Лера слушала с отрешённым лицом. Её жизненные приоритеты были совсем другими. Она занималась построением карьеры, не имела времени на саморазвитие, давно не путешествовала и почти никогда не развлекалась. Она хотела стать министром! И будет ждать двадцать лет. Столько, сколько потребуется. В этом она видела риск, смысл и радость своей победы и исполнение желаний.

Пётр не то что ей не подходит, он ей противопоказан!

Она сорвала салфетку с колен и бросила её на стол.

– Мне пора!

Пётр поднял глаза: ну что это за манеры? Он ещё не доел, а она уже уходит!

Лера встала. Взяла сумку, покрутила её в руках и посмотрела в окно.

Он её не удерживал.

Она ушла, не дождавшись реванша.

Пётр заказал коньяк и задумался. Ему никогда не удержать эту женщину. Она поперечная. Она всё делала “поперёк” тому, что установлено нормой, что требует разум или благополучие. В семье её учили быть сдержанной, не обижать людей, не провоцировать ссору, кропотливо и заботливо выстраивать отношения. Лера делала всё по-своему. Она вычеркнула Петра из своей жизни. Она поставила на нём крест.

В течение одного приёма пищи их отношения прошли все стадии деградации: от бурного ликования и проникновенной нежности до леденящей скуки и едкого аскетизма.

Никто не виноват, что не сложились пазлы, не нарисовалась картинка, не устоялась модель их совместного будущего.

Однажды Пётр зашёл в антикварный магазин известного в городе эзотерика. Эйнштейна.

Это было изящное местечко в стиле ар-деко в провинциальном ландшафтном урбанизме, где продавались подержанные вина знаменитых в мире алкоголиков: бутылка водки Ельцина, недопитый коньяк Черчилля, бокал мохито Хемингуэя.

Вежливо поклонившись хозяину, он стал рассматривать грамоту в старинной золочёной рамке.

– Оригинальная грамота, – поспешил заверить хозяин, – Подписана Александром Первым и сопровождается медалью «За усердие на пользу казённую».

Пётр приподнял брови, благодушно улыбнулся и, не поверив ни одному слову, перевёл взгляд на картину, написанную маслом.

– “В парижском кафе” за авторством Бориса Григорьева. Копия картины находится в Третьяковской галерее.

Покрывшись тенью досады, Пётр подумал, что это откровенное враньё, и недовольно отвернулся.

Поймав ноты недоверия, хозяин занервничал и ткнул пальцем в розовое пятно, расположенное в самом центре картины.

– Здесь изображена моя бабушка.

– С розовым задом?

Хозяин подёрнул усами.

– С розовым задом в Париже!

– Умм.

– На Париж она потратила молодые годы. А на зад ушло столько розовой краски, сколько не ушло на все остальные лица!

– Не сомневаюсь.

“Смешной старик!” – подумал Пётр и усмехнулся. Внешне Эйнштейн напоминал того самого Эйнштейна, только взгляд попроще. Не на Вселенную, а в торговую сеть.

Пётр переместился к стеллажам, где в глубоких деревянных ячейках хранились марочные вина. Там было на что посмотреть и что выбрать.

– Вот ваше вино!

Эйнштейн выхватил одну из бутылок и погладил крутой бочок.

– Docg Barolo из сорта винограда Неббиоло.

– Неплохой выбор.

– О да! Сложная винА. Необычайной глубины и большого потенциала. Трудна для искупления. Вам потребуются правильные, понимающие люди, чтобы распить винО и раскаяться.

– Раскаяться? Не понимаю.

Старик недовольно крякнул.

– Вы хотите сделать покупку?

– Хочу.

– Тогда покупайте! Я продаю винУ!

– ВинУ?

Довольствуясь тем, что вскипятил интерес, старик заговорил медленнее, смакуя каждое слово и кайфуя от каждой фразы.

– У вас королевская винА! Docg Barolo. Жёсткой структуры и яркой кислотности.

– Моя винА находится в бутылке?

Старик принял важный вид и оттопырил нижнюю губу.

– Именно так. Ваша винА находится в бутылке. Она произведена в Италии, в регионе Пьемонт.

Взгляд Петра затуманился.

– Я бывал в Пьемонте.

– Вот видите! Ваша винА оттуда.

Пётр недовольно поморщился: никакой вины у него не было! Он не воровал, не убивал, не насиловал. Он просто бывал в Пьемонте. Да, кстати! Там был один мальчик… Впрочем, неважно.

