Я дотронулся до этих пленительных губ. Губ, что день за днем сводили с ума. Губ, которых хотелось касаться на завтрак, обед и ужин. Крис ответила нежным, а потом грубым поцелуем, затем силой отвела мою голову от своей.

– Зачем тебе это? – уже серьезно спросила она.

– Ты моя муза. Ты богиня, – возбужденный и пьяный, я нес откровенную чепуху.

Преодолевая сопротивление ее руки, я вновь прикоснулся к ее губам, а затем – к шее, что сводила с ума. Слегка солоноватый от пота вкус лишил меня остатков рассудка. Я обнял ее лицо своими ладонями и посмотрел в глаза.

– Сегодня ты моя.

Я любил ее страстно и нежно одновременно. Отдавая уважение платью, я бережно и медленно расстегнул его на спине. Каждая пуговица сопровождалась поцелуем того места, которое она прикрывала. Крис осталась в нижнем белье.

– Я не сомневался, что даже белье у тебя подобрано под стиль праздника.

Груди Крис имели форму круглую и совершенную, без каких-либо отклонений в сторону или отвисания вниз. Симметричные соски, украшенные по кругу сетью морщинок, приглашали и манили – и я жадно целовал их. Руки при этом ласкали ее шею и бедра.

Я не знаю, что это было: здесь смешалось неизменное и высокое, животное и человеческое, грязное и чистое. Все, что я знал, – это то, что я обожал эту женщину, наслаждался ей, как шедевром, как Моной Лизой, и не стеснялся об этом говорить. Я описывал ее родинки, что встречал по пути изучения тела, озвучивал ощущения от прикосновения к мягкому животу, упругой груди, плотным тренированным ягодницам.

В тот вечер я был художником ее тела. И не просто рассказал, но заставил ее поверить, что она именно она – главный шедевр в этой галерее жизни.

Ночь мы провели вместе. Я был счастлив, боялся уснуть и утратить это состояние.

Утром Кристина встала первой и приготовила легкий завтрак. Ее взгляд изменился. Там был и стыд, и удивление, и (неожиданно) интерес.

– Ты знаешь, мне жутко стыдно за то, что произошло. Я вела себя как шлюха. Ты можешь уйти, пожалуйста?

– Крис, это была идеальная ночь. Я не жалею ни о чем.

– Дима, мне надо подумать. Уходи, пожалуйста.

Я молча собрался; уже в дверях еще раз сказала ей, что провел одну из лучших ночей в жизни и рад, что дал ей столько тепла, сколько смог.

Кристина много размышляла в этот день. Она лукавила перед Димой, описывая эту ночь как случайную. В глубине души она давно поняла, что хочет этого. Дима привлекал и интриговал, и уже не раз она задумывалась о возможности отношений с ним, но… они были столь разными по возрасту и жизненным целям, что окончательного решения она так и не приняла. В ту ночь она захотела просто дать ему и себе шанс.

Несмотря на легкий стыд, Крис поняла, что эта ночь, как рубильник, отключила ее от боли и воспоминаний прежних, неудачных отношений. Ощутила, что свободна от прошлого и может жить дальше. А еще, краснея, она отметила, что этот странный парень впервые за долгие годы довел ее до высшей степени блаженства. «Мы занимались не сексом, а искусством», – вспомнились его слова.

Засыпая, она улыбалась.

Я пришел в себя и огляделся. Нога отвратительно ныла, а голова болела настолько, что я был бы согласен отрубить ее. Рядом лежал охотник; выглядел он не лучше меня, только совсем не шевелился и не отвечал на призывы. Еще дальше лежал леопард: мощная пятнистая грудь едва поднималась в такт неровному дыханию.

Открывшаяся картина была противоестественной, несуразной, абсурдной: чистое, до блеска красивое животное не могло ассоциироваться со смертью, но между тем было к ней все ближе и ближе. С ужасом, постепенно переходящим в тошнотворное принятие, я наблюдал, как кровь леопарда попадает в Безымянный ручей. Глупая мысль промелькнула в голове: где-то там, внизу, друзья будут утолять жажду, даже не подозревая, что пьют кровь хищника и моего друга.

Я опять провалился в бессознательное… Грезилось, как местные духи отчитывают меня за убийство, как идет небесный суд, рядом с которым уже стоит мой враг – охотник.

