

Иск клинике репродуктологии за причиненный моральный ущерб удался моему адвокату лучше дела о разводе. И я теперь точно знаю, что мои дети только мои и ничьи больше. Хоть я их и не жаждал так, как Оля.

Кстати, компенсацию за моральный ущерб, полученную от клиники, я хотел перевести ей. Но не смог. Номер телефона–то она поменяла. И привязку карты сделала к новому. А реквизитов ее счета я не хранил.

Может, и к лучшему. Я от Ольги часто деньгами откупался. Нужно теперь быть как–то человечнее, что ли.

Самолет приземляется, а я поднимаюсь на ноги. Рефлексия – не мое, я человек действия. Вот в процессе и разберусь, что и как говорить. Оля ведь полюбила меня таким, какой я есть. И нечего сейчас нюни распускать.

На улице накидываю куртку. Прохладнее здесь, непривычно. Сажусь в такси и смотрю на одинаковые проплывающие за окном дома. Упорядоченная застройка – это прекрасно, но скучно.

– Все, приехали, – объявляет таксист.

Расплачиваюсь и выхожу из машины. Неудивительно, что я не сразу узнал, где находится Ольга. Я совсем забыл про ее тетку, мне кажется, я видел–то ее всего пару–тройку раз в жизни.

Поднимаюсь по ступенькам, игнорируя лифт, возле искомой двери замираю лишь на секунду прежде, чем решительно нажать на звонок.

– Иду! – доносится с той стороны, дверь широко распахивается, а Ольга удивленно замирает. – Ты?

Мое сердце делает неожиданный кульбит. Оказывается, я еще способен на романтические эмоции, иначе никак не назовешь внезапный трепет, охвативший меня, стоило мне увидеть Олю. Я такое ощущал, наверное, только в самом начале наших с ней отношений.

Значит, чувства есть, они не исчезли. И я теперь точно знаю, что нужно делать.

– Здравствуй, – приветствую ее с улыбкой и захожу внутрь квартиры, не дожидаясь приглашения, – далеко же ты забралась. Но я рад тебя видеть.

Нужно успеть воспользоваться ее замешательством, пока не прогнала меня с криками.

– Зато я нет, – произносит она. – И я тебя не впускала, убирайся.

– Понимаю, но все же я останусь, – мне безумно хочется прикоснуться к Ольге, на ней надета свободная рубашка и шорты, и ее ноги так и манят меня к себе. Она как будто постройнела и похорошела. Словно и не рожала детей. – Нет, постой, – не сдерживаюсь, хватаю ее, заметив, что она куда–то пятится, – я соскучился.

– Пусти, мне больно, – она преувеличивает, я не груб с ней. – Как ты нас нашел? Тебе здесь не место.

Эта фраза сбивает меня с благодушного настроя.

– Вот как? Это с чего? – мой отвратительный характер рвется наружу. – Ты моя жена, и где–то здесь с тобой находятся наши дети.

– О? Уже наши? Ты знаешь, с чего, – отбривает она, намекая на творившуюся недавно дичь, – я подала на развод. Да ты и сам нас выгонял. Дальше тянуть ты не сможешь, придется–таки развестись.

– Верно, но все изменилось. Я все осознал. Три месяца на примирение закончились. Собирай вещи, вы с детьми возвращаетесь домой. Развода не будет. Будем по–настоящему мириться, а не фиктивно.

Я полностью уверен в своих словах. Ольга даже пахнет по–родному, только примирение и ничего иного.

– Ты знаешь, удивительно, но они все–таки уснули, звонок в дверь не сбил их с нужного настроя, – из комнаты входит очень неожиданная личность. – Я им белый шум оставил, пусть отдыхают.