— Я Олимпия, — представилась она. — Есть свежая кабанятина. Петрос только что принёс.

Девушка показала через плечо на траппера.

— К ней могу сделать картошки, или просто подать лепёшек. По времени одинаково, мясо всё равно жарить. Есть зелень и домашний сыр.

— Тогда мне лепёшек.

— Мне тоже, — вздохнула Донка, тоскливо глядя, как бармен наливает пиво. — А Хлоя больше не работает?

— Му яйя? Бабушка? — удивилась официантка. — Нет, и давно уже. Печёт лепёшки дома. Вы знакомы?

— Ну, так… — вздохнула Донка. — Иногда по жопе шлёпала. Вряд ли она меня вспомнит. Надо же, Хлоя — бабушка… Божечки, какая же я стала старенькая!

Геннадиос выставил на стойку кружку пива, и я переместился туда, чтобы не травмировать Донку.

— Куда едете, если не секрет? — спросил он. — Теперь через нас мало маршрутов. Или вы на игру?

— Ждём человека одного, — сказал я, — надеемся встретить тут, так что можем задержаться на какое-то время. Я слышал, у вас можно остановиться?

— Да, на втором этаже комнаты, без проблем. Почти все пустуют. Если решитесь, скажите Олимпии, она застелет кровати.

— А что за игра?

— Вечерами собираются люди, играют в кости. С тех пор, как караванная тропа заглохла, только с того и живём. Отец бы не одобрил, но деваться некуда, времена пришли тяжёлые.

— Дмитрос не любил азартные игры?

— Отец не любил тех, кто в них играет. Так себе публика, говоря между нами. Так что, если вы не готовы к большим ставкам, то лучше даже не садитесь.

— Серьёзная игра? — спросил я, пробуя пиво. Оно вполне ординарное, но холодное, что само по себе хорошо.

— Достаточно серьёзная, чтобы за отказ платить прострелили башку. Нам пришлось завести небольшое кладбище неподалёку. Похороны оплачивает выживший, так что не увлекайтесь.

— И на что играют?

— По-разному. Товар ставят, деньги, золото, артефакты, снаряжение, машины, оружие… Но могут расплатиться и пулей в лоб. Отец такой народ в бар не пускал, но…

— Да-да, понимаю, — кивнул я, — времена тяжёлые. Такую валюту примут как ставку?

Я положил на стойку стопку серых карточек.

— Топливные талоны Терминала? — ничуть не удивился Геннадиос. — Да, ходовая вещь. Бензин всем нужен. Я тоже их принимаю.

— Тогда возьмите за обед, ужин и ночлег за двоих. Вперёд, а то вдруг проиграюсь?

— Хотите всё-таки сыграть? — спросил бармен с некоторым разочарованием. — Ну, смотрите, я вас предупредил.

Он отделил от стопки карточку самого малого номинала, смёл в карман.

— У вас остаётся на пару дней жилья с питанием, если не будете много пить.

— Я не буду, а спутнице моей, пожалуйста, не наливайте без моего разрешения. Она не умеет вовремя остановиться.

— Как скажете. Вон, Олимпия несёт вам мясо. Приятного аппетита.

Мясо чуть жестковатое, но очень свежее, а потому вкусное. Зелень и лепёшки выше всяких похвал. Простая, но качественная еда. Жаль, что у здешней кухни не хватает клиентов и приходится устраивать игорный дом.

— Кстати, у этого заведения название есть? — спросил я мрачно жующую Донку. Воспоминания молодости, а главное, отказ в алкоголе, вогнали бабусю в глубокую меланхолию.

— Угу, — кивнула она, — называется «Ма́вро пу́ца».

— И что это значит?

— Дмитрос говорил, что из-за репера, типа, назвали.

— Из-за чего?

— Эй, как там тебя, Геннадиос? — позвала бабка. — Можно я служивому репер покажу?

— Да, конечно, там не закрыто, — кивнул он.

Донка подошла к выгородке в середине зала, которую я принял за кабинет для приватных пьянок, открыла дверь и сделала приглашающий жест.

Внутри столик, угловой диванчик и что-то массивное, укрытое тканью посредине. Бабуся решительно потянула тряпку, взлетело облако пыли, мы расчихались и были вознаграждены зрелищем торчащего из пола абсолютно чёрного цилиндра высотой мне примерно по грудь и диаметром в полтора обхвата. Я положил на него руку — странное ощущение. Он не холодный и не тёплый, не гладкий и не шершавый — никакой. Как будто он не весь здесь. Знакомо.

Я легонько попинал цилиндр протезом.

— И что это за штука?

