Затем они отправились в баню для принятия водных процедур. Баня, конечно, не была протоплена, но теплая вода там явно была. Завтракали они в людской у Катерины. Ника одарила женщину несколькими серебряными монетами, как иначе, ведь она уже не хозяйка… Денег у нее оставалось немного, но ведь и семейные драгоценности близко. Правда и тут не все гладко. Как проникнуть в чулан, она так и не придумала. «Придется видно подзадержаться, — решила она. — Должен прийти еще один обоз».

Солдат осталось всего четверо, вместе с командиром пятеро, для двух амазонок не соперники, но воевать с ними они не собирались, чревато последствиями. Однако свои боевые навыки они им показали: Вера выстрелом из винтовки сбила на лету ворону, а Ника метнула штык в полено на расстоянии восьми метров, естественно попала в центр. В глазах продотрядовцев появилось сначала восхищение, а потом даже опасение. В результате их вызвал к себе командир, Лев Борисович.

— Вот, что девоньки, — без предисловий начал он, — зачем вы сюда прибыли я не знаю. Но у меня задача доставить хлеб, взятый у крестьян, в город. И, чтоб по дороге его у нас не отбили разбойники, или те же крестьяне, я вас отсюда не выпущу. Вы поедете с нами до Павловска. Согласия вашего не спрашиваю, другого варианта у нас с вами нет.

— Когда выдвигаемся? — спросила Ника.

— Должна подойти еще одна подвода с хлебом в сопровождении четверых бойцов. Как только прибудут, сразу и отправимся, — ответил командир, весьма удивленный столь деловым подходом бывшей хозяйки именья.

Вера не удивилась, словам подруги. Ведь их планы совпадали. Забрать клад из подвала было делом десяти минут, а дальше они собирались в Питер, и путь туда лежал через Павловск. Группа Сироткина прибыла только к вечеру. На подводе, которую тянула одна тощая кобыла, было пять мешков. Четверо солдат шагали рядом. Лица у всех были хмуры и озабочены, не так-то просто давалась эта продразверстка простым солдатам, бывшим крестьянам. Это не с беляками воевать. Там все проще: перед тобой классовый враг, или ты их или они тебя. А тут вроде бы и свои… Но ведь без хлеба вымрут города… и забирали только излишки… Да только все понимали неправильность ситуации, нельзя просто так забирать плоды чужого труда… Советская власть назвала это продразверсткой, а продразверстка — временная мера. Но в деревнях побывали и другие отряды, которые тоже изымали продукты, только не заморачивались придумыванием названия этому изъятию.

Мешки сгрузили в тот же чулан. Повесили замок и поставили часовых. Впрочем, часовой был один на всю усадьбу, но вахту нес добросовестно. Все понимали, что налет на продуктовый склад или обоз, — не пустые страхи. Такое происходило уже не раз. Но ночь прошла без происшествий, а на утро командир собирался покинуть усадьбу и на двух подводах вывезти все.

Утром амазонки выполняли обычные упражнения во дворе, только в этот раз командир уже поднял всех своих бойцов, и началась подготовка обоза к отправлению. Девушки своими занятиями отвлекали солдат, и погрузка шла медленно. Собственно, дело-то и так не быстрое: запрячь в телегу пару лошадей, и нагрузить ее мешками из чулана, а тут еще две красотки бегают во дворе в белых штанах и рубахах.

Командир прикрикнул на своих, но это мало помогло. Солдаты глазели на необычных девок, хоть стреляй их на месте… Стрельбы то, конечно, не было, зато в ворота раздался стук и не просто стук, а грохот, словно били кувалдой. Часовой метнулся к воротам, остальные схватились за оружие. Амазонки метнулись в дом, в этот момент ворота распахнулись, и во двор повалила толпа мужиков, у некоторых в руках были обрезы, у других вилы и топоры. Часовой взял винтовку наизготовку, но выстрелить не успел. В него метнули вилы, и он упал навзничь.

Солдаты заняли позиции за телегами и открыли огонь, не дожидаясь команды командира. Засвистели винтовочные пули, в ответ грохнули обрезы. Но солдаты знали свое дело и толпа, оставив во дворе несколько лежащих тел, отхлынула обратно за ворота.

