Я постарался привести в себя в надлежащий вид. Для начала надел рубашку и жилет, затем, подумав, натянул сапоги. Пусть лучше прислуга примет меня за солдафона, чем шлепать по дому босиком. С домашними тапочками потом разберемся. Взглянув в зеркало, сразу понял, что моя прическа и бородка не соответствует эпохе. Надо отрастить бакенбарды, но это дело не быстрое. Пока придется поработать ножницами, убрать щетину с подбородка и распушить с боков. Остальное можно списать на ранение. С одной стороны шрам через щеку уродовал внешность, с другой дозволял некоторое небрежение современной модой. Через полчаса, я готов был показаться своим крепостным во всей красе. Да и самому хотелось взглянуть на то, чем обладаю волею случая.
Но в столовой меня ждало разочарование. На стол подавала пожилая женщина, которая назвалась Евдокией, никого больше не было. На столе был самовар, чайная пара и плюшки. Выпечка домашняя, откуда другой взяться. Весь дворовый народ был занят на хозяйстве.
— Евдокия, ты мне расскажи про именье, что тут и как, я ведь давненько тут не был.
— Давненько, барин, — усмехнулась та. — Лет двадцать прошло. Мы как известие получили, что вы к нам едете, так и ходим все в задумках. Чего это барин про нас вспомнил? Может вы жениться надумали? Или, не приведи бог, продать нас решили? А именье ваше в порядке содержим. Все тут как при вашем батюшке было, царство ему небесное, так и ведется. Не обеднели, но и не разбогатели.
«Так, — подумал я, — ситуация немного проясняется. Немного напоминает комедию «Ревизор» незабвенного Николая Васильевича. Но ведь я не Хлестаков, деньги занимать не собираюсь».
— Ты Евдокия народ успокой, жениться я пока не надумал, и продавать вас не собираюсь. Приехал в отпуск, отдохнуть от трудов ратных, раны старые залечить.
— Да уж, — вздохнула Евдокия. — Ольга сказывала. Видела она давеча ваши раны. Доктор-то вот у нас далече живет. Верст шестьдесят или более. В Загорском у него больница. Ежели чего, туда приходиться ездить.
— Ничего, съезжу, коль приспичит, — ответил я, — но надеюсь, все обойдется. Ты, вот что, Евдокия, как Прохор с текущими делами управится, пусть зайдет ко мне, поговорить надо.
Не прошло и часа, как явился Прохор и притащил несколько амбарных книг, где велись записи обо всех податях, оброках, и прочих инструментах угнетения крестьян. В других книгах были записи о проданном зерне и других продуктах, о полученном доходе и отправленных молодому барину, то есть «мне» деньгах. Взглянув на все эти бухгалтерские тома, написанные корявым почерком с ятями и ерами, я приуныл. Как у Пушкина все просто и изящно написано: «…ярем он барщины старинной, оброком легким заменил, и раб судьбу благословил…» Ага! Попробуй, замени! Тут год разбираться надо… А оно мне надо? И еще неизвестно чем раб благословит благодетеля… Может и того… Ладно пусть все остается как есть. Не силен я в экономике, тем более в столь древней.
Полистал я тетради Прохора и вернул ему со вздохом, типа, продолжай, родной, в том же духе. Ну, судя по его виду, иного он и не ожидал. Видал он уже таких проверяльщиков…
— Ну а доход-то хоть есть? — тоскливо спросил я.
— Есть. Как не быть? — солидно ответил Прохор. — Вот по осени урожай соберем, свезем в город, там продадим, тогда и деньги будут.
— Понятно, — хмуро ответил я.
Прохор промолчал, но весь вид его говорил: «Ничего тебе барин не понятно. Денежки прогулять в кабаках, куда как просто, а вот заработать их совсем другое дело…» Я, конечно, проникся, но что делать, если уж родился эксплуататором. И освободят от нас, эксплуататоров, трудовое крестьянство только через сто лет. Правда, сначала падет крепостное право, но это тоже не скоро… Прохор, глядя на мой унылый вид, смилостивился.
— Понимаю, барин, что деньги, понадобились? — спросил он.
— Да не то чтобы понадобились, — задумчиво сказал я, — но без гроша в кармане как-то и жизнь не красна…
— Как же так, барин, — укоризненно сказал он. — Неужто проигрались?
— Ну, не то чтоб проигрался… — начал я, на ходу прикидывая, что бы соврать, чтоб уж совсем не выглядеть гулякой и мотом, которым я вовсе даже не был. — Война ведь была, братец, расходы…
— Ну, немного-то мы сыщем… Кое что отложено на черный день. А как иначе? Всякие напасти могут случиться.
— Вот и славно, — обрадовался я. — А уж со следующего урожая, ты загашник-то восстанови.
— Что восстановить? — удивился Прохор.
— Ну, заначку свою, то, что ты откладываешь…
— Да, понял, барин. Просто слово мудреное сказали. Мы ведь далеко от столиц-то… А может вам женится, барин? Тут есть невесты на выданье. Богатые невесты есть, да и вам самое время жениться…
— Погоди, Прохор, не все сразу. Я тут первый день. Надо осмотреться, что да как тут у вас, а потом уж на невест глянуть. Можно и жениться…
— У нас тут, как и везде. Съездите в гости, поговорите с отцом невесты, узнаете, что за ней дают, глянете на невесту и, коли понравится, считайте дело сделано. Обвенчает вас поп, когда пожелаете, но лучше бы к осени…
«К осени это правильно, — подумал я, — дольше тут едва ли задержусь»
— Ладно, Прохор. Будем считать, что с твоей бухгалтерией я познакомился, давай теперь познакомь меня с усадьбой и для первого дня хватит.
Дворовых людей было немало, но ведь и именье, как оказалось немаленькое. Это в первый день я всего не разглядел. А сейчас Прохор мне представил двух конюхов, сапожника, плотника, все семейные и дети малые бегали по двору. Старшие дети и женщины, — жены конюхов и сапожника, — были заняты разными хозяйственными заботами. Старшие-то дворовые все уж были в возрасте: пятый десяток разменяли, а Прохору на вид было не менее шестидесяти. Ольгу мне тоже представили, только она была пришлая. Как я потом узнал, она была сирота, и ее Прохор привез из дальней деревни в усадьбу специально для барина. А что было делать? Какие нравы у офицеров он наслышан, в столицах и вовсе непотребства случаются, да там дома специальные есть для безобразий. А в усадьбах господа с дворовыми девками запросто развлекаются. Вот! Как только пришло известие, что в усадьбу молодой барин приезжает, своих дочерей от пятнадцати до восемнадцати лет, отправили в деревни, к родственникам, от греха подальше, а Ольгу, наоборот, привезли, переодели и определили к барину в услужение. Мне, значит.
Впрочем, никакого горя на ее лице я не обнаружил, она вела себя ровно, то есть равнодушно: или смирилась со своей участью, или я ей понравился. Ну, я не зверь и не насильник, никого неволить не стану. Да и надо думать, как обратно в свой мир возвратиться. Использовать тот путь, который меня сюда привел, я больше не буду, иначе попаду к древним русичам. Значит надо в Забайкалье, а железную дорогу еще не построили… Придется в карете, а это дело хлопотное и не дешевое.
Вариантов много. Вот Прохор предлагает жениться, идея… Но это какая-то афера. Стать брачным аферистом? Фу! Можно вступить в общество декабристов. Собственно декабристов-то еще нет, есть северный союз и южный, насколько я помню историю. Только восстание они организуют в двадцать пятом году, а сейчас девятнадцатый. Ждать долго, да и не возьмут меня туда, безвестного пехотного подпоручика. А то отправился бы в Сибирь за казенный счет. Ну да ладно, хватит мечтать. Надо обживаться в этом мире.
После обеда мы с Прохором совершили конную прогулку по окрестностям. Хорошо, что я выучился конному делу в прошлом мире, а то бы засыпался. Тут без верховой езды никуда. Пацаны с десяти лет осваивают эту науку. Короче, в трех верстах оказалось лесное озеро. Один берег зарос осокой, и там крякали утки, зато другой был пологий и песчаный, вполне годился для купанья. Из озера вытекала речка, там были мостки и на них бабы стирали белье. В общем, благодать. Все условия для полноценного отдыха, только для этого надо быть барином. У крепостных-то, все по другому… Не приведи бог сменить статус.
В углу двора, недалеко от конюшни, я присмотрел место, где можно сделать перекладину для подтягивания. Бросать физические упражнения и зарастать жиром я не собирался. Соответственно, все распоряжения плотнику были отданы, а также приказ Прохору: к вечеру истопить баню.
