Посланник заявил, что Римская республика напрасно отступилась от Иберии. Африканцы воспользовались этим обстоятельством и расширили свою империю. Они стали более грозными врагами, чем были в дни прежних сражений. Грэмини даже изумился вслух: неужели римляне забыли уроки истории? Неужели они не помнят, сколько вреда причинил им Гамилькар Барка во время последней войны между Римом и Карфагеном? Не будут же они отрицать, что он ушел непобежденным и что конфликт завершился в пользу Рима лишь благодаря ошибкам других людей, стоявших вне контроля африканского полководца? А помнят ли они, что после этой неудачи Гамилькар не только подавил бунт наемников в своей стране, но и начал завоевывать Иберию? Благодаря его усилиям в Карфаген потекли потоки серебра, рабов и строительного леса — богатство, которое ежедневно пополняло сундуки заморского отечества.

Несколько лет назад, по щедрой воле богов, Гамилькар нашел свою погибель, но его зять Гасдрубал Красивый еще больше расширил владения и построил город-крепость Новый Карфаген. Ныне он тоже был мертв: хвала Фортуне, нож убийцы рассек его горло во сне. Однако Гамилькар воскрес в своем сыне Ганнибале, и тот вознамерился завершить миссию отца. Эти трое карфагенян покорили олькадов и разрушили их город Альтею. Они наказали ваккеев, захватили Салмантику и одержали верх в безжалостной войне с племенами, жившими вдоль рек Бетис, Тагус и даже Дурий. Не стоит забывать, что те несчастные обитали дальше, чем жители Сагунтума. Теперь Ганнибал отправился в новый поход на Арбокалу. Если город будет взят — а послы боялись, что это могло уже случиться, — то большая часть Иберии окажется под карфагенским каблуком. На полуострове останется только один крупный город — Сагунтум. А разве они не являются союзниками Рима? Друзьями, которых призывали в тяжелые времена и которые помогали Риму в его бедах и горестях? Вот почему он стоит здесь перед ними и просит о решительной поддержке, так как в следующий раз Ганнибал позарится на Сагунтум.

Ответ дал сенатор Гай Фламиний. Этот уверенный в себе муж выделялся среди других римлян высоким ростом и «ежиком» черных волос, которые торчали иглами на голове, словно он смазал их яичным белком. Сенатор пошутил, что жителей Сагунтума не назовешь с робкими овцами. Они представляют собой сплоченный народ, хорошо известный своей силой, жизнеспособностью и удалью в бою. Он также добавил — уже более резко, — что в пределах Средиземноморья имеется только один могучий волк, и он обитает не в Иберии, а на Тибре. Фламиний не ответил на вопросы иберийцев, но поблагодарил послов за веру и упорство. Сенат обещает рассмотреть их вопрос.

Услышав эти заверения, Грэмини поклонился, но поднял руку, показывая, что он еще не закончил свою речь. Он хотел бы подчеркнуть, что опасность, грозящая Сагунтуму, напрямую связана с верностью Риму. Коль эта верность окажется неоцененной, его безвинные соотечественники станут жертвами трагической несправедливости. Они всеми силами желают оставаться преданными Риму, и он искренне надеется, что республика честно выполнит свои обязательства, поскольку уже находятся люди, называющие граждан Сагунтума глупцами за столь великую веру, возлагаемую на латинского союзника. Грэмини закончил вопросом:

— Вы можете дать слово, что предоставите нам военную помощь?

— Вас еще никто не атакует, — ответил Фламиний. — Было бы неправильно планировать действия до возникновения конфликта.

Он заверил иберийских послов, что те могут возвращаться в Сагунтум в хорошем настроении. Ни один народ еще не пожалел — и не пожалеет — о том, что сделал Рим своим другом.

Получив заверения, Грэмини и сопровождавшие его лица удалились, чтобы приготовиться к обратному путешествию. Сенат, в свою очередь, озаботился вопросами, поставленными иберийцем, и провел в подробных и жарких дебатах весь вечер и следующий день. Сенаторы решили послать вестника к этому выскочке Ганнибалу Барке. Пусть его клетку как следует встряхнут. Пусть он вспомнит о силе Рима и начнет вести себя соответственно. Тем не менее они не пришли к твердому согласию. Им приходилось учитывать ситуацию в других мятежных странах — в Галлии и Иллирии. Решение карфагенского вопроса могло подождать.

