В свои шестнадцать лет Имко Вака был стройным парнем, с реденькой бородкой и губами, которые некоторые шутники часто сравнивали с устами кокетки. Лицо юноши подошло бы скорее поэту, чем воину. Тем не менее, он знал, что его сноровки в словах могло хватить лишь на короткую насмешку, добродушную шутку и тому подобные тривиальные вещи. Он считал, что поэтам следует обладать куда более серьезными талантами. Несмотря на то что он являлся гражданином Карфагена, его домочадцы, давно впав в бедность, переживали плохие времена, и Фортуна не желала выказывать к ним добрые чувства. Будучи единственным сыном среди пяти детей, он боялся, что судьбы его сестер могут оказаться печальными и постыдными. Посему его служба в карфагенской армии, воевавшей в Иберии, была не ответом на зов души, а попыткой обеспечить семью какими-то средствами к существованию. Как говорил его отец, вооруженный конфликт предоставляет человеку возможность выделиться из массы и улучшить семейное благополучие. К огромному удивлению юноши, именно это и произошло с ним в последний день осады Арбокалы.

Его отряд занял позицию вблизи готовившейся бреши. Пока боевой таран методично разрушал стену, Имко стоял и прикрывал щитом голову, защищаясь от стрел, сыпавшихся вниз. Взгляд юноши метался по сторонам настолько быстро, что почти не регистрировал происходящего вокруг него — только последовательность отдельных впечатлений и картин: тонкие косички на затылке стоявшего перед ним мужчины, татуировку на плече другого воина, локтевой сустав и пульсирующую вену чуть ниже сгиба собственной руки. Солдаты толкались, занимая позиции; каждый искал место поближе к стене. Имко не разделял их интересов. Он мог бы даже отступить, но скопление тел позади него не позволяло такого маневра.

Когда стена рухнула, одна ее часть обвалилась внутрь. Но воинов сдерживал огромный фрагмент, который висел, цепляясь за края пролома. Имко был уверен, что погибнет под ним. Когда блок начал падать, он сместился, раздавив группу солдат, стоявших левее. Видя гибель товарищей, воины взревели от ярости. Этот лютый шквал звуков подтолкнул Имко вперед. Сначала шаг, за ним другой, вокруг большого куска стены и через следующий. Он вскарабкался наверх по нагромождению обломков, взобрался на широкую плиту и вдруг понял, что двигаться дальше некуда. Прямо перед ним лежал осажденный город. В мгновение ока он увидел защитников, толпившихся внизу, — доспехи, покрытые пылью; глаза подняты вверх; оружие выставлено вперед; острые наконечники копий, словно спина морского ежа. Чуть сзади лучники готовились выпустить стрелы. Имко не горел желанием идти вперед, но если так было нужно, он, по крайней мере, хотел бы иметь компанию. Юноша поднял руку, демонстрируя легкость подъема тем, кто остался позади. Беспечный злополучный жест!

Стрела пробила ладонь. Сила толчка отбросила руку назад, лишив его равновесия. Он упал вниз на груду обломков, прямо под ноги воинов, которые карабкались за ним по насыпи в проломе. Какое-то время жизнь Имко висела на волоске. Его топтали, пинали и сталкивали с пути. Кто-то наступил на стрелу, вывернув ее из плоти — боль прошла по всему телу до самых пяток. Другой солдат сломал ему два ребра, ударив древком копья по груди, пока перебирался через его распростертое тело. К счастью, юноше удалось подняться на ноги и даже взглянуть из-за камней на завоеванный город.

Позже выяснилось, что он первым оказался на разрушенной стене Арбокалы. Офицер, объявивший ему о награде, очевидно, понимал печальный комизм ситуации. Однако честь героя все равно досталась ему. Тем вечером он пил вино, доставленное из захваченного города, ел хлеб из иберийских печей и пировал кусками оленины. Капитан отряда послал девушку в его палатку. Та оседлала избитое тело юноши, распласталась на нем и через несколько мгновений довела солдата до оргазма. Ее большие глаза смотрели на него спокойно, без эмоций. Дрожащим голосом Имко спросил ее имя, но проститутка уже закончила свою работу и не пожелала общаться с ним. Едва она выскользнула из палатки, к нему вошел другой посетитель.

