— Можешь орать, можешь визжать, пока крыша не рухнет, ты, жестокая, бессердечная сука!.. А теперь уясни вот что. Ты, похоже, привыкла напропалую врать другим людям и задуривать им головы, но со мной это не пройдет, ясно тебе? Короче, времени у меня не так много, и учти — я не джентльмен, так что лучше не зли меня, я и так уже злее некуда! Вздумаешь тут устроить обморок или истерику — пожалеешь. Так вот, слушай внимательно. Твой брат знает, что это его пес и что он пока жив. Ты ведь не сказала ему, что продала собаку на опыты? Ты сказала ему, что она сбежала. Почему ты не сказала мне, что твой брат жив? Соображай быстрее, корова! Отвечай правду, не то я тебе прямо здесь и сейчас шею сверну, бог свидетель! Говорю тебе, я здорово зол, могу и контроль над собой потерять!

— Мистер Драйвер, не смейте меня трогать! Вам придется пожалеть…

Он чуть отступил.

— Что, боишься меня?

Она кивнула, тараща глаза.

— Вот и хорошо, — сказал репортер. — А теперь все зависит от тебя. Рассказывай правду, и я сразу уйду. Только смотри, больше не врать, иначе я на всю страну тебя так ославлю и таким дерьмом оболью, что до гроба не расхлебаешь!

Когда сталкиваются лбами два жулика, сцена редко выходит нравоучительной. Миссис Мосс всхлипнула и осела на стул возле двери, а мистер Драйвер нависал над ней, точно Хитклифф, надумавший прорабатывать Изабеллу Линтон[101].

— Я… я всегда… я всегда ненавидела эту собаку! — выдавила женщина. — Я так надеялась, что мой брат наконец женится! А он еще и подучивал пса, чтобы тот дразнил меня! Я знаю, что Алан это делал! У него в доме всегда царил такой беспорядок… грязь по всему полу… а ему было все равно! И тот несчастный случай произошел из-за собаки… люди все видели! Мне рассказали! Пес выскочил на перекресток, и брат побежал за ним. Я ненавидела этого пса! И что, после этого я должна была еще и заботиться о нем? Я-а-а…

— Подбери сопли, — сказал репортер. — Дальше!

— Вот я и продала его ученым. Они обещали, что я больше никогда его не увижу! Они говорили, что живым он за порог станции уже не выйдет.

— Значит, ты сама туда его отвезла? Взяла деньги и на себя их потратила, так? Дальше!

— Когда вы ко мне приехали, я сразу поняла, что, если скажу вам, что… что мой брат выжил… вы отправитесь к нему, и он узнает от вас, что произошло. Потом я увидела, что вы считаете его мертвым, ну, я возражать и не стала… А по-вашему, как я должна была поступить? Уйдите, мистер Драйвер, я вас боюсь…

— И правильно делаешь, свинья двуногая. Все, ухожу, надоел мне этот гадючник. Да, кстати, можешь радоваться, я отсюда еду прямо к твоему брату в больницу. И не стоит меня провожать, спасибо. — Оставив ее заливаться слезами на стуле в прихожей, Дигби Драйвер захлопнул входную дверь и быстро зашагал по дорожке к воротам. Его сопровождало очень странное ощущение. Некоторая толика негодования, которое он чувствовал, была обращена на него самого.

— Но это попросту невозможно, — произнес майор Одри. — Рэйвенгласс?.. Нет, тут точно какая-то ошибка! Там, должно быть, видели других собак. У страха глаза велики, знаете ли.

— А как насчет того, чтобы предложить одной из вертушек смотаться туда, сэр? — предложил полковой старшина. — У пилота это три минуты займет, и он все как есть вам доложит. И выдвинемся без задержки, если вдруг что. Если в Рэйвенглассе действительно наши собаки, бежать им оттуда все равно некуда. А мы поспеем туда не позже одиннадцати тридцати.

— Дельная мысль, — сказал Одри и поставил недопитую чашку на стол. — Мистер Гиббз, сколько до Рэйвенгласса по шоссе?

Старшина справился по карте.

— Около десяти миль, сэр.

