— Я в таком же бешенстве, как и ты, — сказал Гидеон. И Рут поняла, что ей следовало бы тоже разозлиться, даже ощутить себя униженной, но на самом деле она испытывала облегчение. У нее просто стало на одну заботу меньше. — Возможно, мне удастся получить что-нибудь по покрытию экстренных случаев, согласно контракту с «Харпер», — продолжал Гидеон. — Но мне потребуется, чтобы ты написала, сколько времени ты потратила на работу над этой книгой, и примерное объяснение того, как его претензии не совпадали с действительностью… Алло? Рут, ты здесь?

— Прости. Задумалась.

— Дорогуша, я как раз хотел с тобой об этом поговорить. Ни в коем случае не намекаю на то, что ты виновата в том, что произошло, но я обратил внимание, что в последнее время ты словно сама не своя. Ты как будто…

— Я знаю, знаю. Я не поехала на Гавайи, осталась, чтобы привести дела в порядок.

— По-моему, это хорошая идея. Кстати, сегодня, кажется, нам сообщат о другом книжном проекте, но, честно говоря, не думаю, что он достанется тебе. Стоило сказать им, что у тебя возникли срочные обстоятельства, острый аппендицит там или что-нибудь в этом роде.

Рут просто не приехала на собеседование, потому что ей в панике позвонила мать, которая перепутала будильник с датчиком дыма.

В четыре позвонила Агапи, чтобы обсудить последние правки к «Как исправить огрехи воспитания». Они проговорили целый час, но так и не закончили. Агапи горела желанием начать новую книгу, которую она собиралась назвать или «Давление идеального прошлого», или «Внедренное ”я”». Рут не могла отвести взгляда от часов. Она должна была заехать за матерью в шесть часов, чтобы поужинать с ней в «Фонтанном дворе».

— Привычки, нейромышечное строение и лимбическая система — а это основа, — продолжала говорить Агапи. — Начиная с младенчества и нашего первого ощущения беззащитности мы цепляемся, хватаем и размахиваем руками. Мы внедряем реакцию, но забываем, что именно стало причиной ее проявления, что именно в прошлом было несовершенно… Рут, дорогая, ты, кажется, витаешь мыслями где-то в другом месте. Может, ты перезвонишь мне попозже, когда передохнешь?

В пять пятнадцать Рут позвонила Лу Лин, чтобы напомнить, что она за ней заедет. Ответа не было. Наверное, мать была в туалете. Рут подождала пять минут и позвонила снова. Ответа по-прежнему не было. У нее запор? Или она уснула? Рут убрала на столе, переключила телефон на громкую связь и включила автодозвон. Через пятнадцать минут непрекращающих-ся звонков Рут исчерпала все возможные объяснения, пока все не свелось к неизбежному и самому худшему варианту. Она представила себе, как из-под забытой на плите кастрюли рвутся языки пламени, Лу Лин пытается загасить их маслом, рукав ее блузки тоже начинает гореть… Подъезжая к дому матери, Рут готовилась увидеть огненный столб, с треском пожирающий крышу, и скорченное потемневшее тело матери.

Паркуя машину, Рут действительно увидела огни и тени, танцующие в окне верхнего этажа. Она бросилась внутрь. Дверь оказалась незапертой.

— Мам? Мамочка! Где ты?

Телевизор был включен на полную громкость, и из него неслась песня «Амор син лимите». Лу Лин так и не научилась пользоваться пультом управления, хотя Рут и заклеила все кнопки, кроме включения и переключения каналов, а также регулирования громкости. Когда она выключила телевизор, в доме воцарилась гнетущая тишина.

Она побежала по комнатам, распахивая шкафы, выглядывая в окна. К горлу подкатил комок.

— Мамочка, где же ты? — простонала она. — Ответь!

Сбежав вниз по ступеням, она постучала в дверь девушки, которая снимала у матери жилье.

— Не подскажете, вы, случайно, не видели мою мать? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

Франсин закатила глаза и понимающе кивнула:

— Часа два или три назад она отправилась полным ходом по улице. Я обратила на это внимание, потому что на ней были пижама и домашние тапочки. Я еще подумала: «Ого, она выглядит как будто не в себе». Это, конечно, не мое дело, но вам стоит показать ее врачу, чтобы он ей лекарства прописал, что ли. Ну, я из лучших побуждений.