— Отдайте наше добро! — крикнули из-за ворот. — Иначе сожжем тут все!

— Заканчивайте погрузку! — крикнул командир своим бойцам. — Они и так все тут сожгут, будем прорываться.

В этот момент вышли амазонки в своей черной униформе. Ника уже поняла, что придется уходить не солоно хлебавши. Но другого варианта не было.

— Вот мы и вступили в красную армию, — сказала она своей подруге. — Придется уходить с продотрядом. Без него нам не убраться отсюда, впрочем, им без нас тоже…

Восемь винтовок в умелых руках против плохо вооруженной толпы крестьян, это сила. А если учесть, что Вера с первого выстрела успокоила предводителя этого стихийного крестьянского восстания, то ничего удивительного в том, что продотряд вырвался из западни и даже не очень пострадал. Два солдата были убиты и один ранен вилами. Рана, правда была плохая, и едва ли ему повезет выжить… Но продотряд вышел вместе с продуктами и добрался до Павловска благополучно.

Уходя от своей усадьбы, Ника увидела клубы дыма и попрощалась с фамильными драгоценностями. «Может оно и к лучшему, — подумала она. — Таскать в котомке такое богатство тоже чревато неприятностями».

Надо ли говорить, что в Павловске они оказались в ВЧК. Нет, их не арестовали. Наоборот, командир продотряда рассказал, как они героически обороняли обоз от взбунтовавшихся крестьян. И это было правдой, рядовые бойцы подтвердили слова командира. Вот так две амазонки и пополнили ряды народной милиции. А куда им деваться? Надо было на что-то жить, а значит где-то служить. Ведь другой специальности, кроме боевой подготовки, у них не было.

7

Пансионат заметало снегом. Зима наступила и до нового года уже недалече. Группа амазонок Марии Фингерт, десять рано повзрослевших девиц, давно отправилась на Дон чтоб, влиться в белую армию. Советской власти они были не нужны, а как иначе объяснить расправу над их директрисой? Зря Татьяна Павловна поехала в Питер… Да что теперь говорить… Элла Юрьевна уехала спустя две недели. В Питере у нее были родственники, которые едва ли обрадовались ее приезду, но надо было как-то устраиваться в этой жизни. Образованный человек мог найти применение своим знаниям, а Элла могла работать с детьми и учителем и воспитателем. Сиротские дома в городе были, как же без них. Они и в мирное время не пустовали, а уж теперь-то… Нашла Элла Юрьевна, бывший куратор амазонок, свое место в жизни, а вскоре и личную жизнь устроила: вышла замуж за бывшего каперанга, который упорно открещивался от всех политических партий, но тем не менее стал капитаном одного из крейсеров имел квартиру в Кронштадте.

А Максим продолжал «зализывать» свои раны. Впрочем, перед новым годом раны физические уже почти не беспокоили его. Шрамы на лице и на груди зарубцевались. Хромота практически сошла на нет, кровоточила только душевная рана. Анна не объявилась в пансионате, да и в Питере ее не было. Об этом дала знать Элла Юрьевна, прислав подробное письмо.

Две амазонки, Алла и Света оставались в пансионате, ну нельзя же бросить раненного «подпоручика», тем более что в это звание Максима произвела куратор старшей группы амазонок. Девушки чувствовали свою ответственность, а может не только ответственность… Лицо Максима, конечно, было изуродовано корявым шрамом, да и на груди осталась отметина, зато он уже почти не хромал. Увечных мужчин в те времена было много, и женщины смотрели не на лицо, а в душу.

Запасы продовольствия в пансионате еще были, и на троих их должно было хватить до весны. Но дело-то было не в запасах, просто никто из троих не знал, что делать дальше. У девушек никого из родственников не было и им оставалось только присоединиться либо к советской власти, либо бежать на Дон или в Сибирь к Колчаку. Но ведь и там надо найти свое место, не шашкой же махать… Их учили стрелять, рукопашному бою, топографии, механике, математике, да многому учили. Одного только они не знали: где можно применять свои знания…