– Можно. За свою винУ мы отвечаем перед Богом и людьми. Чтобы поговорить с Богом, нужно прийти в церковь. Чтобы объясниться с людьми, нужна бутылка. Так повелось. Нужно взять бутылку, распить и покаяться.
– И люди каются?
– Каются. У нас народ простой, совестливый. Покупает винО и кается винОй. Торговля проходит бойко. Проводятся акции. Бывают подарки. Вот Лере, например, подарили виски.
“Ах ты, старая чертовка, – подумал Пётр. – Сама придумала традицию, назвала её народной и теперь голову морочит!”.
Раиса Ивановна благодушно улыбнулась.
– Люди пьют винО, как бы выпили винУ. Родственники и друзья помогают исправить ошибку. Кто словом поможет, кто делом, а кто финансы подбросит. Такая у нас традиция: вместе выпить винО и разделить чужую винУ, искупить её и исправить ошибку.
– Это традиция?
– Традиция. Нигде такой традиции нет. Только в нашем городе. Ну как? Вам нравится?
“Маразм и мазохизм”, – подумал Пётр, но не решился произнести вслух. Раиса Ивановна огорчилась.
– Значит, не нравится.
– Нельзя сказать, что не нравится. Любая традиция – это отточенный в народе опыт, уникальный культурный приём.
– О да. Наша городская традиция находится в области элитарной культуры. Она напрягает. Заставляет думать и поступать по чести. Человек делается более сложным и продуманным. Причём, заметьте, апеллирует только к одному чувству: к чувству винЫ.
– Это понятно. ВинА – заезженный конёк управленцев.
Все посмотрели на Раису Ивановну, словно Пётр навел объектив, и все увидели её нечистоплотность, прикрываемую благими намерениями. Каковы истинные мотивы министра? Очистить среду? Усилить власть? Облегчить бремя управления?
Наступила неудобная тишина.
Все наблюдали, как из пакета “Моя вина” Равиль достал Лерину вину, и ею оказалась бутылка дорогого шотландского виски.
Глаза Раисы Ивановны разгорелись.
– Кошерный бурбон! Имеется сертификат. О-о-о! Выпущен компанией “Buffalo Trace” при патронате Чикагского раввинского совета! Ну, Лера! Тебе повезло. Эйнштейн тебя уважил!
Лера подёрнула плечом и ничего не ответила.
– Кто такой Эйнштейн? – вежливо поинтересовался Пётр.
– Хозяин антикварного магазина, – охотно пояснила Раиса Ивановна. – Вообще-то он не Эйнштейн, но все зовут Эйнштейном.
Пётр многозначительно кивнул и озадаченно замолчал: Эйнштейн, губернатор, энофилы… Всё выглядело странно. Нужно ли становиться членом этой ячейки? Может, ему уйти?
Лера мотнула головой.
– Нет. Останься!
Она была бледна и, казалось, измождена своими мыслями. Пётр не понимал, что происходит. Раньше такой традиции не было. Что случилось с обществом? Возникла потребность в новой морали?
Он искоса глянул на Леру: будет выворачивать душу перед пьяным сослуживцем и сумасшедшим министром?
Министр кивнула: будет!
– Равиль Шамильевич! Виски разлей!
Равиль разлил.
– Леора Израилевна! Начинай!
Лера начала. Она подняла стакан и сказала:
– У меня есть ребёнок!
Все переглянулись: как это? Вчера не было, а сегодня есть?
Лера опустила голову.
– Да. У меня есть дочь. Двенадцать лет. Двенадцатилетняя винА.
Пётр побледнел: не может быть!
– Может! Я забеременела в одиннадцатом классе.
Пётр вскочил, ничего не сказал и опять сел.
– Ты здесь не причём!
Конечно, не причём. Даже Иисус Христос родился не от святого духа, несмотря на то, что на этом настаивает церковь.
– О моей беременности не знал никто.
– Даже отец ребёнка?
– Даже мои родители.
Её родители уехали в Израиль, когда Лера закончила школу. Они не видели, как рос её живот. Лера поступила в университет и стала учиться. А живот всё рос и рос. Срочно потребовался муж. Сгодился Иаков, давнишний товарищ отца. Они поженились. Девочка родилась в октябре. Беленькая, хорошенькая. Она не вписывалась в традиционную еврейскую семью. Говорят, что евреи не бросают детей. Это правда. Иаков не бросил девочку. Он поселил её с няней на даче. Лере разрешалось её посещать, но не чаще, чем раз в месяц. Девочка называла её тётей.
