Когда он наконец предстал перед советом, вопросы старейшин наполнили шумом темный и дымный зал, освещенный дрожащим оранжевым заревом факелов. Магон поднял руки, пытаясь успокоить собравшихся людей. Он сказал, что привез им свидетельства великих подвигов Ганнибала — доказательство, которое он готов предъявить им незамедлительно. Но сначала он хотел перечислить заслуги брата, чтобы пояснить их величие и историческое значение. Он описал географические препятствия, которые преодолела их армия. Магон описал битвы, в которых они сражались, и количество врагов, уничтоженных в каждой из них. Он сказал, что на данный момент Ганнибал сократил римские силы примерно на двести тысяч солдат. Этот великий полководец взял в плен и позже освободил за выкуп свыше сорока тысяч воинов, отослал по домам к своим народам бессчетное количество римских союзников, которые теперь поют восхваления Карфагену. Магон не стал унижать совет открытым обвинением в измене, но намекнул, что все это было выполнено малыми силами и с ограниченными ресурсами.

Он начал рассказывать о планах Ганнибала относительно дальнейшего продолжения военной кампании. Стратегия предполагала наличие нескольких фронтов. Прежде всего, совет мог бы отправить подкрепление в Италию и увеличить войска в Иберии, затем атаковать Сицилию, вернуть себе старых союзников и направить помощь Филиппу, чтобы он изгнал легионы римлян из Иллирии. Если Карфаген поможет растянуть силы Рима на границах внешнего круга, то Ганнибал разобьет этот круг изнутри. Он постепенно лишит Рим поддержки союзников, и тогда город останется один на один с его армией. Через год народ Карфагена может стать мировым лидером — великой силой, которая без помех начнет распространяться за горизонты самых дальних стран.

Когда он закончил свою речь, советник Гизго начал выкрикивать ему вопросы. Магон раздраженно поднял взгляд к потолку и покачал головой. Гизго был старым врагом его отца. Судя по лицу этого толстого политика, он являлся врагом всего, что исходило от Баркидов.

— Ты так пышно говоришь о победах брата, — прокричал Гизго, — но твой язык лжив и раздвоен, как у ядовитой змеи. Если Ганнибал одержал столько великих побед, то почему он еще не покорил Рим? Если верить тебе, то во всей Италии уже не осталось ни одного мужчины, пригодного для сражений. Может, Ганнибалу нужна помощь в войне с детьми и женщинами римлян? Или он боится стариков? Ты назвал нам столько побед, а сам просишь о подкреплении. Объясни мне, зачем вам поддержка, ибо я не понимаю тебя.

Слова советника задели Магона за живое. Тем не менее он сохранил присущее ему самообладание. Молодой генерал ожидал каких-то возражений от старейшин. Но его поразило, что первые вопросы, заданные ему, оказались настолько враждебными. Ганнибал был прав. Они реагировали именно так, как он предполагал, как будто брат сам вкладывал слова в их рты. Несмотря на долгие годы, проведенные вдали от родины, он прекрасно знал свой народ. Магон попытался передать свое удивление легкой иронией.

— Советник, — сказал он, — я не уверен, что кто-то избавит тебя от твоего непонимания. Такие болезни не лечатся.

— Не оскорбляй меня! — крикнул Гизго.

Он хотел вскочить на ноги, но это оказалось для него трудной задачей, поскольку он был толстым, тяжелым и дряблым.

— Ты не царевич, стоящий перед нами! И твой брат не царь! Отвечай мне как положено! Или я увижу тебя, остроумного глупца, прибитым гвоздями к распятию!

Зал загудел, выражая одобрение советнику. Похоже, некоторым старейшинам понравилась угроза. Какой-то более спокойный голос выразил удивление, что бравый генерал все время просит их о помощи. С ним согласился один из молодых Ханнонов:

— Твой брат не спрашивал нашего совета, когда начинал эту войну. Почему же он ищет нашей помощи, чтобы закончить ее? Его действия не санкционированы Карфагеном. Это война Ганнибала, и пусть ответственность за ее результат падет только на его голову.

— А как быть с той славой, которую принесет его победа? — спросил Магон.

Ответ пришел из другой половины зала. Хад даже не потрудился встать. Он говорил негромко, но его голос звучал авторитетно.

