Хотя Имко давно стал офицером, приближенным к Ганнибалу, он до испуга удивился, когда командир пригласил его провести с ним ночь на краю холмов к востоку от лагеря. Он сказал, что они будут спать на голой земле и под пологом звезд, как мальчишки. Имко не понимал, почему Ганнибал избрал именно его для такого почетного времяпрепровождения. Этим летом они довольно часто сидели рядом во время военных советов, но личных бесед между ними не было — особенно наедине. Высказывая на советах свои суждения, Имко не раз замечал, что командир смотрел на него с симпатией и одобрением. Он сомневался, что Ганнибал помнил их первую встречу под Арбокалой, когда начался великий обман, коим являлась его военная карьера.

Когда они вышли из лагеря, у Ганнибала в руках были только плащ и небольшая котомка. Имко немного смутился, поскольку скатанная постель, которую он нес с собой, показалась ему роскошью, не соответствующей приглашению командира. Величественные огненные краски заката на вершине гряды уже потускнели. Край земли, рассеченный уходящим солнцем, стал красным, как застывшая кровь. Наверное, если бы кто-то мог прикоснуться к расплавленной крыше неба, она прилипла бы к его пальцам. Страна внизу колыхалась травами под ветром. Холмы напоминали Ваке сотни ссутулившихся солдат, чьи мышцы и кости увязли в почве. Какое-то время он осматривал открывшуюся панораму. Хотя она трогала его своей красотой, в ее крадущихся тенях было нечто зловещее. Стоило ему зафиксировать взгляд на одной из черт ландшафта, как он начинал чувствовать движение темных пятен.

Однако двигались не только тени. Он различал фигуры охранников из Священного отряда, которые расположились кольцом вокруг них. Точнее, они образовали восьмиконечную звезду. Все воины в черных плащах имели суровый и торжественный вид. Они не говорили и не смотрели на хозяина, но внимательно следили за местностью и постоянно сохраняли свой строй, насколько это позволял рельеф. Охранники носили кинжалы на поясах, однако их основным оружием были спартанские копья. При каждой остановке они опирались на них, как на третью ногу, и замирали в неподвижных позах, словно статуи из камня.

Их присутствие нервировало Баку. Он все время косился на охранников, ожидая какого-то подвоха. Естественно, он видел их прежде и не раз поражался лютости воинов Священного отряда. Но прежде ему не доводилось оставаться так долго в центре их внимания. К тому же, девочка из Сагунтума тоже была здесь. Возможно, она раздражала этих людей.

— Мой господин, — спросил он, — почему твоя охрана всюду следует за тобой и никогда не произносит ни слова?

— А зачем им говорить? — ответил Ганнибал. — Я к ним не обращаюсь, и они молчат. Каждый из них поклялся служить мне верой и правдой, и они еще ни разу не подвели меня. Странно, что ты упомянул об охране. Сам я редко замечаю ее. С того дня как я направился в Иберию с моим отцом, воины Священного отряда стали моей тенью.

Ганнибал расстелил плащ на земле и опустился на него. Он достал из кармана горсть абрикосов и положил их рядом с собой, жестом предложив Ваке отведать фруктов. Через некоторое время он сказал:

— Посмотри на эту страну, Имко. Иногда я понимаю, почему римляне сражаются за нее с таким упорством, хотя вряд ли многие из них замечают ее красоту. Некоторые люди смотрят вокруг себя и видят только деревья и землю, отдельные детали. Ты не такой?

— Конечно, нет, — ответил Вака. — Я еще вижу скалы. И кусты...

Слава богам, командир рассеялся. Он пребывал в веселом настроении. В теплом свете заката его лицо выражало часть той торжественности, с которой он проводил военные советы. Даже его слепой глаз не выглядел таким отвратительным. Он двигался в унисон со здоровым глазом. Несмотря на морщинистую пленку, он был еще живой, и Имко подозревал, что командир мог видеть им немного. Ганнибал уже привык к своему увечью. Он больше не закрывал пустую глазницу повязкой, и та перестала сочиться желтой жидкостью, так долго досаждавшей ему.

Ганнибал заговорил о детстве — о своих ранних годах в Иберии.

— О, незабвенное время чудес, — со вздохом сказал он.

В ту пору его отец и зять были живы. Весь полуостров проявлял враждебность к ним. Одна нация противостояла другой в этой проверке на прочность. Удалившись от цепкой и алчной руки совета, они обладали царской властью. Но не этим запомнились ему те годы, о которых он думал с такой нежностью. Там остались долгие разговоры с отцом. Его счастливая юность среди простых солдат. Он был моложе их, но в армии его знали все. Воины вели себя с ним как тысячи добрых дядюшек. Каждый вечер он скитался по лагерю и оказывался в разных местах. Присев у какого-нибудь костра, он допоздна говорил с ветеранами. Именно там он научился обычаям разных народов, узнал их богов и сокровенные желания. Ганнибал мог приветствовать людей сотен национальностей на их родных языках. Он усвоил жесты уважения, которые они признавали. Воистину то время послужило основой для его военного образования.

Затем командир замолчал и задумчиво надкусил золотистый фрукт. Улыбка на его губах указывала, что он вспоминал о каком-то любимом человеке. Чуть позже Ганнибал признался, что в юности он не был таким неженкой, как сейчас. Он спал на голой земле без подстилки — просто ложился на твердый грунт и засыпал, принимая контуры места. Одно время Ганнибал пытался спать на камнях и скалах. Это научило его находить возможность отдохнуть без постельных принадлежностей. Он узнал, как использовать трещины, расщелины и неровности земли.

— Камень во многом похож на человеческое тело, — сказал командир. — Но чтобы понять это, нужны особые тренировки.

Имко поджал губы, едва не проворчав, что лично ему больше нравились мягкие постели в Капуе и что прежде он не встречал ничего подобного. Однако он решил сохранить свое мнение при себе.

— В те дни мне рассказывали много историй, — продолжил Ганнибал. — Легенды о богах.

— Ты помнишь их? — спросил Имко.

— Конечно. Если бы меня попросили, я мог бы рассказывать истории всю ночь. Например, об Эле? Ты помнишь, что после сотворения мира он покинул землю и отправился в морскую даль на тростниковой лодке...

Ганнибал о чем-то задумался и замолчал.

— Почему?

Вопрос Ваки вывел его из грез.

— Что ты сказал?

— Почему Эл уплыл в море? Он стал рыбаком? Или торговцем?

— Ты ничего не знаешь о богах?

Имко ответил, что слышал кое-какие рассказы об Эле, но они оставили больше вопросов, чем ответов.

— Иногда ты похож на дитя, — сказал Ганнибал. — Мне нравится в тебе эта черта. Говоря с тобой, я будто беседую с учеником или с подростком, каким может стать мой сын. Не важно, почему Эл уплыл в море. Он просто сделал это, и все. Ты можешь спросить, был ли на лодке парус или бог использовал весла? Был ли Эл один или с командой? Откуда он взял лодку в то время, когда мир еще не оформился полностью? Не отвечай мне, Имко. Я уверен, что ты мог бы задать все эти вопросы. Но к чему они? Конечно, есть дела, которыми ты можешь интересоваться. Что на завтрак? Будет ли завтра дождь? Однако, когда я рассказываю историю об Эле, ты лучше не спрашивай, а слушай.

Вака прикусил язык. Его голова все еще звенела от случайного комплимента, сделанного ему командиром. Это успокоило его больше всего остального.

Ганнибал начал рассказ с напоминания о том, что Эл был отцом богов и творцом всех созданных вещей. Он назывался Добрым и превыше других занятий любил абсолютный покой. Но в юности по странному капризу он решил отправиться в море. Там, далеко среди вод, он встретил двух красивых женщин — Ашерах и Ромайю. Взяв женщин с собой, Эл убил копьем летавшую над их головами птицу, зажарил ее и, отвернувшись от спутниц, окропил мясо своим семенем. Когда он накормил Ашерах и Ромайю свежей пищей, они приняли его семя внутрь и стали очарованными Элом. Он спросил, хотят ли они остаться с ним, желают ли стать его женами или дочерьми. Как он и надеялся, они выбрали супружеские отношения. Вскоре жены подарили ему двух детей — Чашару и Шалим, рассвет и закат. Так появилось время, которое мы знаем, и мир начал измеряться интервалами дней, поделенными между двумя перворожденными детьми Эла. По прошествии века Ашерах оказалась более плодовитой матерью и родила более семидесяти отпрысков — богов, которые обитают в мире за гранью человеческого восприятия.