И Дигби Драйвер направился к гостиничному телефону. Связался с оператором и сообщил, что оплачивать разговор будут на том конце.

— Десмонд? — сказал он, когда их соединили. — Да-да, я уже видел. Рад, что вам понравилось… Даже так? Что ж, спасибо… Что дальше? Дальше я думал еще немного потрясти Уэсткотта. Если ему чуток помочь, так сказать, из-за кадра, пожалуй, он мог бы… Что? Да, я думаю, он проявит ответное… Да, уверен. Терпение, Десмонд, я сказал терпение, тер-пе… Ладно, забудьте. То есть вы не думаете, что этого достаточно? Нужно что-то посильнее, я правильно понял? Угу, угу… Выкрутить им руки. Но это задачка не из легких… А вы не слишком много хотите? Черт, Десмонд, я вам только что фотографии раздобыл, этого что, мало? О’кей, о’кей, хорошо… Говорите, сэру Айвору нужна катастрофа? Что-нибудь, от чего правительству будет уже не отвертеться?.. Требования, Десмонд, у вас непомерные, но сделаю, что смогу… Ну да, и будем молиться, чтобы подвернулось что-то еще. Шут его знает, что взбредет в головы этим собакам, особенно если учесть нынешний снегопад… Отче, прости их, они, так их, не ведают, что творят… О’кей, Десмонд, буду стараться изо всех сил. Как только, так сразу и отзвонюсь. Пока-пока…

Повесив трубку, Дигби Драйвер еще с полминуты просто сидел в переговорной кабинке, постукивая карандашиком по зубам и размышляя. Потом вновь решительно взялся за трубку.

— «Настало время, морж сказал…» — процитировал он. И набрал номер исследовательского центра. — Это Лоусон-парк? Дежурный? Это вас из «Лондонского оратора» беспокоят. Да, я помню, что сегодня воскресенье. Вы не могли бы просто дать мне домашний номер вашего молодого сотрудника, с которым я на прошлой неделе разговаривал в Бротоне? Нет, не Бойкотт, его фамилия… сейчас достану… ага, вот: Пауэлл, Стивен Пауэлл. Что? Серьезно?.. Говорите, заболел? Господи, чем? Ах, не знаете?.. Ясненько… И номер ни под каким видом не скажете? Ну что ж, спасибо, спасибо большое, вы были очень любезны… Всего хорошего!

В уме у него уже проносились броские заголовки: «Что за таинственная болезнь поразила молодого ученого Стивена Пауэлла?»; «Подозрительное молчание исследовательского центра в Лоусон-парке»… Это была карта, которую определенно можно было разыграть, но все же не совсем то, чего требовал от него Десмонд. Не нокаутирующий удар. Требовалось нечто большее. Надо молиться, чтобы произошло что-то действительно скверное. Мерзкое, противное… и хорошо бы еще непристойное. Думай же, Драйвер, думай…

Дигби Драйвер хлопнул себя ладонью по лбу и отправился за вдохновением в гостиничный бар.

— Думаю, нам теперь лиса нипочем не разыскать, — сказал Надоеда. — Будь я мышкой, я бы сейчас даже через сток в полу не убежал. — Он сел и беспокойно оглядел серое небо. — Сейчас сарычи налетят, — сообщил он Рауфу. — Надо бы до тех пор как следует умереть. Хлоп-хлоп, скок-скок, кривоклювый, съешь кусок! С кого начнешь, с Рауфа или с Надоеды?

— Заткнись!

— А ведь когда мы помрем, нам уже не нужна будет еда. И даже имена не будут нужны… Ты никогда не задумывался об этом, Рауф? Безымянные, как лис! Только ветер будет тихо свистеть, овевая наши голые ребра… как у той вчерашней овцы — жалко, на них совсем ничего не осталось. Даже личинок мух — не иначе как с голоду померли. Вот и с нами так будет. Хорошо хоть сюда ветер не задувает. Слышишь, как воет? Такой ветер любого кота унесет через вершину и прямо в озеро скинет! Котик, котик, мяу, плюх! От воды захватит дух…

Рауф ничего не ответил. Только лизнул Надоеду в ухо и вновь опустил голову на занемевшие от холода лапы.

— Рауф, а ты…

— У тебя голова еще пахнет той дрянью, которой белые халаты тебе дыру замазывали.