На госте была нагрудная пластина пехотинца и темная туника под ней. В глаза бросались обнаженные мускулистые руки, широкие плечи и смуглое лицо, отмеченное особой мужской красотой. Имко прежде не встречал этого воина в лагере, но он сразу понял, что перед ним офицер. Юный солдат смутился и начал поправлять постельное белье, боясь показать нежданному гостю нечто большее, чем тот ожидал увидеть. Его сердце билось, словно птица в руках. Он чувствовал себя подлым обманщиком и был уверен, что мужчина тоже не считает его героем нынешней битвы.

— Так это ты удостоился чести? — спросил офицер. — Откуда такая жажда крови? Желание взять Арбокалу? Глядя на тебя, я не подумал бы, что ты способен на подобную отвагу, но в человеке важна его суть, а не внешность. Почему я не слышал твоего имени раньше?

Имко честно ответил на этот и другие вопросы. Юноша рассказал об истории своей семьи, о том недолгом времени, которое он провел вне Африки, об учителях и наставниках, о тоске по отцу и сестрам, о надежде, что его солдатское жалование облегчит их тяготы. За пять минут беседы ему удалось забыть о ранге гостя. Он принял его за полевого командира, которому по долгу службы приходится общаться с простыми пехотинцами. Мужчина слушал его внимательно. Такой благожелательности солдат не знал с тех пор, как покинул свой дом. И поэтому он не обиделся, когда офицер прервал его.

— Извини, но неужели ты из бедняков?

— Иберийские крысы питаются лучше, чем моя семья, — ответил юноша.

— Отныне нет. Мой помощник придет, и ты расскажешь ему о своей родне. В благодарность за твою храбрость я пошлю им дар, с наделом земли за стенами Карфагена, с домашними слугами и сотней рабов для полевых работ. Это облегчит их тяготы?

Юноша потерял дар речи, но ему удалось кивнуть. Мужчина улыбнулся и добавил:

— Нынешний день, который с твоей помощью привел к победе, указал мне путь к великим грядущим свершениям. Скажи, ты будешь сражаться так же храбро в следующей моей компании?

Имко еще раз кивнул, хотя его голова кружилась и гудела. Он понимал лишь, что ему задали вопрос, на который следовало ответить положительно.

— Вот и хорошо. У наших судеб много дорог, но ни одна из них не является такой прямой, как война. Запомни это, Имко Вака. Все пути ведут к смерти. Боги не оставили людям другого выбора. Но мы, по крайней мере, можем влиять на то, как будут выглядеть мгновения нашего бытия, и иногда жизнь сулит нам достижения, которые трудно оценить в самом начале пути. Подумай об этом.

Офицер повернулся, откинул клапан палатки и задержался на миг перед тем, как исчезнуть в ночи.

— Судьба не сдвинет перед нами стены без весомой причины, — сказал он напоследок.

С этими словами мужчина удалился. Позднее, после нескольких мгновений тишины, до Имко начал доходить смысл произнесенных слов. Полное осознание того, с кем он разговаривал, появилось не сразу, а медленно, будто наполняя его собой. Прежде он никогда не находился к командиру так близко, чтобы разглядеть его, но теперь ему было о чем рассказать. Его военачальнику, человеку, обладавшему властью над жизнями многих, немыслимыми богатствами и почти бесконечной фортуной, еще не исполнилось и тридцати, а он уже стал гением войны — войны, которую, как говорили в армии, он хранил в своем теле рядом с сердцем. Ганнибал Барка.

Прошептав имя командира, юноша позвал слугу. Он попросил человека принести ведро, большую чашу, хоть что-нибудь — но только побыстрее. День преподнес Имко столько впечатлений, что последнее событие он уже не смог переварить. Его тошнило.

В последние дни средиземноморской осени в столицу Римской республики прибыла делегация. Группа послов из города Сагунтума, находившегося в восточной Иберии, попросила аудиенции в Сенате. Когда их просьбу удовлетворили, перед сенаторами выступил муж по имени Грэмини. Он обвел зал выразительным взглядом и заговорил громким голосом — настолько картаво, что римлянам, сидящим на скамьях, пришлось наклониться вперед. Они следили за губами посла, стараясь уловить смысл его речи. Некоторые прикладывали к ушам согнутые ладони, другие морщились и жаловались на слишком уж неразборчивую латынь просителя. Но в конце концов сенаторы поняли суть его слов, и она была следующей: жители Сагунтума боялись. Они боялись за само свое существование. Их город походил на драгоценный камень в оправе дикой страны, изобиловавшей распрями и племенными конфликтами. Они были овцами, живущими по соседству с могучим волком. Имя хищника не являлось новостью, поскольку речь шла об алчущем Ганнибале из Карфагена, сыне Гамилькара Барки, заклятом недруге Рима.