И снова Гарри видит картинки пережитого. Очнувшись в кровати после припадка, он увидел открывающуюся в палату дверь и сразу понял, что пришли его родные. И правда, за лечащим врачом, мисс Ричардсон, тихо и робко в палату вошла его мать. Милая мама, подумалось Гарри, и его охватило то чувство, которое жжет, как огненный шар, а само состоит из раскаяния и неземной радости от встречи с родным и близким человеком. Он снова видел маму, женщину с большим и всепрощающим сердцем и наполненными слезами глазами. Она подошла к нему, присела и молча нежно прижала его к своей груди. Гарри от счастья не смог ничего проговорить, прижался к ней и, как в детстве, заплакал навзрыд. Так, обнявшись, они просидели почти полчаса. Душа Гарри не различала слов, что говорила мама, его лечащий врач, только радостный лучистый шар вдруг расцвел в его груди, и, казалось, свет от него проникал все вокруг и вырывался куда-то далеко-далеко, озаряя мир теплыми от счастья лучами.
После посещения матери Гарри выздоравливал все быстрее, чем несказанно радовал мисс Ричардсон. Вскоре Гарри узнал имя своей спасительницы, врача и сиделки в одном лице: ее звали Эмми. Иногда, оставаясь один, он любил повторять, словно музыку из любимых фильмов: «Эмми Ричардсон, Эмми Ричардсон». Через некоторое время, когда мышцы Гарри благодаря упражнениям окрепли, а сердце снова работало, как мощный мотор, он вдруг понял, что скучает по Эмми, когда ее долго нет. Ему особенно начали нравиться еженедельные врачебные осмотры. Когда Эмми Ричардсон привычно слушала его сердце и дотрагивалась до его обнаженного торса, его возбуждали эти редкие прикосновения. Ему нравилось наблюдать за светлыми прядями ее волос, когда она так доверительно склоняла свою голову, припадая к стетоскопу. Если она что-нибудь спрашивала, он зачаровано смотрел на ее миловидные черты лица. У нее были большие серо-голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, маленький правильной формы носик и милые, словно у ребенка, пухлые губы. Эмми почти никогда не красилась, но от того была всегда свежа и как-то неимоверно чиста. Чуть оттопыренные изящные уши придавали ее лицу какую-то наивную непосредственность. Она была небольшого роста, и белый стандартный медицинский халат не мог спрятать ее стройного тела. Эмми чуть доставала до плеча Гарри, и ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы осмотреть его голову и узнать, где он испытывает болезненные ощущения.
И вот в один из бесконечных дней лечения, когда все мысли Гарри были о скорой встрече с Эмми, как он давно называл ее про себя, случилось то, что должно было произойти рано или поздно. Гарри так давно рисовал себе эту сцену, придумывал слова, которые скажет своей спасительнице. Во время врачебного обхода, когда Эмми попросила его снять больничную рубашку и стала внимательно слушать его, он обнял ее. Он не смел пошевелиться, все заготовленные слова благодарности, восхищения и преданности этой девушке вдруг застряли комом в горле. Он просто держал ее в объятиях и ничего не смел больше сделать. Она, сначала испугавшись, напряглась и попыталась отстраниться, но Гарри продолжал крепко сжимать девушку в объятиях. Эмми попыталась отступить на полшага, и он увидел, как ее изящная ножка отодвинулась и оперлась на носок, но он не отпустил девушку. Эмми перестала вырываться. Ошарашенная и смущенная, она подняла голову и вопрошающе посмотрела на Гарри. Он с жадностью взглянул в ее прекрасные глаза, любовался ее лицом, молчал и счастливо улыбался. Он понял, что никогда ее не отпустит, и понял, что она будет с ним рядом. И от этих счастливых мыслей Гарри сильнее сжал Эмми в объятиях.
– Ну, пусти, Гарри, ты же меня задушишь, – сказала Эмми. Было видно, что она смущена. Ее лицо и кончики ушей порозовели, она чуть прикусила верхнюю губу. – Пусти же, кто-нибудь зайдет и увидит.
– Ой, простите, я… Извините меня, как-то само собой получилось… Мне показалось, что вы споткнулись и упадете и… я решил вас поддержать, – ответил Гарри и разомкнул руки.
Эмми отодвинулась на шаг, поправляя халат и приглаживая чуть растрепавшуюся прическу.
– Хм, – наконец произнесла она, – вы явно поправляетесь. Да, это видно невооруженным взглядом.
