Возможно, Магон действительно сдался бы. Но до него донесся голос. Он поднял голову и, ежась от ветра, понял, почему тот дул так свирепо. Над ним было только небо. К югу, по синему полотну пространства дрейфовали лоскутья облаков. Магон поднялся на ноги и неуклюже зашагал вперед по голой скалистой породе, отшлифованной снежной поземкой. Горные склоны спускались в долину, ниже которой виднелась равнина, утопавшая в буйной зелени. Он стоял на вершине!

Не дальше, чем в броске камня, какой-то безумец взобрался на большой валун. Это его бессвязная речь расшевелила Магона. Он указывал рукой на долину и кричал проходившим солдатам, что цель уже видна.

— Смотрите! Вот она, богатая Италия! Вот награда за ваши усилия! Мы теперь на крыше мира, и нам не нужно больше карабкаться вверх. Теперь путь будет только вниз. Все трудности позади! Спешите! И тогда к вечеру вы сможете выспаться на плоской земле!

Магон с трудом узнал кричавшего человека. Всклокоченная борода безумца белела от полосок льда, хотя с его висков стекали капли пота. На щеках виднелась красновато-черная короста. Сняв шлем, он триумфально махал им над головой. Его спутанные волосы прилипли к черепу, повторяя форму головного убора. Он казался диким существом — каким-то безумным пророком, кричавшим на бурю. Одежда развевалась вокруг него в порывах ветра. Но Магон вдруг понял, на кого он смотрел. Он узнал голос брата и увидел в его глазах сияние невыразимого энтузиазма. Магон подошел к валуну и, вытянув руку, дотронулся до ноги Ганнибала. Тот посмотрел на младшего брата и улыбнулся. Радость расцвела на его губах и в складках лба. Он что-то тихо произнес. Магон прочитал его слова по губам.

— Рим будет нашим, — сказал командир. — Рим действительно будет нашим.

Магон кивнул, хотя не чувствовал согласия. Ему хотелось бы разделить уверенность Ганнибала, но ее уже не было в его сердце. Путь, ведущий вниз, не предполагал облегчения. Во многих смыслах их ожидали еще большие беды. Им потребовались дни на каждую милю подъема. Но сколько времени займет спуск по крутым и почти непроходимым скалам? Стоя рядом с Ганнибалом и глядя вниз на долину, Магон думал о том, что аллоброги указали им самый ужасный из всех перевалов. Эти ублюдки все еще могли уничтожить их армию.

После того как они покинули северную Иберию, Имко Вака забыл о радости, счастье и удовольствии. Ему казалось, что какое-то злобное существо перенесло его в горы и бросило здесь, чтобы насладиться страданиями бедного юноши. Поход в Италию потерял всякий смысл. Зачем им этот лед? Этот снег? Эти кряжи, торчавшие, как зубья? Мизинец на его левой руке почернел и затвердел, словно прут. Наверное, еще одна шутка коварного бога. Фактически все, что он мог вспомнить на пути от солнечной Иберии, вверх через Пиренеи к долине Роны и далее через Альпы, не объясняло причин их бед. И неважно, что он прошел на расстоянии плевка от командира. Да, Ганнибал выкрикивал слова поощрения, но он больше напоминал безумца, от которого Имко держался бы подальше, если бы они оказались на улице цивилизованного города. Он молча прошел мимо него, желая как можно быстрее спуститься с этих высот.

Имко находился в середине колонны и спускался вниз по извилистой тропе, обнаруженной разведчиками. Снег, по которому он шел, размяк на солнце. Наст, утрамбованный тысячью ног, превратился в полоску грязного льда, изрезанного колесами телег. Каждый шаг требовал величайшей осторожности, но она была невозможна при такой усталости, на грани истощения, с учетом отмороженных ног и груза тяжелых тюков. Имко видел, как несколько воинов потеряли опору. Они хватались пальцами за гладкий лед и пытались зацепиться за что-нибудь, скользя вниз по склону. Они молили о помощи, окликали людей и богов, а затем, промелькнув на невообразимой скорости, падали в пропасть, и их крики превращались в отдаленный звук, искаженный горным эхом.

Вид слонов мог растрогать даже самого черствого человека. Тропы были невообразимо узкими, но эти существа каким-то образом перемещались по ним — с таким же упорством, как и люди. Однажды Имко наблюдал за слонихой, которая огибала край скалы по узкому выступу. Она балансировала на двух ногах, так что ее стопы опускались почти на прямую линию. Это филигранное движение годилось больше для развлекательных представлений, но животное выполнило его с точностью, которой Имко мог бы только позавидовать.

К концу второго дня после начала спуска он шел по тропе, которая петляла среди скал. В пятидесяти ярдах впереди него располагался крутой поворот, граничивший с обрывом. Сразу за полоской снега и льда зияла бездонная пропасть. Он различал следы тысячи ног, уже прошедших это место. Хотя тропа была ровной, Имко увидел, как два солдата споткнулись у поворота. Один из них упал, сбил с ног второго, затем они схватились друг за друга, заскользили по льду и чудом остановились у самого края тропы. В таких местах следовало быть вдвойне осторожным, подумал Имко.

Внезапно он заметил накидку, лежавшую на снегу всего в нескольких шагах от него. Очевидно, кто-то из солдат потерял часть одежды, поскользнувшись ранее на повороте. Вака решил сходить за этой вещью, чтобы обмотать ее вокруг шеи или позже отдать какому-нибудь бедолаге. Он сделал шаг и тут же понял, что совершил ошибку. Вторая нога выскользнула из-под него, словно ее подбил большой снежный ком. Он упал на распростертые руки и заскользил на ягодицах и пятках — сначала медленно, упираясь в наст всеми пятью точками. Имко царапал пальцами лед. Он сучил ногами, стараясь найти опору. Но его тело скользило все быстрее. Он представил себя легким, как воздух. Он попытался поднять себя силой разума. Когда это не сработало, Имко перевернулся на живот и раскинул руки в стороны, словно хотел обнять весь склон. Он чувствовал каждую трещинку под собой. Он видел вмерзшие травинки и трещинки на льду. В любой момент твердая поверхность могла уйти из-под тела. Он закричал от гнева и страха — прямо в лед. Его рот находился в такой близости от наста, что он мог впиться в него зубами. Однако даже в этот критический миг он не посмел рисковать зубами. Они были одной из лучших деталей его лица.

Трудно было сказать, почему он остановился. Имко понял это только тогда, когда его крик стал единственным звуком в безмолвном мире. Двое солдат, которые споткнулись на повороте, смотрели на него с расстояния трех шагов. Он проехал на льду до самого обрыва. Пропасть зияла прямо за его ногами. Он взглянул на мужчин и покачал головой, выражая этим жестом всю глубину своих чувств. Затем он встал и медленно двинулся дальше. Имко больше не хотел возвращаться за брошенной накидкой.

Третий день оказался самым худшим. Когда стон отчаяния и гнева прокатился по колонне, у него появилось недоброе предчувствие. Оказалось, что горный обвал перегородил дорогу на нижнем ярусе. Почти отвесный обрыв не предпо лагал путей обхода. Им следовало очистить тропу от завалов. Это нелегкое дело осложнялось тем, что множество камней, смешанных со льдом и снегом, нельзя было сдвинуть с места даже с помощью слонов. Большие валуны нужно было как-то расколоть на куски. Икакой-то галл, в чьем опыте Имко сильно сомневался, предложил развести рядом с ними большие костры, чтобы камни раскалились докрасна. Затем их, якобы, нужно было облить водой или уксусом. Перепад температуры, утверждал этот тип, расколет камни и сделает их подвижными. Сомнительный рецепт.

Имко целый день срубал деревья и перетаскивал их по сугробам к кострам. Это была трудная работа — такая же опасная, как сражение с варварами. Увязая в снегу по пояс, он рубил неподатливую древесину, которая наносила топору больший ущерб, чем получала сама. Имко даже заплакал. Он не испытывал страха. Он больше ничего не боялся. Слезы текли из-за печали, усталости и гнева. Он так долго жил с этими эмоциями, что они стали частью его бытия.

Или, возможно, слезы были вызваны воспоминаниями о детстве, когда его считали не воином, а ребенком; когда рядом с ним находилась мать — та женщина, которая шлепала Имко по ягодицам, вытирала ему рот, заботилась о нем во время болезней, кормила хлебом, смоченном в оливковом масле. Вся его жизнь превратилась в трагедию — такую большую и непоправимую, что он даже не обрадовался, когда среди дыма и огня огромная глыба взорвалась и разлетелась на мелкие осколки. Подумаешь, какая глупость, подумал он. Валун, расколотый на части. Опять идти. И снова холод. Разве это можно было сравнить с объятиями женщины, породившей его? Похоже, все вокруг сошли с ума, как и их командир.