— Репер, — ответила Донка. — Эти хреновины натыканы по всему Мультиверсуму, но никто не знает кем и за каким чёртом. Не то Первая Коммуна выточила, не то Ушедшие высрали из своих каменных жоп, не то сами Основатели лепили на досуге вместо куличиков.

— И зачем они нужны?

— Да хрен их разберёт. Раньше были ребята, которые умели перепрыгивать от одного к другому. Может, и сейчас есть, кто их знает. А профессор, с которым я трахалась, говорил, что это «гвозди, которыми скреплено Мироздание». Но он мне постоянно на уши лапшу вешал, показывал, какой он умный.

— А из чего они сделаны, он не говорил?

— Из Первоматери… или Первоматерии? Но я без понятия, что это. Мне от того умника было нужно выпить и потрахаться, а чушь всякую слушать приходилось так, в нагрузку. Помоги обратно закрыть…

Мы с Донкой подняли с пола тряпку и задрапировали ей репер.

К вечеру в баре действительно народу прибавилось. Мы закинули вещи в комнату, где жопастая Олимпия застелила нам две кровати, разделённые тумбочкой. Больше ничего нет, эконом-класс. Сортир тут на улице, душ — фанерная кабинка с чёрным железным баком наверху — там же. Но вода аж горячая, бесплатное местное солнце отлично заменяет электричество. При этом в зале горит свет, значит, какой-то генератор тут есть. Проводов на столбах я не видел.

Пока занимался гигиеной и обустройством, столики заняли почти все. Взял себе пива, заказал ещё кусок мяса с лепёшкой, Донка выбрала салат с сыром, оливками и помидорами, который тоже оказался весьма неплох. Оказывается, тут есть и культурная программа — древний, как говно мамонта, чёрный дед в шляпе и заношенном костюме выполз на небольшую сцену с гитарой и запилил гнусавым голосом длинный унылый блюз:

'Я прошёл по Дороге —

это было ненужной хернёй.

Я прошёл по Дороге —

это было ненужной хернёй.

Не знаю, живы ли боги,

но им похрен, что станет со мной.

Я водил караваны —

отсюда, туда и назад.

Я водил караваны —

отсюда, туда и назад.

И если боги здесь живы,

пусть поцелуют мой зад!

Один старый священник

заявил, что живу я не так.

Один старый священник

заявил, что живу я не так.

Когда в аду его встречу,

то скажу, что он полный мудак!

Я выпил водку и пиво,

И добавил немного вина.

Я выпил водку и пиво,

И насадил ещё сверху вина!

Мочевой пузырь скоро лопнет,

но душа всё ещё не полна!'

Певца никто не слушал, но его это ничуть не задевало. Полнозадая Олимпия разносила еду и пиво. Её, соблюдая семейную традицию, периодически хлопали по монументальной жопе, но так, без особого энтузиазма. Потом в пустующую часть зала вынесли большой низкий стол с бортиками и доску с мелом. К столу подтащили кресла, на них начали рассаживаться люди. Я подошёл, но садиться не стал, подпёр стену в сторонке. Погляжу, во что тут играют.

Народ за столом собрался разный. Из шести игроков трое, скорее всего, караванщики. Простая практичная одежда, обветренные лица, ухватки коммерсантов. Ставят они аккуратно, чётко оговаривая, сколько какого товара с них и что выставляет в ответ соперник. Четвёртый, высокий блондин средних лет, хорошо, даже, пожалуй, богато одет, длинное жёсткое лицо, на пальцах сложные перстни. За его спиной молодой парень с явными признаками семейного сходства, сын, наверное. В строгом костюме и какой-то напряжённый, держится как бодигард, и под пиджаком слева что-то характерно выпирает. Пятый наряжен как припанкованный тракторист — в засаленной кепке и потёртом, но щеголеватом пиджаке, увешанном по лацканам кучей трэшовых украшений, вроде холощёных патронов, натёртых до блеска гаек, цепочек, невнятных жетонов, потёртых значков и прочего мусора. Татуировки, борода, цепкие прищуренные глаза и въевшийся след от защитных очков вокруг них. Закатанные рукава открывают мощные короткопалые руки. Так выглядят те, кого называют общим словом «рейдеры». Кочующий дорожный криминал разной степени отмороженности. За его креслом стоит такой же, но помладше. У того в самодельной кобуре обрез двустволки, и весь он какой-то дёрганный. Шестой, точнее шестая — пожилая женщина в золоте и ярких тряпках, здорово смахивающая на цыганку. Эта без охранника, но в её пёстрой многослойной одежде можно хоть пулемёт спрятать.