— Ну да, я понял, раньше было лучше, метр длиньше, килограмм тяжельше, сиськи крепше, жопа ширше, — перебил я эти старческие излияния, — не очень-то ты помогла. Ладно, пойду сам смотреть.

— Я с тобой, — глойти залпом допила компот. — Ведь для чего-то я трезвая?

Аннушка уже нетерпеливо притопывает ботинком в холле, давая понять, как долго мы заставляем ждать Её Величество. На парковке выстроились в ряд пять грузовиков — все одинаковые трёхтонные капотники на шасси «шишиги» в военной версии, зелёные с тентом. Их, если не путаю, уже какое-то время не делают, но в войсках таких и при мне хватало. Снаряды как раз на такой к нам возили, помню.

— Скажи, — спросил я Донку, — караван Мирона, он какой был?

— В смысле?

— Ну, успешный, дохлый или так, серединка на половинку?

— Э… — глойти растерянно подёргала себя за седую косичку, — вот даже и не знаю. Вроде как Мирон не бедствовал, но всё время ныл, что прибыли мало, что глойти много просят, что соляра на Терминале дорогая… Может, просто жадный был. А ты с чего вдруг спросил?

— Машины, — пояснил я. — На парковке подальше ещё два каравана, оба чёрт-те на чём. Какие-то самоварные багги, древние «газоны», ушатанные «Нивы», прочий хлам. А тут — недешёвые «Торсусы», довольно свежие грузовики как с одной партии. Вот я и пытаюсь понять: это норма, или я хорошо приподнялся на трофеях?

— Не, это не норма, — сказал подошедший Кройчек, — извини, услышал. Если судить по технике, то караван очень сытый. Обычно и машин меньше, и сами они старьё. Не сильно прибыльный бизнес, на самом деле, не то, что раньше. Когда вскроем? Мне уже не терпится смотреть, что за груз везли на таких тачках, да и ребята, вон, заждались. Без хозяина они не полезут, не по понятиям.

«Ребята» — это развесёлая компашка гопо-панко-байкеров Гуриса. Некоторые из них сидят на пыльных мотоциклах, некоторые стоят вокруг многоместной багги. Забавная конструкция — как будто открытый экскурсионный вагончик поставили на колёса от трактора. Наверное, на ней везли водителей для грузовиков.

— Наша четверть! — напомнил их атаман.

— К нему все вопросы, он новый собственник, — перевела на меня стрелки Аннушка.

— Вскрывай, собственник! — слез с байка тот. — Загружены тачки по самое некуда, аж рессоры прожало. У нас ручки чешутся узнать, четверть чего мы заработали! Кыре я их чуть не повыдёргивал, когда он хотел тент подрезать. Нам чужого не надо! Если, конечно, не сами отняли…

Я подошёл к заднему борту крайней машины и распустил шнуровку тента. Это символическое действие, видимо, сняло запрет, и в кузов немедля запрыгнули два байкера. Они подняли полог наверх и откинули борт. Внутри кузов плотно заполнен деревянными зелёными ящиками такого знакомого вида, что у меня аж заломило внутри головы.

— Что это, солдат? — спросила, внимательно смотревшая на меня Аннушка.

— Оружие. Патроны, — сказал я коротко, разглядывая трафаретные надписи чёрным по зелёному. — Много оружия. Много патронов. Если в остальных то же самое, то кто-то собрался неплохо повоевать.

Оружие оказалось в трёх грузовиках из пяти. В основном, стрелковка: калаши (относительно свежие, в пластике), пулемёты ПКМ, патроны и магазины. Но есть и несколько ящиков с РПГ, плюс выстрелы к ним. На пару мотострелковых рот, пожалуй, запасец. Всё новое, в штатной транспортной упаковке, как со склада. То есть, наверное, со склада и есть. Интересно, с какого. По нынешним временам даже страну с уверенностью не скажешь, оружие гуляет по нашему воюющему миру куда свободнее, чем люди.

Последние два грузовика, впрочем, всё объяснили.

