А чьи тогда?

Я их вынашивала, испытывала кучу проблем со здоровьем весь положенный срок, и потом растила, и до сих пор ращу. Да они уже сейчас похожи на нас с Глебом!

Как и на многих людей нашего с ним типажа. Я здраво себя оцениваю, несмотря на миловидность, я мало чем отличаюсь от многих девушек в нашей стране. Слишком типичные у меня черты лица.

Да нет. Бред. Полный причем. А как же характер? Способности?

Которые, конечно, так легко увидеть у годовалых детей!

По всему выходит, что эти косвенные признаки я не скоро смогу рассмотреть. Да и не обязаны дети повторять характер родителей, у каждого своя неповторимая личность.

Но как они вдруг могут оказаться не моими? Я помню истории про перепутанных в родильных домах младенцах. Но я и в них никогда сильно не верила.

Мне кажется, сейчас очень трудно перепутать младенцев. В нашем роддоме ребенка вообще от матери не забирают, даже в самом начале. Я–то, понятное дело, была после операции, мне некуда деваться. Но ведь не все такие.

По всему выходит, что, если Анна Николаевна права, по документам прописана не я, значит, мне подсадили не тот эмбрион. Моя спина вмиг холодеет. Теоретически такое могло произойти. Наверное.

Может, дочь ее подруги просто перепутала бланки? Это объяснение звучит гораздо более невинно. И вполне логично, надо заметить.

Она там новенькая, полезла туда, куда нельзя было, и от страха быть пойманной перепутала. А Анна Николаевна явно не блещет интеллектом, могла не понять.

Или на листе на самом деле прописаны мы с Глебом родителями, но в качестве доноров указаны не мы. Такое тоже вероятно. Теоретически. Но на подобные процедуры должна браться куча согласий, разве нет? Ладно еще мужской биологический материал, его у многих в достатке, но женские яйцеклетки на вес золота для таких, как я, обращающихся в клиники репродуктологии.

Скорее могла бы произойти путаница не по документам, а по факту. Какой–нибудь лаборант сунул эмбрион не туда, что–то кто–то не так подписал, и мы в итоге имеем, что имеем.

Звучит совсем несолидно для уважающей себя клиники, а мы с Глебом все–таки в лучшую по краю обращались. Но эта версия гораздо реальнее предыдущего варианта. Вот только Анна Николаевна настаивала именно на информации на бумаге, никаких тестов ДНК она не проводила.

Подрываюсь на ноги. Мне срочно нужно в эту клинику.

– Котики мои, – забегаю в детскую, – простите маму, придется вам доспать в машине, дело не терпит отлагательств.

Естественно, котики оказываются недовольны, и мне приходится слушать их истерику и задабривать игрушками и детским печеньем. Но я просто физически не смогу дождаться завтрашнего дня, чтобы только с утра поехать в этот центр репродуктологии. Да и встреча с Егором уже назначена, нужно все успеть сегодня.

Резко выруливаю из двора и чуть не сношу часть забора. Так нельзя, со мной дети. Мои дети! Что бы кто там не говорил.

Делаю несколько глубоких вдохов и закрываю ворота. Только дождавшись, пока они доедут до конца, аккуратно трогаю. Клиника работает аж до восьми часов вечера, я в любом случае успею.

Пока еду, все пытаюсь понять, что именно я упустила. В голове настойчиво постукивает назойливый молоточек, который упорно твердит, что я не замечаю какую–то важную деталь, что–то, что говорила Анна Николаевна, но я не разработала по этой детали версию.

– Что вы делаете?! – восклицаю, увидев в зеркале заднего вида, как Никита с Соней бьют друг друга игрушками. Вернее, пытаются, выходит не очень, но сам факт. – Прекратите немедленно! Нельзя так себя вести! Вам всего год, а дальше что вы будете делать? Полноценно драться?!

Но само собой детишки мне не отвечают, лишь задорно смеются и продолжают неумело доставать друг друга игрушками.

Зря я им длинные игрушки дала, надо было короткими обойтись, чтобы не придумывали опасные забавы.