Раиса Ивановна вскинула брови.
– Тётей?
Равиль смачно выматерился.
– Тётей!
Пётр выпрямил спину и застыл, словно проглотил кол: тётей!
Ему всякое приходилось видеть, слышать и совершать. Он наступал на горло конкуренту, применял рейдерские и рэкетировские приёмы. Но в тот момент он был необыкновенно слаб. Ему трудно было дышать и трудно смотреть на Леру. Сжавшись и сгорбившись, она не смела поднять глаза, всё говорила и говорила.
– Иаков надеялся, что я буду айдише мамой, нарожаю кучу детей, научу играть на скрипке и воспитаю нобелевских лауреатов.
– А ты?
– А я не хотела. Развелась с мужем, съехала с квартиры, но привычек своих не поменяла. По-прежнему скрывала дочь и виделась с ней только раз в месяц. Иаков оплачивал её содержание и никаких претензий ко мне не имел. Он меня жалел. Так продолжалось двенадцать лет. До сегодняшнего дня.
– А сегодня что?
– Сегодня я дочку заберу домой.
– А раньше не могла?
Лицо её страдальчески искривилось.
– Петя…
Пётр вскочил.
– Лера!
Женщина отстранила рукой.
– Не трогай меня!
Мужчина отстранился и сел, ощутив жгучую несправедливость. Как будто ужалила оса или обожгла австралийская медуза.
– Родители знают? – спросил Равиль.
– Нет. Не знают.
Татарин заулыбался.
– Ничего! Вот узнают и обрадуются! Будет у вас праздник!
Министр шикнула на него, показывая знаками, мол, замолчи! Балабол! Нужно подумать, прежде чем сказать!
Равиль не думал. Он говорил от сердца.
– Порадуются, конечно! А как же! Иначе быть не может! У меня самого дочка растёт. Родители в ней души не чают!
Лера жалобно всхлипнула, плечи её затряслись, и она разрыдалась.
Глядя на неё, Раиса Ивановна расчувствовалась и тоже прослезилась. Позабывшись, она сняла с головы парик и почесала поражённую алопецией голову.
– Вот вам и традиция! Хорошо мозги прочищает!
Растрёпанная и зарёванная, с искривлённым ртом и трясущимися руками, Лера даже отдалённо не напоминала холёную красавицу, какую встретил Пётр, когда пришёл на банкет.
Лучше бы он сюда не приходил. Лучше бы ничего не видел!
– Пётр! – донеслось издалека. – Вы меня слышите? Пётр!
Он очнулся.
– Да, Раиса Ивановна. Я вас слушаю.
– Отвезите Леру домой.
– Хорошо. Отвезу.
– Только заберите девочку с дачи.
Пётр кивнул: да, конечно. Он заберёт.
– Что с вами происходит? Пётр! Возьмите себя в руки. У всех есть винА. Разве у вас нет винЫ?
– На что вы намекаете?
– Я не намекаю. Просто говорю: у всех есть винА. У меня, у Равиля. У всех есть винА. Только не все в этом признаются. А Лера нашла в себе силы и призналась.
– Зачем?
– Как зачем? Она честна перед самой собой. И перед людьми честна. А это дорогого стоит!
Пётр недоумённо глянул: кому это надо? Кто поймёт её поступок и разделит горе матери? Только осудят и посудачат.
Однако возражать он не стал. Посадил Леру в Maserati и повёз за город, где на даче бывшего супруга проживала её дочь. Двенадцатилетняя девочка Соня. Двенадцатилетняя винА.
Глава 2. Сложно быть женщиной Лерой
Соня сидела на заднем сиденье Maserati и смотрела в окно. Милая, воспитанная, очень симпатичная девочка.
Она кого-то напоминала. Пётр не мог вспомнить.
Льняные волосы, синие глазки и милые ямочки на щёчках напоминали кого-то близкого и хорошо знакомого. Кого?
Пётр наклонился к Лере и под литой шум Maserati задал сакраментальный вопрос:
– Чей это ребёнок?
Женщина вскинула палец к губам и яростно зашипела.
– Тише!
Кого она скрывала? Кого она боялась назвать?
И вдруг он вспомнил!
Maserati рванул, подрезал Nisan и нервно встроился в ряд. Мужчина сжал зубы, чтобы сдержать бранные слова. Он вспомнил школьного товарища, своего закадычного дружка, который также имел льняные волосы, синий взгляд и широкую улыбку.
