– Поехали, – немногословно приказал он и вышел из дома.
– Милый сын, отец очень зол, что ты украл чужую игрушку, и вы поедете назад к дяде Смиту, отдадите ее и принесете извинения от всех нас.
Буря эмоций овладела Гарри. Как? Зачем на ночь глядя куда-то ехать? Почему? Ну, у Смита много солдатиков, он же ничего не узнает, он не увидит! Не хочу отдавать такого классного солдатика! Слезы обиды и негодования покатились по его щекам, оставляя длинные полосы.
– Мама, может, не нужно никуда ехать? Я же взял только одного, – сквозь всхлипывания и заикаясь от обиды промолвил Гарри.
– Нет, сын. Я не могу жить с вором, ты должен отдать чужую вещь. Это не обсуждается, – сказала мать звенящим, как сталь, строгим и каким-то чужим, необычным голосом.
Гарри никогда не видел мать такой холодной и равнодушной, непреклонно строгой. Ему стало страшно, по-настоящему страшно. Ужас от того, что он больше не нужен родителям, что его не любит мать, парализовал все тело. С мальчиком случилась истерика, и душа Гарри, как наяву, снова испытала стыд, разочарование и страх. И ужасающая картина стыда встала перед Гарри, когда, доехав до места пикника, они постучались в дверь ресторанчика. Через какое-то время вышел заспанный дядя Смит с немым вопросом на лице: «Что случилось?» Гарри протянул сжатого в кулачке солдатика и навзрыд с трудом проговорил:
– Простите, дядя Смит, простите меня, я случайно положил в карман солдатика, и мы приехали его вернуть, – слова застыли в горле мальчика, как ком, он больше ничего не смог сказать и заревел, как могут реветь только дети, сотрясаясь всем телом, без возможности остановиться.
Смит окончательно проснулся и сразу понял, в чем дело, лишь на мгновение перекинувшись взглядом с отцом.
– Ну, хорошо, мальчик, – спокойно сказал добряк, – успокойся. Я не сержусь на тебя, но больше так не делай. Спасибо, что вернул солдатика. Ты умный и порядочный мужчина. Приезжайте ко мне снова, я всегда, всегда буду рад видеть тебя и твоих близких тоже.
Отец указал сыну на машину, а сам еще некоторое время говорил с хозяином ресторанчика. Когда они ехали домой, отец молчал всю дорогу. Всю дорогу молчал и Гарри. Но что творилось в душе мальчишки! Гарри вспомнил все, как будто это происходило с ним сейчас. И стыд, и страх быть непрощенным разрывали сердце ребенка. Мальчик не выдержал:
– Прости, папа, – промолвил сквозь слезы Гарри, – прости, я больше так никогда не буду делать.
Отец продолжать молчать, и от этого у мальчика снова и снова на глаза наворачивались слезы. Ему было очень стыдно. И только подъехав к дому уже под утро, выходя из автомобиля, отец промолвил:
– Сын, я очень переживаю за тебя и я очень тебя люблю, но никогда, слышишь, никогда ты не будешь воровать. Воровство – это тяжелый грех. Не позорь меня, сын. А теперь иди в дом и ложись в кровать.
Как будто тысячекилограммовый груз спал с маленького несчастного сердца. Мальчик почти без чувств и сил добрел до своей кровати и погрузился в целебный и очищающий сон.
Убийство
Гарри удивился себе, когда снова очнулся. Он задумался, как его воспоминания похожи на путешествие во времени. «Я все помню и все осознаю, как в реальной жизни, все свои чувства и ощущения, мысли и накопленный опыт. Проносящиеся картинки из давно забытых воспоминаний были таким явными, такими реальными, что, казалось, происходили не в далеком прошлом, а именно сейчас. Все чувства и ощущения, детский взгляд и мысли ребенка были столь явными, что словно и не было тех сорока лет жизни и опыта», – подумал Гарри.