Вновь сосредотачиваюсь лишь на дороге и вскоре вижу парковку у клиники. Вот только там непривычно многолюдно. Работники в белых халатах стоят на улице и смотрят на здание, задрав головы. Остальные люди занимаются примерно тем же. А еще на территории стоит пожарная машина.

С трудом паркуюсь с краю и выскакиваю из автомобиля. Что у них происходит? С детьми туда как будто не стоит идти.

– Простите, – обращаюсь к мужчине, вышедшего из самой гущи толпы, – что там случилось, не знаете? Я приехала к ним на прием.

– Как и мы с супругой, – он сокрушенно качает головой. – А у них пожар.

– Да вы что! – испуганно причитаю. – Как же так?!

– Как обычно, никто не знает, – произносит мрачно мужчина, – но как по мне, понанимают бестолковых профурсеток, потом такое случается.

– Может, виноват какой–нибудь врач, – по инерции защищаю незнакомых представительниц женского пола.

– Ага, хм, конечно, врач, – хмыкает мой собеседник. – У них возгорание в архиве! Попутно затронута электроника, и информации по пациентам больше нет! Как и наших драгоценных образцов! Холодильники отключились. Или где они все это хранят. Так что мой вам совет, не тратьте время на эту шарашкину контору, обращайтесь к другим, это у нас с женой нет выбора, но у вас–то он есть.

Эмоционально договаривает мужчина и уходит. А я остаюсь стоять и смотреть.

26

Интересные дела творятся, а жить–то как стало интересно! Никогда еще вокруг меня не было столько всего: темные способы зачатия, средневековые суеверия, знаки и, главное, человек, умело руководящий всем этим выездным цирком.

А теперь пожар в высокотехнологичной клинике. Прямо в той самой ее части, которая меня заинтересовала спустя два года. Неприятное такое совпадение, прямо очень неприятное.

Не хочу ощущать себя героиней детектива, но подозрения напрашиваются. Теперь по закону жанра мне бы протиснуться в ряды работников, по–прежнему прохлаждающихся на улице, и послушать сплетни. Если некая новенькая по имени Виктория стояла рядом при внезапном возгорании, то можно идти в полицию с собственным рассказом о мотиве поджога.

Все хорошо, и я готова примерить на себя роль героини популярных женских детективов, да у меня дети.

Сломаю стереотип, буду расследовать дело с коляской и двойняшками в ней.

– Простите, пропустите, можно пройти, – голосом опытной торговки вещаю направо и налево, продираясь сквозь толпу.

Есть большие плюсы в наличии коляски, она как таран, народу вольно или невольно приходится расступаться. Добираюсь до первых рядов, в которых преобладают белые халаты, и останавливаюсь.

Теперь бы завести правильный диалог. Или вовремя услышать нужную именно мне информацию. По крайней мере, так обычно и происходит в детективах, которые я читала. Героини как–то легко все делают, само собой вляпываются в нужную нить рассуждений.

– Девушка, мы сегодня не принимаем, вы не видите, у нас пожар, – с легким наездом обращается ко мне одна из служащих лечебного заведения, недоуменно смотря на мою двойную коляску.

– Да вы что! Горе–то какое! – причитаю в стиле неразумной деревенщины. – Как так! Все хоть живы? А то я снова хотела к вам обращаться, уже один раз так здорово помогли, – киваю в сторону детей.

– Живы все, – девушка пытается отвечать мне ровно, все–таки потенциальный клиент, а их услуги дорого стоят, но видно, что ко мне она испытывает лишь презрение, – но сегодня точно никак не получится. И завтра тоже. Приезжайте лучше через неделю, не раньше. Вам точно ни к чему спешить.

– А вот это, милочка, не вам решать, – отбриваю ее завуалированную грубость. – И вообще, почему через неделю? Почему не раньше? У вас все оборудование погорело? Теперь никак, да? К конкурентам отправляться?

– Не погорело оборудование, – цедит она сквозь зубы, – глобальная проблема только в архиве, не придумывайте лишнего.

– Ох как, а кто ж у вас там бумажки поджог? Новенькая какая–нибудь, да? Покурить зашла глупая?

Вот чувствую, что детектив из меня никудышный, но меня несет и уже не остановить.