Она снова взглянула на него, и этот взгляд словно проник внутрь его сердца, приятно лаская нежностью. Эмми развернулась и направилась к выходу. Гарри обомлел и стоял не шелохнувшись. Эмми чуть приостановилась и, взявшись за ручку двери, обернулась:
– Гарри, спасибо, что не дали упасть. Мы скоро вас выпишем. Вы почти полностью здоровы. Судебное решение об освобождении вас из больницы готово, на днях оно поступит к нам. Вы станете совсем свободны… Она хотела сказать что-то еще, но, не решившись, вышла из палаты.
Гарри не мог уснуть в ту ночь. Ему так многое хотелось сказать Эмми: и слова огромной благодарности за то, что она заботилась о нем, лечила его, безнадежно больного. Ему хотелось выразить восхищение ей как специалистом и врачом, поблагодарить за доброе сердце. Но больше всего ему хотелось открыть ей свои чувства и то, что ее ножки и нежные прикосновения маленьких, хрупких и одновременно сильных пальчиков доставляют ему неземное наслаждение. И что он очень хочет целовать ее в красивые и бездонные глаза, хочет дотронуться до ее лица. Целовать розы ее губ…
Прошли два бесконечно долгих дня, а Эмми не было. Он ждал. С бешено бьющимся сердцем Гарри внимательно прислушивался к каждому шагу, к каждому шороху в коридоре. Но ее все не было. Приходили санитарки с таблетками и уколами, приносили газеты, обед, а Эмми так и не приходила. И вот на третий день, утром, отворилась дверь, как-то слишком широко, и… появился знаменитый профессор в сопровождении многочисленных студентов. Они посмеивались и переговаривались, но тотчас замерли, когда светило науки, прокашлявшись, заявил Гарри:
– Ну, молодой человек, теперь вы окончательно выздоровели. И, мало того, – удовлетворенно скрипучим голосом и потирая руки продолжил профессор, – мало того, что здоровы, но и свободны. Сегодня вам вернут вашу одежду и оформят все бумаги. Мы предупредили ваших родственников, они вас встретят в три часа пополудни, – профессор скупо улыбнулся, глядя на Гарри и, удовлетворенно потирая руки, вышел из палаты в сопровождении щебечущей стайки студентов-первокурсников.
– Свобода! Наконец-то я буду дома, наконец-то… – пронеслось в голове Гарри.
Ожидание дома, встречи с родными, с братьями и сестрой охватило Гарри нетерпением. Все последующие события дня слились в его памяти в единое красивое и радостное, наполняющее душу и сердце воспоминание.
После обеда его встретил отец на своем стареньком «Форде». Седой и сильно постаревший за время разлуки, он долго и радостно обнимал Гарри. И вот наконец-то они приехали домой. Так давно Гарри не был тут и так соскучился. Радостная встреча с родными, вкусный домашний ужин, о котором Гарри мечтал все эти долгие пять лет вдали от семьи. Пять лет борьбы за свою жизнь и свое сознание оказались позади.
– Как прекрасно все это! Наконец-то я дома! – думал Гарри ночью, лежа в мягкой и уютной постели. Он заснул крепким, все очищающим сном.
Следующую неделю Гарри заново учился жить дома. Человеку из тюремной больничной палаты хоть все и было знакомо, но требовало постоянного напряжения памяти и душевных усилий. Гарри заново открывал для себя некогда привычные вещи. Вот его школьный фотоальбом, вот кладовка, где хранится все нужное, а вот гардероб с одеждой, письменный стол, заваленный какими-то бумагами с прежней работы. Работа? Да, у него же была классная работа! И что с ней? Гарри вышел из своей комнаты и спустился было на первый этаж, откуда пахло вкусным обедом. Но его интерес перебила выбежавшая сестра, так сильно вытянувшаяся за время отсутствия брата. Она весело бросилась к нему с объятиями и веселой улыбкой:
– Братик, ты что сегодня будешь делать вечером? Мы тут вечеринку у Бугатти, моей лучшей подружки по институту, хотим устроить. Ее родители на три дня уехали в Аризону, хата свободна. Знаешь, как у них классно? Пойдешь со мной? Там весело будет, народу немного, и я всех знаю. У них есть змеи в террариуме. А ты когда-нибудь кормил змей мышками? И страшно, и так интересно. А еще там будет музон классный. Тут у нас в городе недавно группа выступала…
