О мальчике постарался забыть. Вычеркнуть его из памяти, как гадкий ненужный эпизод. Хотя… У него произошла травма. Повреждены нейроны головного мозга, что привело к дегенеративному его изменению. Запустился разрушающий механизм. Характер мальчика испортился. Антонио сделался эгоистичным, агрессивным и неуравновешенным. Часто впадал в депрессию и мучился неутолимой тоской.

Так получилось, что Пётр повлиял на его судьбу. Антонио сделался НЕТАКИМ, припадочным, эмоционально глухим.

Впрочем, Пётр этого не знал. Не хотел этого знать!

Всё изменилось, когда в антикварном магазине он приобрёл винО с логотипом “Моя вина”. Он вспомнил.

Вспомнил и понял, что смалодушничал. Побрезговал состоянием ребёнка. Нужно было вызвать врача, провести медицинское обследование и выяснить причину эпилептического припадка.

Пётр этого не сделал.

Он вдруг поймал себя на том, что чувствует эзотерическое влияние Эйнштейна. Понимает и принимает свою винУ и жаждет от неё избавиться. Для этого нужно слетать в Пьемонт и встретиться с Антонио.

ВинОй следует заниматься, и не менее ответственно, чем заниматься бизнесом. Чтобы добиваться стабильно высоких результатов, лучше не отягощаться винОй, не рисковать удачей, не быть уязвимым для конкурентов, а находиться в спокойном душевном равновесии.

Лучше слетать в Пьемонт и всё прояснить.

В Турин он прилетел в канун Нового года. Взял такси и через час был в Бароло. Решил остановиться в старом замке, чтобы повидать Антонио и поговорить с ним. Мальчику исполнилось пятнадцать лет. Он подарит ему спортбайк “Suzuki” или “KTM”.

Пётр вышел из такси, взобрался на холм и остановился у ворот.

– Ну здравствуй, дружище!

Хмурый обшарпанный бург встретил его молчанием. За четыреста лет он видел немало чудаков. Пётр был одним из них, а может, даже самым чудаковатым.

Вот он, в кашемировом пальто, с саквояжем от «Prada» и пакетом “Моя вина”. Непонятный русский. Чего он ждал от встречи с обитателями замка? Разве смогут они возместить его боль и одиночество! Или уберечь от ошибок в бизнесе? И вообще, разве они поймут и оценят его совестливую душу, отяготившуюся винОй?

Дверь отворил хозяин и проводил в номер.

Из окон виднелись крыши домов, вершины холмов и спящая долина. Всё было покрыто тонким снежным кружевом. До наступления Нового года (Capodanno) оставалось пять часов.

Пётр принял душ, поменял сорочку и направился в гостиную, по-новогоднему украшенную в красное. Стол застелен красной скатертью, в канделябрах зажжены красные свечи, на стенах развешены красные гирлянды, а гости одеты в красную одежду.

Итальянцы любят красное. Считается, что красное приносит благополучие и удачу.

В гостиной оживлённо беседовали, бурно жестикулировали и безудержно смеялись. Всё было так, как обычно бывает в Италии. Сиеста подошла к концу, и все расселись за столом. Подали мясо, рыбу, овощи, кокето и, конечно же, панеттоне (куда же без него!).

Пиршество возглавлял хозяин.

Старая мать, седая мадонна в красном расшитом кокошнике расположилась по правую руку от хозяина. Она была глуховата и вносила диссонанс в праздничное новогоднее застолье. Однако никого это не раздражало. Наоборот. Все относились к ней уважительно, подавали на пробу блюда, терпеливо ухаживали и разъясняли слова, которые она не расслышала или не поняла.

Усталая супруга, безликая донна в красной кружевной накидке, сидела по левую руку от хозяина. Супруга ничего не ела, следила за порядком и пополняла тарелки. Худая и некрасивая, она была из обедневшего дворянского рода. Истощённость её запястий украшали старинные фамильные драгоценности. Костлявые ключицы прикрывало громоздкое колье.

Рядом с ней сидел сынок, несовершеннолетний отпрыск, единственное утешение престарелых родителей. Он много ел и мало говорил, и весь словно был намерен взлететь и исчезнуть за стенами замка. И всю новогоднюю ночь провести в обществе друзей и подружек.