– Он? – вопрошал Бог у мужчины.

– Да, это он убил меня, – отвечал тот.

– А жаль, – с сожалением молвил Христос, – у меня на него были такие планы…

Бог вытер слезу, что невольно появилась на Его лике, и подошел ко мне.

– Очень жаль. Твоему отцу будет тебя не хватать. И Мне…

Бог поцеловал меня и молча отошел. Предо мной открылась пещера – вход в глубокий ад под той самой горой, на которой все и произошло.

Я очнулся и закричал. Превозмогая боль, орал, что не хочу умирать. Дополз наконец до мужчины. Тот был холодный, как окружающие камни. Я долго сидел и смотрел на человека, который скоро превратится в пыль благодаря мне…

Вспомнилось, как я лишил жизни Гату. Уже вторая душа на моей совести.

Кое-как поднявшись, я попытался дойти до тропы, где меня могли бы заметить. Леопарда рядом не было. Он исчез.

Все, что помню далее, – это чьи-то руки, которые подобрали меня и куда-то унесли. Каждый шаг приносил новую боль. А еще жутко хотелось жить.

Окончательно пришел в себя я только в больничной палате. Рядом сидела мать. Казалось, она постарела лет на десять. Рыдая, мама обняла меня. Оба не могли сказать ни слова. Вошел отец, жестом попросил маму выйти.

– Ну что, сын, рассказывай.

Превозмогая боль, я рассказал все, что знал.

Отец слушал молча.

– Значит, все-таки ты сам во всем виноват. Почему я не знал, куда ты пошел?

– Папа, я говорил друзьям… А ты вечно занят…

– Ты лишил свою мать многих лет жизни тем, что оставил ее в неведении! Зачем ты напал на взрослого мужчину?!

– Я всего лишь хотел спасти леопарда, ты же сам говорил, насколько они редкие.

– Ты избил человека, понимаешь? Замолчи и слушай! Ты избил и спровоцировал его гибель. Я не знаю, как отмыть этот позор! И впервые в жизни я не понимаю, – тут его голос задрожал, теряя былую металлическую силу, – как спасти тебя.

– Отец, прости…

– Лежи, Давид, отдыхай. На все вопросы отвечай, что ничего не помнишь и пока еще очень болит голова. Я скоро вернусь и скажу, что мы будем делать.

Он вышел. Я лежал и скулил.

Папа вернулся на следующее утро.

– Давид, слушай меня, слушай внимательно. На теле погибшего и у тебя – следы травм от драки. Они отличаются от тех, какие можно получить при падении о камни. Родные погибшего начинают роптать. Собираются старейшины сел. Тебя подозревают в убийстве. Запомни: дело было так, как я тебе скажу. Ты слышишь?

– Да, папа, – я похолодел.

– Ты поскользнулся и упал с тропы. Падая, собрал головой все камни, сломал ногу. Твои крики услышал охотник, промышлявший рядом. Он спустился, чтобы помочь тебе. Те места влажные, легко соскользнуть и потерять опору. Мужчина загремел в расщелину следом за тобой и расшибся насмерть. Ты подполз к нему, кровь из твоего носа слегка капнула на него, пока ты пытался нащупать пульс. Не обнаружив биения сердца, ты стал ковылять к тропе в надежде найти людей. Там мы и нашли тебя, разузнав у местной шпаны о твоих планах.

– Папа, я убийца?

– Ты мой сын! И ты не убийца! Того мужчину убили горы. Они всегда забирают свое. Каждый охотник, выслеживая добычу, должен быть готов к тому, что он сам может стать жертвой. Уверен, тот мужчина был готов, ведь он шел за хищником. Не ты приложил его камнем по голове. Ты не центр земли. Не ты отнял жизнь, а горы. Они не прощают ошибок. Запомни!

– Мне же горы простили…

– Тогда это огромная причина, чтобы жить! Того мужчину похоронят как героя, который не побоялся рискнуть своей шкурой ради ближнего. Твоя мать молится за него.

Поправившись, я вышел из больницы. Больше ничего не радовало меня: увидев смерть и став ее причиной, я утратил способность улыбаться. Я стал замечать несовершенство этого мира, склоки односельчан раздражали, болезни и проблемы выводили из себя.