Мама шаркала тапками по кафельной плитке. Вот звук, который раздражает меня всегда – трение подошв об пол или асфальт.
– Шарик мороженого положить?
– Все нормально, мам? Если что, трением тапок об пол огня не добудешь.
Она застыла между холодильником и стойкой с пирогом в руках. В розовом фартуке с сердечками и черной шапочке она казалась мне очень красивой.
– Фабьена, мне пятьдесят.
– А мне семнадцать, мама.
Я думала, она шутит, но нет. Ее губы сжались в прямую линию.
– Я слишком молода, чтобы быть вдовой.
– То есть лучше быть старой вдовой?
– Лучше быть с кем-то. Тетушка Клэр хочет познакомить меня с одним мужчиной с работы.
– Окей.
Я не знала, что сказать. Да и что тут скажешь. Съев пирог, я пошла в душ на сорок восемь минут. Я терла кожу в самых потайных местах, чтобы смыть всякую связь с Мари-Жозе. Даже смотрясь в запотевшее зеркало, я еще чувствовала на себе грязь.
Придя в свою комнату, я стала искать Бубу́. Перевернула постель вверх тормашками, поискала под кроватью. Он был нужен мне, причем немедленно. Я бегом спустилась в прачечную и заметила в корзине его голубой мех между моей футболкой с группой Tragically Hip и маминым халатом.
– Мама?!
Я знала, что она сидит за стенкой в своей швейной мастерской, но все равно заорала. Почти мгновенно она появилась в дверях.
– Да в чем дело? Ты что так кричишь?
– Зачем ты бросила Бубу в грязное белье?
– Вообще-то могла бы спасибо сказать, что в твоей комнате убрали, а не орать.
– Ты же знаешь, я его только днем купаю!
Мама поджала губы, плохо скрывая улыбку.
– Тебе семнадцать лет, милая. В четыре-пять лет это было забавно, но засыпать с игрушечной обезьяной сейчас… Ты видела хоть одну игрушку в комнате Алисы?
– Нет, и что?!
Я бы хотела солгать ей, что кровать Алисы завалена детскими игрушками, но у нее их правда не было. Если бы тогда мы знали, что я аутистка, этого разговора не было бы. Я бы просто вытащила Бубу из корзины, сказала себе, что мама не понимает, а для меня это нормально – испытывать гипертрофированную привязанность к некоторым предметам, которые дают мне чувство безопасности. Я бы не придала этому случаю особого значения. Но в тот момент я сама не могла понять, почему так сильно привязана к старому комку голубого меха и, самое главное, почему так расстраиваюсь от одной мысли, что проведу без него ночь.
– Видишь, у твоей подруги игрушек нет. Вот и тебе они не нужны!
– Кому-то нужны мужчины, а кому-то обезьяны.
Открыв дверцу стиральной машины, я положила туда все, что было в корзине, и засыпала стиральный порошок. Мама уже подняла вверх палец – обычно за этим следовала фраза «повежливей, Фабьена Дюбуа», но на этот раз она не произнесла ни слова и вернулась к шитью.
Я села на стиральную машину, ожидая окончания цикла. Посмотрела на часы – десять минут одиннадцатого. Поздно, чтобы звонить Алисе, но у нас был уговор: если одна из нас хочет поболтать, надо позвонить, подождать один гудок и положить трубку. Это наш знак. В гостиной цокольного этажа был телефон, но я не хотела, чтобы мама все слышала. Я взбежала по лестнице, взяла телефон из кухни, протянула провод до своей комнаты и сделала все как договаривались. Алиса перезвонила через минуту.
– Алло?
На другом конце ничего не было слышно.
– Алиса?
Трижды всхлипнув, Алиса прошептала:
– Ты знала? Ты из-за этого звонишь?
Я ничего не понимала.
– Знала что? Я тебе позвонила, чтобы рассказать о вечере с Симоном…
– Габриель меня бросил.
Стоя посреди комнаты, я вытаращила глаза.
– Когда?
– Прямо сейчас! Я только что положила трубку.
– Почему он решил расстаться?
Она не ответила. Я слушала ее плач четыре минуты сорок две секунды. Это было долго.
– Да блин, Алиса, колись!
Услышав собственные слова, я пообещала себе больше не произносить эту дурацкую фразу. Меня же не Алиса взбесила, а Габриель. Между рыданиями она прошептала:
– Потому что я не хотела с ним спать…
– Вы что, никогда этого не делали?!