Рут снова бросилась наверх. Трясущимися пальцами она набрала номер бывшего клиента, который служил в местном отделении полиции в чине капитана. Через минуту возле ее дверей уже стоял полицейский латиноамериканского происхождения. Он был при полном оружии и с серьезным лицом, и Рут почувствовала, как ее охватывает паника. Она вышла ему навстречу.

— У нее болезнь Альцгеймера, — лепетала она. — Ей семьдесят семь, но у нее разум ребенка.

— Описание?

— Рост четыре фута одиннадцать дюймов, вес восемьдесят пять фунтов, черные волосы, стянутые в узел, скорее всего, на ней сейчас пижама, розовая или сиреневая, и домашние тапочки… — Перечисляя все это, Рут представляла недоумевающее выражение лица матери, ее обездвиженное тело, лежащее на улице. Голос Рут задрожал: — О боже, она такая маленькая и беспомощная!

— Она не похожа вот на ту леди, там?

Рут посмотрела в направлении, которое указал полицейский, и увидела Лу Лин, неподвижно стоявшую в конце тротуара. Поверх пижамы на ней был надет свитер.

— Ай-ай! — воскликнула мать. — Что случиться? Грабитель?

Рут бросилась к ней.

— Где ты была? — Она принялась осматривать Лу Лин в поисках увечий.

Тем временем к ним подошел полицейский.

— Благополучная развязка, — сказал он и повернул к патрульной машине.

— Стой тут, — велела матери Рут. — Я сейчас вернусь.

Она подошла к патрульной машине, и полицейский опустил окно.

— Простите меня за беспокойство, — промямлила Рут. — Она никогда так не делала раньше.

Но потом ей пришла в голову мысль, что, возможно, такое случалось и раньше, только Рут об этом не знала. Может, мать делала так каждый день и каждую ночь, а может, ходила по улицам в одном белье!

— Да нет проблем, — ответил полицейский. — Моя теща делала то же самое. Закатные скитания. Стоило солнцу сесть, как она отправлялась на прогулку. Нам пришлось установить на двери систему сигнализации. Это был очень тяжелый год, пока мы не положили ее в дом сестринского ухода. Жена просто уже не справлялась, не могла следить за ней днем и ночью.

Днем и ночью? А Рут-то считала, что она уделяет матери достаточно внимания, приглашая ее на ужины и нанимая уборщицу!

— Нов любом случае спасибо вам, — промямлила она.

Как только Рут вернулась к матери, та сразу же начала жаловаться:

— Продуктовый магазин за углом? Я шла за угол, шла, а его нет! Превратился в банк! Не веришь — иди посмотри сама!

Дело кончилось тем, что Рут заночевала у матери, в своей старой спальне. В этой части города сирены звучали еще громче. Она вспомнила, как слушала их еще подростком. Она лежала в кровати и считала гудки, представляя, что каждый гудок — это год, который ей придется прожить тут перед тем, как она отсюда переедет. Получалось пять лет, потом четыре, потом три. И вот она вернулась.

Утром в поисках сухого завтрака Рут заглянула в шкаф. Там она обнаружила грязные салфетки, свернутые и сложенные пачками. Сотни салфеток. Она открыла холодильник. Он был забит полиэтиленовыми пакетами с черной или зеленоватой субстанцией, картонными коробками с остатками еды, апельсиновыми и дынными корками, некогда замороженными полуфабрикатами. В морозилке оказалась картонная коробка с яйцами, пара обуви, будильник и то, что больше всего походило на пророщенную фасоль. Рут начало тошнить. Это что, все появилось за одну неделю?

Рут позвонила Арту в Кауаи. Трубку никто не взял. Она представила, как он спокойно лежит на пляже, далекий от всех проблем мира. Нет, какой пляж, там же сейчас всего шесть утра! Где же он? Танцует хулу в чьей-то постели? Еще одна причина для беспокойства. Она могла позвонить Вэвди, но та вместо сочувствия начнет рассказывать, что ее мать выкидывала и не такие безумные штучки. Может, Гидеону? Нет, его больше интересовали клиенты и контракты. Наконец Рут решила позвонить тетушке Гал.