После того как Гарри попал в тюрьму, он впал в уныние. Внутренняя и внешняя его сущность, все его привычки и планы оказались смяты и раздавлены в лепешку ужаса, боли и страха. Он не то что не мог больше получать удовольствие и наслаждение от жизни, он не мог вообще ничего. Распорядок дня, проверки надзирателей и грубое, бесцеремонно отношение охранников, агрессивное поведение сокамерников и внутреннее раскаяние за совершенные поступки полностью раздавили его физически и морально. Отсутствие привычной дозы наркотика и зависимость от него усугубило и без того безвыходное положение Гарри. Он попытался вырваться из этой жизненной клетки, куда сам себя и загнал. Унизительная штатная тюремная процедура предотвращения суицида или агрессивного поведения, когда у арестантов забирают любые колюще-режущие предметы, шнурки и ремни, в его случае не сработала.

Однажды под утро, когда сон напоследок овладевает заключенными и поглощает сознание охранников, Гарри прицепил конец веревки к прутьям решетки, а другим обмотал шею и попытался повеситься. И это бы ему удалось, если бы не стандартная процедура обхода камер и включенный звуковой таймер у надзирателей. Проходящий мимо охранник вовремя увидел дергающееся в конвульсиях тело мужчины и спас его.

Гарри перевели в тюремный госпиталь и долго лечили психотропными лекарствами, но никак не могли вывести из комы его чувства и ощущения. Он целыми днями мог лежать и смотреть в одну точку на потолке. И только санитары переворачивали его с боку на бок и кормили с ложечки. Так продолжалось несколько месяцев. Гарри ничего не ощущал и не понимал, он скрыл всю свою сущность и мысли за стенами самоотречения и никак не мог оттуда выбраться. Он все больше и больше походил на сумасшедшего. Прошедший без его участия суд признал его умалишенным и направил на принудительное лечение в больницу для душевнобольных. Даже сейчас его пытливая и чувствительная ко всем событиям прошлого душа не могла ни увидеть, ни почувствовать хоть малейшей вибрации чувств и ощущений. Как будто время и суть материального мира в одночасье превратились в безвольную и безэмоциональную черную пустоту. Гарри напоминал куклу, а его жизнь – кукольный домик, где играющие с ним дети – это врачи, изредка навещавшие его, санитары и сиделки, где окружавший его мир и минимальные движения – это только фантазии устроителей игры. Так длилось, казалось, вечность.

Душа Гарри вспоминала чувства и ощущения того, еще живого человека. Он вспоминал с огромным напряжением то время, когда волею своих поступков, судьбы или злого рока оказался в больнице. С того момента, когда он безуспешно и преждевременно хотел уйти из жизни, прошло три года. И теперь, проживая вновь те события, он видел только мрак, и ни свет, ни звук не могли нарушить эту пустоту. Душа Гарри уже была не на шутку напугана тем, что до этого хоть что-то незначительное или быстро проходящее возникало в памяти, а теперь нет ничего, вообще ничего. «О, а может мне нужно вернуться и посмотреть на свою жизнь еще раз?» – с ужасом думал Гарри. Но снова ничего не происходило, была лишь беззвучная тьма.

Вдруг Гарри что-то уловил. Даже не услышал, а, скорее, почувствовал, словно третьим глазом, ощутил всем своим существом, но не картину происходящего, не чувства и не звук. Как будто что-то вызывало волну изменений, дуновение неощутимого эфира, игру полутонов черной дыры, в которой он оказался. И снова все стихало и становилось безмолвным. Но вот опять с надеждой и желанием он уловил почти не заметное изменение, вот снова и еще, еще. Теперь он начинал понимать, сквозь тьму безмолвия чувств, что это был звук, слабый, едва различимый, но он был. И с каждым разом звук становился чуть сильнее. Звук трансформировался и иногда казался знакомым, иногда вызывал печаль, иногда радость. Гарри начал снова ощущать эту жизнь, начал чувствовать. Он как будто вернулся из мира теней и полутонов, он возвращался в жизнь. И вот, слава Господу, кинолента его жизни, представшая взору души, из черной стала превращаться в серую. Снова появились и мелькали яркие картинки, сначала редко, потом все чаще и чаще. Вдруг время замедлилось, и Гарри снова смог различать тот прошлый мир. Он был еще очень слаб. Он лежал на больничной койке, а рядом стоял ангел в образе очаровательной молодой женщины. Она держала в руках тарелку и медленно кормила Гарри с ложечки.

– Вот, еще ложечку, – уговаривала она с улыбкой. – Молодец, так, еще одну. Давай выздоравливать, нужно кушать. Так, молодчинка…

Тут дверь палаты отворилась, и на пороге показалась целая делегация. Впереди шел солидный мужчина во всем белом, даже его волосы были седыми. Гарри было тяжело поворачиваться, но краем глаза он разглядел еще нескольких человек, зашедших к нему в палату, видимо, врачей.