— Ганнибал получит по заслугам — за все, что ганнибалово, — сказал лидер совета. — Но давай говорить по существу. Ты, юноша, сказал, что привез нам какие-то доказательства. Покажи их нам.

Подумав немного, Магон кивнул. Момент для главного сюрприза действительно казался неплохим. Он громко объявил:

— Уважаемые старейшины. Ваши требования вполне оправданы. Я сейчас покажу, что привез для вас. Пусть будет по-вашему. Это подарок совету от моего брата, Ганнибала Барки, сына Гамилькара — чести и гордости Карфагена!

Постепенно повышая голос, он громко прокричал последние слова. Вероятно, это было сигналом, потому что через миг в коридоре перед залом совета послышался шум. Несколько обнаженных по пояс рабов, со стройными и красивыми телами, с трудом втолкнули в дверной проем тяжело нагруженную повозку. Она была накрыта черной тканью, скрывавшей под собой содержимое. Судя по форме, груз представлял собой высокую кучу каких-то небольших предметов. Магон подошел к повозке и схватил ткань рукой.

— Когда мы сообщили вам о величии нашей победы при Каннах, в ответ пришло множество вопросов. Вы выражали сомнения по поводу изложенных фактов. Некоторые из вас требовали цифры, доказательства или какой-то способ, чтобы вы, сидящие здесь за безопасными стенами Карфагена, могли понять, какие подвиги в вашу честь совершает армия Ганнибала. Но как перенести в этот зал наши победы на полях сражений? Как убедить вас в количестве уничтоженных врагов? Кто, кроме Ваала, знает точные цифры? Я мог бы рассказать вам о своих подсчетах, но вы, честолюбивые советники, все равно не поверили бы мне. Поэтому считайте сами! Эти предметы сняты с рук убитых римлян! Дар от Ганнибала с одного лишь поля при Каннах!

С грозным величием Магон сдернул ткань с груза. Почти одновременно с этим рабы наклонили повозку набок. Ее содержимое выплеснулось на каменные плиты звенящей лавиной. Сначала трудно было понять, что собой представляли предметы. В тусклом свете зала они мерцали и, падая на плиты, катились и подскакивали. По воле странного случая, ситуацию прояснил только один предмет из многотысячной кучи. Он выкатился дальше остальных. Блуждающий путь привел его к лавкам советников, после чего он развернулся и откатился по дуге назад. Магон подхватил его проворными пальцами и поднял над головой. Это было золотое кольцо, которое разрешалось носить только свободным жителям Рима. Одно из многих тысяч колец. Их количество казалось невероятным.

Советники затихли. Их молчание было еще более значимым после звона колец. Магон стоял и, лучась улыбкой, наблюдал за удивленным благоговением, появившимся на лицах старейшин. Они поняли смысл его слов. Молодой генерал забыл о сдержанности, которую так часто демонстрировал его брат. Он ничего не мог с собой поделать. Его улыбка растянулась от уха до уха.

Он не переставал улыбаться несколько дней, пока совет не назначил его командиром новой армии. Однако, несмотря на его рассказ и приведенные доказательства, они не позволили ему вернуться к Ганнибалу в Италию. Вместо этого Магона отправили в Иберию, чтобы он развил успех братьев. После всех сокрушительных побед, сказали ему советники, Ганнибал справится с римлянами и без него.

Осень после Канн прошла в странном угаре обжорства, словно битва дала начало огромному пиршеству, на котором каждый выживший участник спускал без жалости свои богатства, пил, кутил и куражился. Карфагенская армия покачивалась на приливной волне эйфории, и хорошие новости, приходившие почти еженедельно, только усиливали безудержное веселье. Первым большим муниципальным городом, признавшим их власть, стала Капуя. Эта столица Кампании имела старые счеты с Римом и давно обижалась на свое неравноправие. Горожане по общему согласию восстали против Республики, но выставили Ганнибалу несколько условий. Предупрежденные о мятеже римские чиновники, с их семьями и свитами, были хитростью собраны в банях — якобы для безопасности. Затем двери заперли на засов. Всех пленников обварили паром и удушили до смерти едким дымом. Уцелевших римлян выволокли из домов на улицы и забили камнями. Таким образом, жители Капуи окропили свой союз с Карфагеном жертвенной кровью.