Видимо, на него этот взгляд подействовал именно леденящим образом.

– Прекратите допрос в присутствии посторонних, – приказал Сергей. – Арестованную уберите.

– Это не посторонняя, – начал было чекист. – Она…

– Посетительницу отправьте отсюда немедленно.

С этими словами он открыл дверь и, глядя теперь уже на Веронику, сказал:

– Выходите.

Она остолбенела, не веря ни глазам своим, ни ушам, ни разуму. Когда Сергей вошел в кабинет, она испытала такой ужас, какого не испытывала в войну во время артиллерийского обстрела, – подумала, что он тоже арестован, приведен сюда конвоирами и сейчас его станут бить, убивать… Теперь же она видела, что он вошел сам и, более того, отдает приказы человеку, по указанию которого кого угодно могут в этом кабинете избить и убить.

– Выйдите из кабинета, – повторил Сергей. – И покиньте здание.

Видя, что она стоит как соляной столп, он взял ее под локоть и повел к двери, бросив чекисту:

– Вернусь через пять минут.

Прошли по коридору мимо конвоиров. Спустились по лестнице. Сергей вел Веронику под руку – у нее подкашивались ноги.

Открылась дверь на улицу. Солнце ударило в глаза.

– Зайди в ту лавку. – Сергей указал на противоположную сторону Петропавловской. – Вон в ту, на углу. Жди меня там.

Послушно, как сомнамбула, Вероника направилась к мостовой, перешла улицу. Взгляд Сергея некоторое время холодил ей спину, как ледяной луч. Потом это ощущение исчезло. Она поняла, что он вернулся в здание ЧК.

Она шла по улице и не понимала, как такое может быть, чтобы в шаге от всей этой шумной городской жизни, в которой люди гуляют в Городском саду, пьют в кавярнях кофе с кремувками, торгуются в лавках и целуются где застанет их любовь, – как может такое быть, чтобы через одну лишь стенку от этой жизни избивали женщину, задавали нелепые, бессмысленные вопросы и отнимали жизнь у тех, кто не может на эти вопросы ответить.

Лавка оказалась бакалейная. В углу ее стоял стол, застеленный выцветшей клеенкой.

– Чего желаете, гражданочка? – весело поинтересовался продавец. – Чайку индийского, а? Бодрит-веселит! Можем налить на пробу.

Видимо, он принял за согласие то, что Вероника опустилась на стоящую у стола табуретку. В лавку вошла покупательница, продавец занялся ею, а вертевшийся рядом с ним мальчишка поставил перед Вероникой стакан с крепко заваренным чаем.

Чай не успел еще остыть, когда дверь лавки отворилась и вошел Сергей.

– Пойдем, – сказал он.

Вероника поднялась с табуретки и пошла к выходу. Если бы он сказал, чтобы она легла на пол, сделала бы и это. Она словно переместилась в совершенно иной мир, устроенный по неизвестным ей законам. Происходить в этом мире могло что угодно, и не было в ней сил его законам противиться.

– Постой, – сказал Сергей, когда вышли на улицу. – Посмотри.

Здание Губчека видно было отсюда как на ладони. Дверь его открылась, и Вероника увидела, как из нее вышел Лазарь Соломонович. Он вышел один, на несколько секунд остановился, словно не понимая, что с ним происходит, потом как-то по-собачьи передернулся и вдруг бросился бежать прочь.

– Его отпустили, – сказал Сергей. – Ведь ты ради этого пришла?

– А пани Альжбету? – спросила Вероника.

– Это невозможно.

– А что возможно?

Она наконец посмотрела на него.

«Сколько ему лет? – медленно проплыло в ее сознании. – Он старше меня. Нет, не то. Он из другой, из чужой жизни».

Никогда она не думала о нем так. Или это не было так? То есть старше он, конечно, был всегда, и она это сознавала. Но жизнь у них за это время стала общая, и это не была общность постели или крова – ей казалось, они соединились совсем, и так было задолго до того, как они встретились. Пред-вечно это было и будет всегда.

– Возможно уехать в Москву, – сказал Сергей. – Сегодня. Обвенчаемся уже там.

– Обвенчаемся?

– Да.

Вероника взглянула на него с недоумением. О чем он говорит?

– Тебя отпускают с работы? – спросила она.