Он побывал в своих воспоминаниях и увидел себя маленьким беззащитным мальчиком, чей характер и мужественность должны были коваться многими годами взрослой жизни. Гарри подумал, что всполохи похожих ощущений он испытывал раньше, в той, прошлой жизни. Иногда какие-то события или люди казались ему очень знакомыми. Однажды он прочитал статью известного психолога о таком явлении, как дежавю. А еще ему вспомнилось, как его дедушка, которого он почти и не помнил, с радостью и усердием рассказывал ему, своему внуку, события из своей молодости да в таких деталях, что его рассказы были похожи на вестерны начала века.
Дед вообще-то практически ничего не помнил: ни который сегодня день, год, ел ли он с утра и куда положил ключи. Еще тогда Гарри задумался, какая странная память у деда – он ничего не помнит и все забывает, зато может часами рассказывать о рыбалке со своим отцом, прадедом Гарри, на речке Мичиган, сколько они поймали рыбы, как продавали ее в резервации в обмен на луки индейцев. И тут у Гарри промелькнула мысль: может, перед смертью человеку дается возможность вспомнить свои поступки за всю жизнь? Но эта мысль уступила новым воспоминаниям, которые понесли его дальше.
Теперь воспоминания стали похожи на быструю перемотку киноленты, пронося Гарри по прошлой жизни. Люди, события – эти вкрапления в памяти – создавали красочное и понятное полотно судьбы. Иногда быстрое течение воспоминаний замедлялось, и Гарри заново проживал какие-то события. Теперь он в мельчайших деталях вспомнил, как пошел в армию и стал сержантом вооруженных сил США в Афганистане.
20-я база армии США стояла близ маленького города А. и была основной стратегической защитой шоссе, по которому в начале кампании проходили основные армейские грузы. Активные действия пехотинцы вели в городе В., что было довольно далеко. Гарри служил уже больше восьми месяцев, но так и не поучаствовал в настоящих боях. Жизнь на базе если и не была беззаботной, по законам военного времени, но назвать такую службу войной было непросто. Скорее это была работа. Со своими неудобствами и трудностями, но работа, и при том хорошо оплачиваемая. Напоминанием о войне служили, правда изредка, штабеля оцинкованных гробов, которые несколько раз доставляли на базу для отправки на родину.
На уровне инстинкта опасность напоминала о себе и запахом горелого пороха из стволов автоматов, даже чищеных. Было несколько нападений на американский оплот демократии с помощью беспилотных аппаратов с привязанными тротиловыми шашками. Противник несколько раз предпринимал попытки нападения на базу, однако их быстро и эффективно предупреждали роботизированные зенитные комплексы.
Первый месяц для Гарри был тяжелым прежде всего из-за адаптации к ощущению возможной опасности. Он быстро сошелся со своим командиром, лейтенантом Эваном, сверхсрочником, находящимся на службе уже четыре года. Молодой лейтенант был веселым и в одно из увольнений взял с собой Гарри и еще троих солдат, чтобы оттянуться в местном баре. Хотя командование и не одобряло посещений местных поселений, но и не наказывало за это.
Бар находился в двух километрах от базы в ближайшем небольшом городке А., и молодые мужчины быстро преодолели это небольшое расстояние. Нельзя было терять драгоценное время, нужно успеть напиться веселящего виски. Был воскресный полдень. Несмотря на такую рань для заведения, бар оказался полон распаренными жарой и алкоголем военными. Обслуживал посетителей, видимо, сам хозяин, коренастый жилистый мужчина в головном уборе и с козлиной бородкой. Он очень плохо говорил по-английски, но быстро считал в уме и использовал калькулятор только чтобы показать сумму счета.
Пьянка была в разгаре, когда в бар ввалилась еще одна партия жаждущих выпивки и развлечений военных. Свободных мест уже не было. Рослые парни, потные и грязные от жары и пыли, были сердиты. Они уселись за обшарпанную барную стойку и заказали пива. Тут же от общего столика встал Эван и немного неуверенным шагом подошел к вновь прибывшим. Гарри понял, что они давно знакомы. Заказав еще спиртного, Эван о чем-то вполголоса общался с группой военных. Когда виски было допито, он вернулся за общий столик.
– Ребята, – сержант чуть с заметной улыбкой обратился к своим бойцам, – есть выгодное дельце. Два часа работы и барыши неплохие.
Эван плеснул в стакан еще виски и продолжил как бы невзначай:
