Фокстерьер поднял рассеченную шрамом голову и облизал другу нос.
— Я попробую, Рауф, — скромно пообещал он. — Не знаю, правда, получится ли у меня что-нибудь.
— Так я особо и не рассчитываю, старина. Просто попытайся, вот и все!
— Ты только не… Погоди, Рауф, ты что, надо мной посмеяться решил?..
— Да ты что, дружище? Ни под каким видом! Я же знаю, что, если ты захочешь, ты легко сможешь все это сделать. Просто сегодня ночь не особенно подходящая, так ведь?
— Хватит вам уже чепуху молоть…
— Заткнулся бы ты, лис! Не с тобой разговаривают!
— Ладно, ладно… Уже заткнулся. Пойду лучше разведаю, можно ли в тот курятник забраться… Нет, старина, я уж лучше один. Знаю я вас! Расшумитесь, весь двор на уши поставите, фермер выбежит… Вот и будет еще ночь спать от голода невмочь… Если не хуже!
И, прежде чем Рауф успел что-то ответить, лис исчез. Просто растворился в потемках, как всегда, беззвучно. Спустя несколько мгновений они мельком заметили его гибкий темный силуэт, скользнувший в лунном свете у самых ворот.
— Тихо, Надоеда! — быстро предостерег Рауф. — А ну ложись давай!
Фокстерьер успел встать во весь рост и теперь переминался с лапы на лапу, словно бежал на месте, негромко поскуливая и возбужденно виляя коротким хвостом.
— Так я, — сказал он, — просто изо всех сил пытался… ну, как ты меня просил. Чтобы люди нам все давали. Это называется закликание, только я не очень хорошо знаю, как правильно это надо делать…
— Надоеда, ради всего святого, это просто шутка была! Давай, соберись, нам сейчас жизнью рисковать придется! И это уже не шутки! Даже ты должен понимать разницу! В брюхе небось урчит? Вот это и есть реальность! А вон там — куры на насестах сидят! И это тоже реально! И человек, возможно, с ружьем, — он всех реальней… Дошло?
— Дошло, Рауф.
— Ну так-то. И впредь этого не забывай!
В папоротниках зашуршало, и рядом с ними снова возник лис. Его лапы поблескивали в свете луны, перемазанные чем-то желтоватым и вязким, а запах!.. До того жирный и сдобный, что у обоих изголодавшихся псов обильно потекли слюни.
Рауф лизнул мордочку лиса.
— Чем это от тебя так здорово пахнет?
— Яичками, паря. Одна несушка себе гнездо в крапиве устроила, а я нашел. Благо дуры-наседки там не было… А вот вам, ребята, туда соваться не стоит. Там вам обоим Тьма, причем сразу. Там двое языками болтают, чтобы не заснуть, и баба с ними. Если куры вдруг заквохчут или собаки забеспокоятся, они мигом окажутся во дворе. А если к тому времени вы успеете забраться в курятник, то тут вам и конец, оглянуться не успеете. Возможно, у них есть ружье — тогда вам точно крышка… Как по мне, надо отсюда уходить, все равно толку не будет. Попытаем удачи в другом месте.
Самодовольный тон лиса, запах только что съеденных яиц, спазмы в пустом желудке — от всего этого Рауф был на грани бешенства.
— Ты, скользкий крысенок! Значит, пошел туда без нас и нажрался от пуза, а теперь возвращаешься и говоришь нам, мол, ребята, вам туда ходу нет, пошли в другое место? Вот что, ты, вонючий пролаза…
И он ринулся вперед — сцапать эту остроносую, нагло ухмылявшуюся морду, но островок длинной травы, откуда эта морда только что торчала, был уже пуст. Не заботясь больше о соблюдении тишины, Рауф заметался туда и сюда, но все без толку. Поняв, что лиса ему не достать, большой пес вернулся, расталкивая папоротники, к Надоеде — который между тем так и не пошевелился.
— Идет себе, значит, на промысел, вынюхивает гнездо, набивает полное брюхо яиц, а нам — не-е, ребята, не выйдет, топайте домой. И без ужина хороши будете. Ах он жалкий, грязный, подлый…
— Рауф, на самом деле он ничего такого не говорил. У тебя, по-моему, мозги сдвинулись еще больше, чем у меня. Он только сказал…
— А я тебе говорю — хватит с меня, и на сей раз — окончательно! Видеть больше не желаю хапугу поганого! И без него небось проживем! С самого начала не больно и нужен был! Торчит тут и всякие гадости говорит, а как что убьем — первым к жратве…
— Ты не прав, Рауф. Он заботится не только о себе, но и о нас тоже. И овец добывать помогает, и в курятники залезать… Просто он такой, какой есть, природу ведь не переделаешь! И не он виноват, что из нас троих только один настолько велик, чтобы овцу завалить. Я, например, им восхищаюсь. Он мне нравится…
— Ну а мне нет! Я от одного его запаха спятить готов! Если он еще вдруг появится, я его разорву в клочья…
— Рауф, это не ты говоришь. Это твой голод…
— Верно, и я это собираюсь исправить. Пошли!
— Погоди, Рауф, лис ведь предупреждал…
— Да чхал я на то, что там эта дрянь говорила! Мы отправляемся за едой!
И он первым вышел по берегу на подъездную дорожку, а потом подлез под ворота фермы во двор. Надоеда последовал за ним.
Хлев располагался под прямым углом к фермерскому дому, примыкая к одной из стен двора. Из открытой двери лился электрический свет и доносились звуки человеческих голосов, звяканье ведер, негромкий топот животных, переминавшихся в стойлах. Похоже, там происходила вечерняя дойка.
— Рауф, они совсем рядом…
— Они заняты. Они нас не услышат.
— Но тут наверняка есть собака…
— Я тоже собака.
Было слышно, как в дальнем конце двора возятся куры, что-то клюют, негромко, уже совсем сонно квохчут. От этих звуков Рауф впал в состояние транса. Громко стуча когтями по твердой земле и перепрыгивая через коровьи лепешки, он пробежал вдоль стены, оказавшись возле проволочного загончика, где содержались куры. Здесь он помедлил, нюхая воздух и вслушиваясь в звуки, доносившиеся из переполненного курятника, который испытывал его жадность, словно Ноев ковчег — алчущий потоп. Надоеда догнал друга и напряженно зашептал:
— У нас ничего не получится, Рауф! Ты не сможешь просто вломиться туда! Был бы тут лис, он скользнул бы в щелку, придушил пару кур, мы схватили бы их и живо удрали, но теперь так не выйдет. Этот двор — жуткий тупик, просто ловушка! Очень тебя прошу, давай выберемся отсюда и поищем другое место!
— Еще чего, — отозвался Рауф. — Вон там доска отстала, видишь? Я вдавлю ее внутрь, ты залезешь туда и справишься лучше, чем когда-либо получалось у этого чертова лиса! Только смотри не мешкай! Ну, готов? Начали!
И Рауф, прыжком одолев деревянные ступеньки, всем весом обрушился на ненадежную доску около входной двери. Та подалась, и Надоеда юркнул в курятник. Внутри тотчас поднялся чудовищный переполох. Темнота вокруг терьера орала дурными голосами и хлопала крыльями. Клубились одуряющие запахи, пронзительно скрипели проволочные насесты. Надоеда наугад ринулся вперед, налетел на курицу, прокусил ей шею, выбросил наружу сквозь дыру и услышал, как она шмякнулась оземь и забилась в агонии.
— Эта доска… я ее долго не удержу! — прохрипел Рауф. — Вылезай давай, а то так там и застрянешь!
Надоеда высунул голову в щель и стал протискиваться наружу. Острые щепки впились в тело, но он только налег сильнее. Доска подалась, и фокстерьер свалился Рауфу под ноги. Тот потерял равновесие, и оба упали рядом с горячим, еще трепетавшим пернатым телом. Вскочив, Надоеда ухватил добычу за шею, как когда-то научил его лис, и во всю прыть кинулся наутек. И в это мгновение весь двор внезапно залило ярким светом. Терьер выронил курицу и замер, перепуганный и растерянный.
Свет позволил ему как следует оглядеться. По всей длине двора напротив хлева тянулась высокая каменная стена, возле которой не росло ни единого дерева. И какого-нибудь старого ящика или мусорного бака там тоже не оказалось. Окна в фермерском доме были покамест закрыты, как и дверь. Псы стояли посреди залитого светом, огороженного со всех сторон пространства, и путей отступления просматривалось всего три: через дом, через хлев и еще под воротами, где начиналась подъездная дорожка.
Едва Надоеда успел все это уразуметь, как из тени на свет вышли двое мужчин и с ними собака. У одного человека была в руках тяжелая палка, у второго — дробовик.