– Говори потише, Фабьена, твоя мама услышит! Нет, не делали.
Я застыла на месте, чувствуя себя преданной, хотя на то не было никаких оснований.
– Завтра надо идти на вечеринку к Симону.
– С ума сошла? Я туда не пойду!
– Алиса. Точно тебе говорю, надо идти.
Я положила трубку и повертелась вокруг собственной оси, чтобы избавиться от телефонного шнура, обмотавшего мои бедра.
Тем вечером я не дождалась, пока Бубу высохнет. Вытащив его из глубины стиральной машинки, я как следует вытерла его полотенцем. Можно было воспользоваться феном для волос, но я не выношу этот шум.
Засыпая, я крепко сжала Бубу.
В десять минут девятого меня разбудил детектор дыма. Я вскочила так быстро, что, казалось, голова не успела за телом. Кухонная сигнализация уже смолкла, зато чертыхалась мама, стоя перед тостером.
– Вечно эти чертовы тосты подгорают!
Чтобы не упасть, я прислонилась к холодильнику.
– А я уж решила, тебе удалось добыть огонь тапочками.
Мама, смеясь, шаркнула ногой.
– Апельсиновый сок, прекрасная Фабьена? Кофе? Чай?
– Ты встала в хорошем настроении.
– Тебе больше нравится, когда я подавлена, как вчера?
– Да нет…
– Как прошел вечер с Симоном?
– Хорошо.
– Ну и хорошо. Ого, она всегда вовремя! Невероятно.
Я развернулась посмотреть, о ком она говорит. Убежать и спрятаться в своей комнате я не успела: тетя Клэр уже открыла калитку. Я мрачно посмотрела на маму. Тот факт, что она всегда входила к нам без стука, прямо в мое личное пространство, воспринимался мной как пощечина. А когда тебя бьют, естественно, хочется плакать. Я сосредоточилась, чтобы не зареветь.
– Едешь с нами в магазин, Фабьена?
Я потянула вниз длинную футболку, чтобы прикрыть трусы.
– Могла бы, например, штаны купить!
Тетя Клэр, как говорится, женщина непосредственная. Меня всегда поражала ее манера закатываться от смеха – при этом она исполняет что-то вроде танца, напоминающего угря. Если Клэр что-то смешит, об этом тут же узнают все вокруг.
– Оставлю вас, сестер, наедине.
– У тебя свидание с парнем?
– С парнями.
Она снова изобразила угря.
Обе были страшно довольны, что идут на открытие нового торгового центра, а я уже через полчаса испортила бы им удовольствие, надумав возвращаться. Вообще-то я люблю покупать одежду, но неоновые вывески, музыка, магазинные консультанты – адский стресс для моих глаз и ушей.
Услышав, как отъехала мамина машина, я с облегчением вздохнула. Дом был в моем распоряжении. Надев пижамные штаны, я взяла Бубу и покрывало и легла на диван смотреть телевизор. В окно гостиной я видела Этьена – он стриг газон у соседки напротив. Увидев, что я смотрю на него, он сделал знак, что хочет поговорить. Несколько минут спустя он позвонил в дверь.
– Не захотела по магазинам с мамой и Клэр? Новое белье тебе не помешало бы.
– А ты без комплексов…
– Да шучу я. Просто хотел узнать, идешь ли ты на главную вечеринку года сегодня.
– К Симону?
– Ну да, он четыре года подряд ее устраивает.
– Да, мы с Алисой идем.
Странно, что старшие ребята ходят на вечеринки младших.
– Как думаешь, двадцать один год – некрасиво?
– В смысле?
– Не знаю. Число двадцать один – оно какое-то лицемерное… И семнадцать тоже. Оно ведь желтое, да?
– Отличную дурь куришь, Фаб!
– Ладно, проехали.
– Окей, тогда до вечера!
– Пока.
С Этьеном всегда так. У нас никогда не было настоящего разговора. Когда мама приглашала его поужинать, мы обязательно упирались. Она всегда с гордостью говорила, что душа семьи в застолье, а я из вредности возражала, что в застое.
В полдень позвонила Алиса: как следует выспавшись, она решила, что я права и надо идти к Симону. Вчера я была готова рассказать ей, что между нами произошло, но теперь мне этого не хотелось. Она спросила:
