Когда в городе собралось не меньше двенадцати тысяч солдат, Ганнибал приказал солдатам обнажить оружие. Они без помех ринулись вперед по ночным улицам, в энтузиазме спотыкаясь о камни, едва сдерживая радость и шепотом советуя горожанам на всякий случай спрятаться в домах. Их клинки были направлены на римлян. Два заговорщика подняли крики рядом с бараками легионеров. Когда сонные солдаты выбежали, чтобы выяснить причину шума, их тут же убили.

В любом случае, хитрый план Ганнибала сохранил много жизней с обеих сторон. Он был гораздо лучше открытой атаки. Уцелели только римляне, запершиеся в крепости. Это фортификационное сооружение занимало сильную позицию на мысе, и его размеры были слишком большими для осады. Ганнибал приказал возвести стену между крепостью и городом, прорыть заградительный канал и оставить легионеров на волю судьбы. Он знал, что они могли получить подкрепление со стороны моря. Тарентийский флот оказался блокированным во внутренней гавани. Фактически город оказался отрезанным от помощи извне, а римляне сохранили ее возможность. Но Ганнибал преодолел и эту трудность. Он вывез флот из гавани. Солдаты установили корабли на телеги и сани, провезли их по улицам города и выгрузили на морском берегу. Горожане с изумлением наблюдали, как корабли проплывали перед их окнами по узким улочкам Тарента. Вот так проблема, которую люди считали непреодолимой, была решена Ганнибалом за несколько дней.

Через пару недель Метапонт и Турин признали его власть. Их примеру последовали и другие греческие города на юге Италии — все, кроме Регия. В руки Ганнибала перешло несколько больших портов. Теперь он мог наладить с Карфагеном транспортное сообщение. Удивительно, восхищался Имко. Труд одной ночи принес такие ощутимые плоды. Ганнибал не утратил свое стратегическое мастерство. Наоборот, он сделал его более тонким и отточенным.

Огромные волны, грохотавшие на атлантическом побережье, делали крохотным все, что Гасдрубал видел на защищенных берегах Средиземноморья. С тех пор, как предыдущей зимой его армия прибыла к устью Тагуса, он не уставал любоваться бурлящим пространством океана. С каждым веером брызг, с каждым перекатом сланцево-черных гребней воды оно говорило с ним о вечности. Во время зимних штормов он слышал низкое ворчание, которое, по рассказам местных жителей, было приглушенным ревом гигантов, сражавшихся друг с другом под волнами. Силен, который не успел уплыть к Ганнибалу и сопровождал Гасдрубала в походе, утверждал, что громкий шум имел другую причину. Он заявлял, что это был гул камней, катавшихся по дну океана. Местные вожди смеялись, тянули его за длинные уши и имитировали кривоногую походку грека, как будто это могло опровергнуть изложенную им теорию. В свою очередь, Силен с презрением относился к их рассказам о морских чудовищах — особенно когда они описывали существ, челюсти которых могли перекусить квинкверему, или тварей, чьи сотни щупальцев хватали бедных моряков и утаскивали их в морские глубины.

Однажды вечером во время пьяного веселья среди зарева тлевших костров в большом задымленном зале Силен начал рассказывать о стране, расположенной на дальнем юге от Карфагена — за холмистыми краями, поросшими кустарником, и за огромной безжизненной пустыней. Далеко на юге от Нубии, Эфиопии и Аксума обитало племя белых людей, которые так быстро сгорали под солнцем, что им приходилось проводить все дни в своих жилищах. Они скитались по подземным пещерам, чьи лабиринты тянулись в каждом направлении и распространялись под всеми известными странами. Эти дикари питались сырым костным мозгом нормальных людей. Те племена, которые знали о них, боялись, что однажды они выйдут на поверхность земли из расщелин и темных пещер и нападут на остальные народы.

Рассказ Силена был встречен общим молчанием. Черные глаза вождей остекленели от страха. Куртизанки накрыли головы треугольными платками. Мужчины торопливо зашептали молитвы. Некоторые из них окропили пол вином в дар небесным покровителям и с беспокойством осмотрели темный зал. Затем несколько знатных персон подтвердили историю грека. Один из гостей заявил, что однажды ночью встречал тех белых африканцев в Гадесе. Другой спросил у него, каких богов нужно ублажать, чтобы держать этих жутких существ в их пещерах... И тогда Силен согнулся вдвое от хохота. Он признался, что выдумал свой рассказ от первого до последнего слова. Неужели они теперь не понимают, как легко обмануть незрелые умы? А ведь он мог бы рассказать им о расе синих людей, которые спят в гамаках, подвешенных на звездах. Или о народе, чьи воины мочатся на большой палец левой ноги. Или о несчастных туземцах Африки, чьи цветастые и отвисшие задницы привлекают внимание бабуинов и возбуждают в них страстную влюбленность.

В тот вечер грек не обзавелся новыми друзьями. Но Гасдрубал был вынужден признать, что ему понравилась компания этих странных людей. Да и Силен служил постоянным развлечением, внося юмор в любую ситуацию. Впервые за несколько лет жизнь начала дарить Гасдрубалу радость. Конечно, он сильно скучал по Балле, но даже здесь имелась некоторая сладость. Гасдрубал знал, что она ждала его. Пройдет немного времени, и они вновь соединятся друг с другом. Его семя задержалось в ней прошлой осенью. Ежедневно принося подношения Астарте, он просил о мальчике — о брате для Маленького Молота в мирные дни после войны. Ганнон и Магон курсировали по стране, одерживая победы и нанося карательные удары по тем иберийцам, которые успели забыть предыдущие уроки. Да, они действовали слишком широко, но окончание войны теперь казалось ближе, чем прежде.

Учитывая это настроение, он едва поверил ушам, когда впервые услышал новости о Публии Сципионе. На миг он даже перестал дышать и обвис, словно опустевший кожух. Гонец в нескольких фразах обрисовал весь ужас ситуации и вогнал Гасдрубала в прежнее уныние, из которого его недавно вывели братья. Новый Карфаген захватили римляне! У империи вырвали сердце! Его дом, дворец кузена, мечты отца, столица, которую Ганнибал доверил ему, богатства нации, сотни торговцев, пленников и аристократов — все это забрали в один день. Лес Шлюхи сгорел в огне. Улицы обагрились кровью тех людей, которых он знал еще в юности. Страшная новость потрясла его до глубины души.

Он благодарил богов — карфагенских и иберийских — что в момент захвата Нового Карфагена Баяла находилась в оретанской крепости своего отца. Она принимала участие в свадьбе сестры. Здесь им повезло. Сознание того, что она могла быть схвачена, опозорена и изнасилована римскими солдатами, вызвал боль в его висках, трепет сердца в груди и дрожь пальцев. Хотя он знал, что этого не случилось, сама возможность подобного события наполняла его огромным страхом, доселе неизвестным ему. Война обрела новый и совершенно отвратительный оттенок. Он вдруг понял, почему мужья сражались иначе, чем холостяки. И, наверное, отцы тоже сражались подругому. Это неожиданное понимание и связанные с ним выводы породили стыд в его душе. Теперь ему было известно, что пережили мужчины, чьи судьбы он разрушил, чьих жен он сделал наложницами, чьих детей увел в рабство. В первые дни траура он едва не сошел с ума.

Однако, подобно многим лидерам, Гасдрубалу посчастливилось иметь умного и верного помощника, который проявлял свои лучшие качества в критические моменты, когда его вмешательство требовалось больше всего. Ноба намеренно не замечал печали генерала. Он никогда не упоминал о Балле, кроме тех случаев, когда писал ей письма вместо Гасдрубала. Он обсуждал с генералом только стратегические неудачи, вызванные потерей Нового Карфагена. Кроме того, он собирал тайные сведения о новом проконсуле Рима. Публий Сципион не только мастерски взял город, но и проявил особую проницательность в обращении с пленными. Он быстро продал за небольшие деньги захваченных в плен карфагенян, ливийцев и нумидийцев, а иберийцев отпустил на свободу. Он выказал большое внимание дипломатическим заложникам: детям и женам иберийских вождей. Публий одарил их подарками и велел им возвращаться к своим народам без злобы на Рим.