Шлемы. Броники. Полевая медицина. Камуфло. Берцы. Активные наушники. Тактические перчатки. Масксети. Рации. ПНВ. Набор настолько характерный, что у меня ни единого сомнения в его происхождении не возникло.

Только, значит, через госфонды. Специально, мать их, аккредитованные.

— Что-то не так, солдат? — спросила Аннушка.

— Как бы тебе объяснить… Это то, что люди собрали для фронта. Купили за свои деньги для тех, кто воюет.

— У вас армию не государство содержит? — удивилась она.

— Ох, не начинай… — скривился я. — Государство даёт необходимое. Оно в тех грузовиках. Этого у государства хоть жопой ешь, ему не жалко. Но есть куча мелочей, без которых воевать можно, но не хочется. Ботинки получше стандартных, обмундирование из ткани покрепче, лёгкий шлем вместо стальной каски, рация весом не в три кило и которую не слушает каждый, кому охота, аптечка с нормальной фармой и всё такое. Не спрашивай меня, почему у государства этого нет. Я пять лет об этом у всех спрашивал — никто не знает. Гражданские собирают деньги со своих невеликих, траченных налогами и инфляцией доходов, скидываются, покупают, везут на передок то, что иначе там не окажется. Не спрашивают: «Какого хера?» — потому что без толку. Просто делают, что могут.

— Почему?

— Почему что?

— Почему они это делают? Ты же говорил, что от войны никому не лучше, но, получается, люди тратят последние деньги, чтобы она продолжалась?

— Потому что с какого-то момента война становится очень личной. Когда в окопах сын, брат, племянник, друг, коллега — ты собираешь деньги, чтобы у него были вот эти штуки, — я пнул протезом мешки с типичным «сбором», — потому что они немного увеличат его шанс выжить. Потому что он будет знать, что там, в тылу на него насрать не всем. Это, чёрт побери, дорогого стоит. Люди тратят деньги не для того, чтобы война продолжалась, а для того, чтобы она наконец закончилась. Победой.

— Ты поэтому так расстроился?

— Да. Это явно гражданский сбор для какого-то подразделения. Видно по набору, по упаковке, по количеству. Кто-то думает, что он помог своим ребятам, а помог ворам и жуликам. Где-то кто-то остался без денег, где-то кто-то остался без снаряги, твари типа Мирона неплохо заработали, а там, куда это везли, полыхнёт новая война. Или уже полыхнула. У меня ощущение как в говно окунулся.

— Да, некрасиво вышло, — согласилась девушка.

— Эй, — спросил Гурис, — когда делить будем? Нам такой хабар очень в тему, хоть продать, а хоть и самим сгодится.

— Ну, что скажешь, солдат? Твоё имущество. Ребята доставили, ты им торчишь четверть.

— Без проблем, — сказал я Гурису. — Но ваша доля будет из тех трёх машин.

— Оружие, типа? — почесал седую бороду тот. — Ну, мы, в принципе, не против. Пушки нам нужнее, чем каски. Вся эта трихомудь для слабаков.

Он презрительно поворошил носком сапога мешки с брониками и добавил:

— Но как посчитать четверть?

— Я приглашу брокера, — сказала Алина.

Я и не заметил, как она подошла.

— Да, тема, — согласился байкер. — Пусть скажет, что почём, и распилим по деньгам.

— Я первый на выкуп, ты не забыл? — пихнул меня в бок низкорослый автомеханик. — Того, что после них останется.

— Только из оружия, — сказал я твёрдо. — Эти две машины не раскомплектуются.

— Как скажешь. Оружие я легко продам, товар ходовой. Точно ничего оттуда сдавать не будешь? На рации у караванщиков всегда спрос, обувь тоже в цене…

— Нет. Ворованным не торгую.

— Экий ты принципиальный, — хмыкнула Аннушка. — А оружие они, по-твоему, в магазине купили?

— Извини, я не борец за всё хорошее. Просто… Ну, не могу. Неправильно это. Я ведь сам со сборами был связан. Через мои руки много прошло, и я знаю, блин, чего это стоит людям. А оружие… Его сколько ни продавай, меньше не станет.