— Значит, после погрузки в машины на дорогу потребуется минут двадцать пять. Сержант Локьер, пожалуйста, вызовите капитан-лейтенанта Эванса! Я хотел бы сам с ним переговорить.

— Это была одна из тех мух, что вылетают из моей головы, Рауф.

— Ну и муха! Я со страху чуть не обделался! Я уж думал, она свалится прямо сюда и нас обоих прихлопнет! Один рев чего стоит…

— Нам теперь негде прятаться, Рауф. И бежать некуда. Что делать будем?

— Надоеда, муха возвращается! Бежим скорее, бежим!

Жуткий вихрь распластал по земле кусты, гулкое «так-так-так» лопастей похоронило все прочие звуки. Чутье, зрение, слух — все исчезло, смытое страхом, захлестнутое им, как зеленая трава и ветки разливом бурного ручья. Надоеда и Рауф со всех ног удирали по разъезжавшейся гальке — туда, где раскинулись мокрые пески и в широких лужах плавали бурые водоросли, оставленные отливом.

— Сюда, Надоеда, скорей!

— Нет, не туда! За мной, Рауф!

— Нет! Нет! — Кишечник черного пса все-таки опорожнился от ужаса. — Куда угодно, только подальше от людей! Смотри, вон они! Они наблюдают за нами! Я не хочу обратно в бак с железной водой! Я ни под каким видом туда не пойду!..

Во время прилива между берегом Рэйвенгласса и полуостровом Дригг плещется добрая четверть мили воды. Однако в пору отлива Ирт и Майт текут в узкой промоине посреди песков, и можно перебраться на ту сторону, почти не замочив ног. Когда вертолет развернулся и повис в сотне ярдов от беглецов, Рауф, вместе с мчавшимся по пятам Надоедой, подбежал к речному руслу, бросился вниз, оттолкнулся от дна, потерял опору, начал барахтаться, вскинул голову, снова нащупал дно, зацепился за берег, подтянулся и выскочил на сушу.

Кое-как отряхнувшись, он начал оглядываться. В нескольких ярдах валялось мокрое тельце мертвой чайки, видимо, оставленное отступившей водой. У самого Рауфа кровоточила задняя лапа — он даже не помнил, где поранил ее. Надоеду снесло течением, но он прибился к большому камню и уже выбирался на берег. Вертолет висел на одном месте. А впереди одна за другой высились отглаженные ветром дюны, и на фоне неба раскачивался песчаный тростник.

— Вон там нет людей, Надоеда! Бежим туда!

И они снова помчались. Между пальцами забивался холодный мокрый песок, ветер сдувал с дюн крупинки и бросал их в глаза и ноздри. Где-то впереди разбивался о берег прибой и хрипло кричали чайки.

— Рауф! Смотри!

Рауф резко остановился. Жесткая шерсть на его хребте начала подниматься дыбом.

— Это море, Рауф, — сказал Надоеда. — Лис рассказывал мне о нем в тот день, когда я вышел из своей головы. Я вспомнил, что он говорил. «Соль и водоросли. И жуткая уйма воды». А я не мог в толк взять, что это за место такое, где сплошная вода. Смотри, она все время движется…

— Движется, но не живая, — зарычал Рауф. — Это один из их проклятых баков! Они весь мир в один сплошной бак превратили! Сказал бы мне кто, я бы не поверил!

— А песок все равно приятный и теплый, — сказал Надоеда, укладываясь возле подножия дюны. — И ветер не задувает. И людей нет.

Он свернулся калачиком, и песня волн стала причудливо отдаваться в глубоком рубце вдоль черепа.

— Вот бы… вот бы еще хоть раз увидеть хозяина, — пробормотал Надоеда. — Мы с ним всегда так счастливо жили… Та бедная сука — я попытался бы помочь ей, но я был слишком напуган… Что теперь будет с ними со всеми? С сукой, с грузовиком, с мышкой… и вообще… Как они справятся без меня? Боюсь, они просто исчезнут… Но сейчас мне все равно нужно поспать, я так устал! Старина Рауф… вот бы наконец вспомнить… вспомнить, что сказал лис…

Большой пес тоже свернулся на песке и спал, как может спать только собака, не смыкавшая глаз две ночи и один день. Еще длился отлив, и вода утекала прочь, журча все тише.