Приплыв в Иберию две недели назад, Магон, самый юный из братьев Баркидов, взял в привычку совершать по вечерам довольно интенсивные и длительные конные прогулки по окрестностям. Возвращаясь домой, он каждый раз останавливался на одном и том же холме и осматривал результат трудов его семьи. От вида на город захватывало дух. Новый Карфаген располагался на дальнем конце песчаной косы, больше похожей на остров, к которому тянулась рука суши, не позволявшая ему уйти от континента. Издалека казалось, что стены столицы с трех сторон возносились прямо из воды, и только узкая полоска земли соединяла их с большим полуостровом. Гавань создавала почти идеальную окружность вокруг города. Пальцы скал закрывали ей рот, направленный к морю. Две трети ее пространства имели темно-синий цвет, не отличаясь от глубоких вод вдали от берега; оставшаяся треть на южных окраинах города сияла чудесной бирюзовой синью, подсвеченной снизу каменистым и коралловым мелководьем, которое отражало свет солнца, словно вогнутая внутренность устричной раковины.

Созерцая этот вид в пятнадцатый раз, он уловил какое-то отличие. То было незначительное изменение, и ему потребовалось время, чтобы осознать его. Флаг, обычно реявший над крепостью, оказался спущенным. Отсутствовал и красный походный штандарт, который прежде развевался на ветру. Внезапно он увидел, как на флагшток подняли новый флаг. Тот изогнулся и затрепетал, не раскрываясь полностью. Однако Магон знал, каким должен быть символ, изображенный на материи. Лев Карфагена! Герб Баркидов! Флаг означал, что его братья вернулись из похода, во время которого они подавляли бунт на северных территориях. Гонцы сообщили, что армию следует ждать в течение недели, но братья справились быстрее.

Всадник, посланный за ним, встретил Магона около южных ворот крепости. Он сообщил, что Ганнибал просит его прийти без промедления. Когда Магон спешился и направился во дворец, мужчина сказал:

— Не туда, мой господин. Иди за мной.

Путь занял несколько минут. Посыльный быстрым шагом провел его через главный двор, затем вниз по пролетам мраморной лестницы, через три-четыре небольших тоннеля и вверх по пологой рампе на городскую стену. За ней Магон увидел армию, входившую в город через северный проход. Его шаги замедлились, пока он любовался этим зрелищем.

Длинная широкая колонна тянулась вдаль через холмистый ландшафт, уменьшаясь на расстоянии, но по-прежнему оставаясь заметной на горизонте. Пехотинцы шли вольным строем — по своим отрядам и племенным сообществам. Кавалерия скакала по обеим сторонам колонны. Всадники кружили и галопировали на короткие дистанции, словно пастухи, сопровождавшие огромное стадо. Слоны шагали в боевом порядке, хотя и разделенные большими интервалами. Магон мог видеть ближних из них. Это были африканские слоны, поэтому погонщики сидели прямо за их ушами. Головы и торсы людей покачивались в такт медленной походке исполинских животных. Они что-то говорили слонам и изредка колотили своих подопечных палками, но то были, скорее, бессознательные жесты, потому что животные уже видели городские стены и чувствовали запах ожидавшей их пищи.

Магон повернулся и поспешил за посыльным, проталкиваясь через собирающуюся толпу. Ему приходилось двигаться с большим проворством, чтобы не застрять. К тому времени, когда провожатый замедлил шаг и, оглянувшись, посмотрел на Магона, они уже спустились с городской стены. Вскоре оба оказались в темном коридоре. Здесь было сыро и прохладнее, чем на открытом воздухе. Вдоль одной стены тянулись кучи старой соломы, сметенной из стойл. Едкий запах мочи заставил Магона отвести лицо в сторону. Он хотел спросить посыльного, зачем тот привел его сюда — по ошибке или в шутку. Но тут из-за угла в конце коридора выглянула голова, а затем появилось и тело: к нему навстречу вышел Ганнон, старший брат, второй после Ганнибала. Магон обогнал посланника и побежал вперед, протягивая руки для долгожданного приветствия. Но Ганнон отстранился. Он лишь сжал пальцами бицепсы брата и быстро кивнул. На этом все закончилось. Он посмотрел в глаза Магона и сурово сжал губы в тонкую линию.