Пётр бросил быстрый пытливый взгляд. Антонио покраснел.

Он вырос и повзрослел за то время, пока они не виделись. Носил крутую одежду рокеров: кожаные брюки, кожаную косуху, высокие гриндерсы и мощные наушники, подключённые к тяжёлому испепеляющему року. Длинные русые волосы были собраны в узел. Виски идеально подбриты. Руки татуированы. Над верхней губой темнел несмелый пушок. Взгляд его сделался глубоким и настороженным. Казалось, весь внутренний мир был закован в комплексы, озлоблен мрачными образами и измучен неудовлетворённой плотью.

Переговорить с Антонио не удавалось. Неловко развернувшись, Пётр опрокинул бокал, и багровая жидкость залила жаккардовую скатерть.

Извинившись, он удивился ответной реакции со стороны гостей и хозяев. Вскочив с мест, они захлопали в ладоши, и лица итальянцев озарили веселье и радость.

– Allegria5! Allegria!

Хозяева согласились: allegria. Разлить вино считалось хорошей приметой, сулило урожайный год, успешный сбор урожая и большую выручку.

– Allegria!

Итальянцы пустились в пляс. Хозяева остались довольны. Праздник удался. Только хозяйский сынок был не весел.

Пётр прикоснулся к его холодным пальцам.

– Антонио…

Мальчик отдёрнул руку, встал и переместился к камину. Пётр увидел, как он сутул, длинноног и несуразен, и в то же время пронзительно красив. Сердце сжалось от тихого восторга. Как-то он не ожидал, что в нём проснутся тёплые нотки отеческих чувств.

Зато Антонио это почувствовал и ссутулился ещё больше. Так они и сидели, словно связанные невидимыми нитями: один за столом, другой у камина. Их разделяли пять шагов, и в то же время их разделяла пропасть, какая существовала между зрелым мужчиной и пятнадцатилетним подростком.

Шум застолья приостановился, и хозяин распахнул окно. Морозная ночь вздохнула. На сельской башне оживились часы, и бой курантов возвестил, что наступила полночь.

– Бон!

И так двенадцать раз: бон, бон… И с каждым «бон» гости проглатывали по одной виноградинке. Всего двенадцать. Двенадцать желаний по числу месяцев в году. С последним ударом курантов послышался мощный взрыв, и множество фейерверков осветили тёмное итальянское небо.

Наступил Новый год.

Пётр посмотрел на Антонио. Тот спрятался за спину отца, а потом и вовсе исчез. Ушёл из дома, чтобы провести время со своими сверстниками. Возможно, поедет в Бароло. Зажмёт девчонку в тёмном углу и будет целовать всю ночь.

А Пётр останется один. Совсем один. В старом промозглом замке, полного приведений и безудержного итальянского веселья.

Прошёл час. Скрипнула дверь. Лёгкой тенью в комнату проскользнул Антонио. Он покрутился у окна, постоял у стола и вывалил груду маленьких целлофановых пачечек с белым кристаллическим порошком.

– È roba buona6.

– Ты толкаешь дурь?

Антонио пожал плечами.

– Droga ricreativa7.

Пётр нахмурился.

– А не боишься, что я вызову полицию?

– Perche8? – недоумевал юноша.

Пётр побагровел: дрянной мальчишка! Не затем он приехал, чтобы вляпаться в наркоту. Готовил подарок, хотел поговорить по душам… а что получил взамен?

– Адренохром?

Антонио улыбнулся: нет! Если бы он имел доступ к адренохрому, был бы самым богатым драгдиллером!

Закипающий гнев неожиданно схлынул, а на смену ему пришло брезгливое недоумение. Адренохром – кровь из мозжечка истерзанных младенцев. Первосортный наркотик для осатанелого Голливуда. Неужели Антонио настолько бесчеловечен и жесток?

Пётр постоял. Подумал. Посмотрел на себя в зеркало. Вот идиот! Рассчитывал на дружбу и взаимопонимание. С кем? С подростком, шибанутым на всю голову!

– Давай! Вымётывайся!