– Ну, мисс Ричардсон, кто бы мог подумать! Вы выросли в моих глазах! Такой безнадежный случай… Мы просто в растерянности… Я просто поражен! Позвольте высказать слова… – седой мужчина запнулся и на миг задумался, потом, как бы вспомнив что-то, продолжил, обращаясь к своим спутникам: – Господа, посмотрите, вы видите настоящее чудо! Такого не может быть, я с таким не встречался. С таким диагнозом… наша фея чудесным образом вернула его к жизни… Поразительно! Это просто чудо!

– Да что вы, профессор, не стоит так преувеличивать. Ну, право, вы меня очень смутили. Все мои достижения и знания, профессор, вы же знаете…Только благодаря вам, – розовый румянец залил щеки молодой женщины. От смущения она опустила глаза, и было видно, что от волнения она больше ничего не сможет сказать.

Явно довольный светило науки задал еще несколько вопросов лечащему врачу, потом несколько минут разговаривал, как понял Гарри, со студентами-практикантами. Гарри не знал, о чем они говорили, да и совершенно не понимал ни медицинских терминов, ни названий лекарств, ни латыни. Но по дальнейшему монологу профессора осознал, что восхищения достойна та прекрасная женщина, которая кормила Гарри с ложечки, и что она сотворила чудо: безнадежный больной стал поправляться и уже начинал самостоятельно есть.

Выздоровление длилось долго. Сначала Гарри заново учился есть, держать ложку. С трудом через два месяца ему удалось сесть, а потом и встать с кровати. Самым тяжелым, как оказалось, было снова научиться говорить. Душевная память Гарри вновь замедлила быстро несущиеся воспоминания. Он увидел себя, словно неразумного ребенка.

– М-а-м-а, – медленно по буквам и с приветливой улыбкой говорила врач.

Мужчина неуверенно, пытаясь сохранять равновесие, сидел за столом и медленно, как бы с опаской, повторял:

– М…ам…а

– Ой, отлично, ты просто красавчик! – радостно сказала доктор и нежно поправила волосы у него на голове. – А теперь быстрее: мама.

– Мама, – повторил Гарри более уверенно.

– Ура! – мисс Ричардсон не выдержала и почти закричала. – У него получается!

С того памятного дня Гарри быстро пошел на поправку. Почти забытые функции его мозга, тела, речи быстро возвращались. Стала возвращаться и память. Как-то он подошел к окну. Вид зимнего, засыпанного снегом сквера перед больницей навеял на него непонятную тоску. Он не мог вспомнить, и это тревожило его. Вдруг его осенило: «У меня же была семья! Точно! Мать, отец, братья и сестренка! Как же я мог о них забыть! О Боже!» Уже был поздний вечер, и из персонала в больнице были только санитары. Дверь в палату Гарри всегда была заперта, и он никогда не задумывался, что там за ней. Частично вернувшаяся память, восстанавливающие силы и, самое главное, мысли о семье толкнули, словно пружины, Гарри к двери. Он стал что есть силы барабанить в дверь:

– Мисс Ричардсон, доктор, откройте, откройте сейчас же! Позовите доктора, позовите! – кричал он истошно. Его психика не выдержала такого стресса, и он снова впал во тьму.

Душа Гарри понимала, что это далеко не конец, но пережитые дни, месяцы и годы в трагичных отрезках его жизни были столь же болезненны, как будто происходили сейчас. Гарри задумался, что же такое жизнь человеческая? «От рождения и до моей смерти всполохи счастливых дней, промежутки труда и забот и длинные, бесконечные дни мучений и страданий. Почему так? Почему такие испытания приготовлены практически каждому человеку?» Он вспомнил рассказы отца, деда, прочитанные книги, историю, которую изучал в школе. Как же вышло, что высшему земному существу на планете – человеку – предназначено мучиться, переживать, болеть, трудиться, чтобы насытить себя пищей, в муках рождаться и в муках умирать? Картины его прошлого мира, прошлой жизни, обучение в школе, опасности армейской жизни и жестокое наказание судьбы за совершенные ошибки снова всплыли в памяти Гарри. Неужели высшие силы создали человека для страданий, боли и одиночества? Как понять, что такое происходило и происходит сейчас? Бог оставил нас, главное свое творение, наедине со священными писаниями и назидательными историями? Душа Гарри не смогла найти ответа на эти вопросы. И он задумался о другом: «Но ведь в жизни, в прошлом, были у меня и светлые, счастливые дни. Когда-то я смеялся и радовался. Может, я не помню этого. Может, счастье и радость запоминаются хуже, чем боль, негодование, злость? Ведь каждый ждет хорошего от своей жизни, стремится к этому и, когда приходит счастье, воспринимает его как должное». Душа Гарри не хотела снова впасть в безвременье, она жаждала увидеть прошлое, свою память и счастье.