– Сколько вам должен? За винО?

– Сколько хотите. Заплатите столько, сколько стоит ваша винА!

Пётр заплатил тысячу.

Эйнштейн обиделся.

– Это всё? Всего одна тысяча? Люди готовы заплатить миллион, лишь бы избавиться от винЫ.

– У меня нет винЫ. Пусть платит тот, кто виноват!

Он взял бутылку и направился к выходу.

– Постойте! – окликнул его хозяин. – Вы помните свою винУ?

Пётр махнул рукой.

– Молодой человек! ВинА – величина относительная.

Пётр не слушал.

– Имеет свойство расширяться.

Намеренно игнорируя, Пётр хотел выйти, но чуть не был сбит с ног перевозбуждённым покупателем, который ворвался в магазин и сразу потребовал хозяина.

– Вы Эйнштейн?

– Нет. Не я. Эйнштейн за стойкой.

Покупатель подлетел к стойке.

– Вы эзотерик?

– Да.

– Продайте волшебного винА.

– Дак, пожалуйста! Сколько угодно!

Эйнштейн добродушно улыбнулся и широко развёл руками. Потом он нырнул под прилавок, пошорготился, но ничего не нашёл. Тогда влез на лестницу и заглянул на верхнюю полку. Подвигал там бутылки, но ничего не нашёл. Слез с лестницы и выскочил в подсобку. Порылся в ящиках и, наконец, вернулся с бутылкой ликёра.

– Отличный выбор. Парень! Ликёр “Baileys”. Сладенький, сливочный, но сногсшибательный. Специально для тебя.

– Поможет?

– Только в том случае, если сам захочешь.

– Я-то хочу… Только цена высокая!

– Ну, знаешь… Товар дорогой. Особенной. Вот, посмотри. В основе ликёра – односолодовый виски Dalmore. Бутылка изготовлена вручную, упакована в шкатулку из красного дерева и снабжена замочком.

Покупатель полез в карман за банковской картой. Лицо Эйнштейна замаслилось, губы растянулись в сладчайшей улыбке. Он подпрыгнул на месте, как теннисный мячик, и заворковал, как влюблённый голубок.

– Рекомендуй меня друзьям, подругам и родственникам. Пусть все приходят! Не принимаю психопатов и маньяков. А остальным – пожалуйста! Двери открыты. Выкупайте винО для искупления винЫ!

Эйнштейн победно глянул на Петра: видал, как! А ты денег пожалел!

Петр недовольно скривился и вышел из магазина.

Кем вообразил себя этот старикашка? Генеральным прокурором? Провидцем? Или тем самым Эйнштейном, который создал теорию относительности.

Ворочая крупным бизнесом, Пётр был сдержан в эмоциях, но тут не удержался. Психанул. Из-за чего? Из-за бредней сумасшедшего.

Устыдившись самого себя, он крутанул пакет и хотел забросить в авто, но передумал. Сунул телохранителю, который не отходил, стоял за его плечами. И двинулся по улице.

Падал снег. Редкие пухлые снежинки, гонимые ветром, летели по косой и собирались в огромные сугробы. Снег зависал на деревьях, укутывал шапки прохожих и ложился на тротуар.

Из магазина выскочил Эйнштейн и закричал ему вслед.

– Молодой человек!

Ветер оборвал фразу, и Пётр услышал только обрывки: “Мо…о…дой…век!”.

Старик сложил руки рупором и закричал ещё громче с таким большим напряжением, какое позволяло его стариковское здоровье:

– Не теряйте времени! Молодой человек! Скорее распивайте винУ!

Пётр оглянулся и увидел фигуру, изогнутую ветром.

– Да пошёл ты! Шарлатан!

Он выругался, а ветер подхватил его слова, скомкал, зажевал и проглотил. Однако старик услышал. Свернул плечи в толстом вязаном свитере и перестал походить на Эйнштейна. Стал выглядеть как простой неряшливый еврей.

Но это Петра не касалось!

Он засунул руки в карманы и двинул походкой кота, чуть развинченной и неторопливой. Телохранитель последовал за ним.

Ввинтившись в толпу, Пётр поднажал, продираясь через поток, чувствуя себя таким же, как все: озабоченным и усталым, закончившим рабочий день и торопящимся на маршрутку, чтобы успеть к ужину, к заботливой жене и любимым детям.