– Вероника! – Он взял ее за плечи, повернул к себе. – Я не избиваю людей на допросах.

– У тебя другие методы?

– У меня другая работа.

– У тебя другая, у них такая. – Вероника почувствовала, как губы ее кривит усмешка. – Главное, что вы делаете общее дело.

– У меня нет с ними общего дела!

Он встряхнул ее, держа за плечи. Видимо, не рассчитал при этом силу: зубы у нее клацнули, от прикушенной губы стало солоно во рту.

Артынов отпустил Веронику, коснулся рукой ее губ, и она увидела кровь на его пальцах.

– Прости.

Он побледнел так, что глаза слились с лицом.

– Ничего. Лазаря Соломоновича правда отпустили?

– Да. Его и не должны были арестовывать. Он не имеет никакого отношения к польскому заговору, ты сама понимаешь. Я случайно увидел, как его привели… сюда. И вспомнил, что ты сегодня должна была выйти на работу.

Последовательность его действий была ей понятна. Но суть происходящего… Впрочем, суть была понятна тоже. А детали, подробности не имели значения. Во всяком случае, она не находила в себе сил разбираться в них сейчас.

– Я пойду, – сказала Вероника.

– Никуда не выходи из номера, очень тебя прошу. Я приду вечером, и поедем прямо на вокзал.

– Ты правда думаешь, что я поеду с тобой?

Она посмотрела с недоумением. Да, он в самом деле так думает. Как же мало он узнал ее! Впрочем, она узнала его ничуть не больше.

– Вероника…

Она увидела, как снова белеет его лицо. Но это был последний ее взгляд на него.

Она шла вниз по Петропавловской улице. Дожди наконец закончились, солнце светило ей в глаза. Волосы растрепались, летели перед глазами серебряной сетью. И в этой сети, в ясном свете августа, всеми цветами радуги играли последние слезы в ее глазах.

Этот взгляд снился ей каждую ночь. Полгода – каждую ночь. Он стал ее ночным кошмаром, но когда однажды не увидела его во сне, то проснулась в слезах, вся дрожа, будто очутилась в ледяной пустыне. Хотя именно взгляд был ведь ледяной, а его отсутствие, наоборот, должно было бы согреть ее.

Вероника набросила поверх ночной рубашки пуховую шаль, босиком пошла в кухню. Плита еще не остыла, и вода в стоящем на ней чайнике была теплой.

Когда она наливала воду в чашку, в кухню вошел Лазарь Соломонович, сонный, в пижаме.

– Меду разведи, – сказал он. – Мед успокаивает. Не будут кошмары сниться.

– Мне не снились кошмары.

Вероника поняла, что улыбка ее выглядит жалкой.

– А что снилось?

– Что я без него. Совсем без него, навсегда.

Она не ожидала, что скажет это, потому не пояснила даже, кто «он». Но Лазарь Соломонович понял и так.

– Пусть сбудется к твоему благословению, – сказал он.

– Что сбудется? – не поняла Вероника.

– Сны сбываются по толкованию. Потому нельзя свой сон дураку рассказывать. Тот глупость скажет, по ней и сбудется.

– Да я и сама не знаю, что про какой сон сказать.

– Ну вот и скажи: пусть сбудется к моему благословению. Это в любом случае правильно.

– И откуда вы только знаете про такое!

– Этому меня в Сорбонне точно не учили. – Лазарь Соломонович улыбнулся. – Из Талмуда знаю, откуда еще. Думаешь, лично я такой мудрый?

– И лично вы тоже.

Она улыбнулась ему в ответ, на этот раз не жалкой, а почти обычной своей улыбкой.

– Ты, случайно, не беременна? – спросил он.

Вероника вздрогнула.

– Нет. С чего вы взяли?

– С того, что ты здоровая молодая женщина. Вполне могла случиться беременность от жизни со здоровым мужчиной.

– Если бы случилась, аборт бы сделала, – резко произнесла она. – Я не хочу детей… от него.

– Может, ты с ним еще помиришься, – вздохнул Лазарь Соломонович. – В конце концов, тебе он ничего плохого не сделал. А меня, насколько я понимаю, просто спас. Воды теплой попей, попей, – напомнил он, вглядевшись в нее. – А то опять с лица сошла. Ну что я такого сказал, а?