— Тебя ведь не резали, — сказал Надоеда. — А те, которых резали, все этой штукой воняли. Если бы тебя таскали на стол, ты бы тоже пропах и перестал ее замечать. Рауф, а ты правда думаешь, что это из-за нас прошлым вечером все мусорные бачки за двери убрали?

— Очень может быть. Они же нас боятся, помнишь?

— Стало быть, они все знают о том, что я людей убиваю?

Большой пес не ответил и вскоре снова заснул. Это был легкий, чуткий сон гонимого зверя, вечно готового к драке. Физическая усталость едва перевешивала грызущий голод и боязнь внезапного нападения. Надоеда как можно глубже вжался в щель между скалой и косматым боком приятеля и стал смотреть вниз, на склон холма, спускавшийся к темному озеру. Солнце, ярко сиявшее после полудня в чистом голубом небе, пряталось теперь в плотных облаках, прибывших из арктических далей. На пустошах между вершинами холмов залег снег — суровый, молчаливый, ничем не нарушаемый, не ведавший ни жалости, ни ненависти к живым существам, которые ему предстояло убить во тьме наступавшей четырнадцатичасовой ночи.

— Я — белый халат, — сонно пробормотал Надоеда, разглядывая свинцовую гладь озера Леверс-Уотер. Темневшее между белыми берегами, оно казалось ему глазницей оголившегося черепа. — Я хочу выяснить, когда и как вы, двое псов, сдохнете под этой скалой. Вы, наверно, заметили, какой чистый у меня запах. Так и должно быть, потому что я все покрываю. Еще вы должны понимать, что я вполне сознаю положение, в котором находятся мои подопечные. Мои опыты научили меня уважению ко всем живым существам. Ваши жизни не будут потрачены даром. Даже вашим костям найдется полезное применение. Вам интересно? Вы уже чувствуете гордость? Я сейчас все объясню. Есть такие сарычи, похожие на червей, только с крыльями…

Из-за утесов выплыла стая чаек. Там, в вышине, еще расстилало лучи закатное солнце, но внизу уже царили глубокие сумерки. Чайки долго парили, не шевеля крыльями — длинными, облитыми солнечным золотом, потом плавно повернули на запад.

— О чем это я размечтался? — пробормотал Надоеда. — Должно быть, эта мышка у меня в голове снова нашептывала мне всякую ерунду… Чему тут удивляться? То-то у меня голова словно пустая — и кружится… Как давно было вчерашнее утро и та машина с едой! Мы столько с тех пор прошагали, и хоть бы кусочек какой в рот попал. Хоть бы крышку полизать от мусорного бачка… Никогда уже нам овечку не завалить, никогда… — И Надоеда горестно задремал, но почти сразу проснулся от крика пролетавшего мимо сарыча. — И ручьев мне вброд больше не переходить. Я в тот последний ручей мозги свои уронил, и их смыло. Я чувствовал, как они плюхались и болтались у меня в голове и утекали наружу. Вот ведь как получилось. — И фокстерьер поднял голову к небу. — Эти птицы… Как они красивы! Как легко парят в небесах! И вид у них — почти как у этой холодной белой штуки, которой людям зачем-то понадобилось все засыпать. Они тоже молчат, и ничего-то им не нужно. Только птицы лежат на небе, а белые хлопья лежат на земле. Ну а я когда-то любил лежать на пледе… Вот бы знать, откуда появляются птицы? Может, и мы с Рауфом туда когда-нибудь доберемся? Может, нас там Кифф ждет… Если нам не удастся разыскать лиса… а нам никогда теперь не удастся… мы будем голодать, пока не рассыплемся. Мы и сейчас уже голодаем. Бедняга Рауф! Ему приходится тяжелее, чем мне.

Весь этот день они — вопреки всему — надеялись напасть на след лиса. После налета на груженный вкусностями автомобиль друзья успели перебраться через шоссе, обойти с севера озеро Тирлмир и затем двинулись на юго-запад, поднимаясь по лесистым склонам Рэйвен-Крэга. Миновав болото южнее Хай-Сита, псы достигли уединенной деревушки Уотендлат, смотревшейся в маленькое озерцо. Здесь они терпеливо дождались темноты и только тогда тайком отправились на помоечный промысел, но потерпели сокрушительную неудачу и сбежали несолоно хлебавши под рассерженный лай сторожевых псов. Слово Дигби Драйвера пошло в народ — в Уотендлате, как и во многих других селениях Озерного края, даже мусорные бачки убрали со дворов — ну и, конечно же, всячески обезопасили домашних уток и кур.