Тетушка зажгла несколько палочек с благовониями и стала дуть на них до тех пор, пока они не задымились. В воздухе к облачкам выдыхаемого нами пара присоединились струйки ароматного дыма. Мне иногда казалось, что это не облака, а духи, стремящиеся утащить меня с собой в призрачный мир Инь, чтобы я скиталась там вместе с ними. Тетушка как-то рассказывала, что после смерти тело остывает, а тем утром я так сильно замерзла, что мне стало страшно. — Мне холодно, — хныкала я, и по моим щекам бежали слезы.

Тетушка опустилась на стульчик и, усадив меня на колени, притянула к себе.

— Ну хватит, Моська, — мягко пожурила она. — Прекращай плакать, иначе слезы превратятся в льдинки и поранят тебе глаза.

Она принялась быстро разминать мои стопы, словно кусочки теста.

— Так лучше? А теперь?

Когда я перестала плакать, тетушка зажгла еще несколько палочек. Потом вернулась к порогу и взяла свою туфлю. Она до сих пор стоит у меня перед глазами: выцветшая синяя ткань, черный носик и вышитый лишний листик, с помощью которого она заштопала дырку. Сначала я подумала, что она собирается сжечь туфлю в качестве подношения мертвым, но она только достала из складок клочок бумаги с иероглифами, который показывала мне утром. Она кивнула мне и жестами сообщила:

— Это имя моей семьи и всех костоправов.

Она снова поднесла этот клочок к моим глазам и добавила:

— Не забывай его. — И аккуратно положила бумажку на алтарь.

Мы кланялись и выпрямлялись, кланялись и выпрямлялись… Каждый раз, поднимая голову, я бросала взгляд на это имя. И оно было…

Почему я никак не могу его вспомнить? Я произнесла вслух уже сотни имен, но ни одно из них не отозвалось узнаванием. Это было редкое имя? Неужели я забыла его, потому что слишком долго хранила в тайне? Может быть, я потеряла его так же, как потеряла все, что было мне дорого: куртку, которую Гао Лин подарила мне перед отъездом в приют, платье, которое, по словам моего второго мужа, делало меня похожей на кинозвезду, и первый детский комбинезон, из которого выросла Люи. Каждую вещь, которая становилась мне до боли дорога, я складывала в специальный сундук для сокровищ и хранила все это так долго, что почти забыла о его существовании.

Этим утром я вспомнила о своем сундуке и пошла к нему, чтобы спрятать подарок, который Люи сделала на мой день рождения: нитку серого жемчуга, невообразимо прекрасного. Когда я подняла крышку, мне навстречу вылетела целая туча моли. Ее было так много, что она показалась мне клубом плотного серебристого дыма. Мои сокровища превратились в ветошь, усеянную бесчисленными дырами. Не было больше ни вышитых цветов, ни ярких красок. Казалось, все, что имело ценность в моей жизни, исчезло, но самой тяжелой утратой была пропажа имени, что оставила мне Драгоценная Тетушка.

Так каким же именем нас называли? Я всегда хотела считать его и своим тоже. Тетушка, ну же, помоги мне вспомнить! Я больше не маленькая девочка и не боюсь призраков. Ты все еще на меня сердишься? Разве ты меня не узнаешь? Это я, Лу Лин, твоя дочь.

Последние восемь лет Рут Янг раз в году, а именно двенадцатого августа, теряла голос. Первый раз это произошло, когда она переехала в квартиру к Арту в Сан-Франциско. Несколько дней Рут могла только сипеть, как кипящий чайник. Тогда она решила, что подцепила какой-то вирус или стала жертвой аллергии на грибок, поселившийся в этом здании.

Второй раз она онемела на первую годовщину их решения съехаться, и Арт шутил, что ее ларингит попахивает психосоматикой. Рут и сама подозревала, что это может оказаться правдой. В детстве она потеряла голос, когда сломала руку. Интересно, почему это произошло? На вторую годовщину они с Артом любовались звездами в национальном парке Гранд-Титон.

В брошюре говорилось: «В разгар метеорного потока под названием “Персеиды", который обычно приходится на двенадцатое августа, сотни “падающих" звезд ежечасно расчерчивают небеса серебряными нитями. На самом же деле это не звезды, а мелкие метеорные тела, проникающие в слои земной атмосферы и сгорающие на пути к Земле». И Рут в полном молчании вместе с Артом действительно наслаждалась этим великолепным представлением, развернувшимся на бархате ночного неба. Она не верила в то, что ее ларингит имеет отношение к звездам или что метеорный дождь каждый год запечатывал ей уста. Однако мать Рут все ее детство твердила, что «падающие» звезды были на самом деле «тающими духами» и что смотреть на них — к большой неудаче. И если человек их все-таки наблюдал, это означало, что духи хотят с ним поговорить. Ее мать видела проявления духов во всем: в разбившейся посуде, собачьем лае, в телефонных звонках и когда на том конце трубки было молчание.

В следующем августе Рут уже не дожидалась, пока снова онемеет, а заранее предупредила друзей и клиентов, что устраивает себе неделю молчания.

— Я делаю это каждый год, — сказала она. — Чтобы очистить сознание и заново осмыслить суть слов и их значение.

Один из ее клиентов, психотерапевт-ньюэйджер, нашел эту добровольную немоту «прекрасным процессом» и решил последовать примеру Рут, чтобы позже написать о полученном таким образом опыте и о том, как он влияет на деструктивные отношения в семье и на терапию в целом.

С этого момента недомогание Рут превратилось в ежегодное плановое событие. Она прекращала разговаривать за два дня до исчезновения голоса и вежливо отклоняла предложения Арта освоить язык жестов. Так ее немота превращалась в осознанное решение, а не в болезнь и лишения. Мало того, она даже стала получать удовольствие от того, что целую неделю ей не нужно было утешать клиентов, напоминать Арту о важных событиях, воспитывать его дочерей и звонить матери.

Шел девятый год. Рут, Арт и девочки решили отправиться на Дни Молчания, как они их называли, к озеру Тахо, которое было в двух сотнях миль от дома. Рут представляла, как они вчетвером, держась за руки, тихо и воодушевленно идут вдоль реки Траки, любуясь ночным шоу «падающих» звезд. Но на самом деле воодушевление проявили комары, а тишину нарушили сначала Дори, взвизгнувшая от того, что увидела летучую мышь, а затем Фи, решившая пошутить:

— Да кто вспомнит об опасности заразиться бешенством в лесу, полном убийц с топорами?

В хижину они вернулись уже бегом, после чего девочки объявили, что им скучно.

— Что, здесь нет кабельного телевидения? — заныли они.

Так что Арту пришлось съездить с ними в город Тахо и взять напрокат несколько видеофильмов, в основном ужастиков. Он с девочками проспал почти все время, а Рут, которая ненавидела такие фильмы, не смогла перестать смотреть на экран. Всю следующую ночь ей снились сумасшедшие няньки и сочащиеся слизью пришельцы.

Когда в воскресенье, уставшие и потные, они вернулись домой, в Сан-Франциско, оказалось, что у них нет горячей воды. В котле образовалась течь, отчего сгорел нагревательный элемент. В итоге им пришлось довольствоваться ванной с нагретой в кастрюлях водой, потому что Арт не захотел поддаваться давлению и платить за срочный ремонт. Поскольку у Рут не было голоса, она не могла ему возразить, чему была несказанно рада. Потому что если бы она возразила, это значило бы, что она готова оплатить ремонт из своего кошелька. За годы совместного проживания она делала это так часто, что теперь от нее ждали именно этого. Но сейчас, промолчав, она почувствовала себя мелочной, а потом разозлилась на Арта, который решил не развивать эту тему. Ночью он прижался носом к ее шее и мягко прильнул к спине. Когда в ответ она напряглась, он лишь произнес:

— Ну как хочешь. — И откатился в сторону.

От этого она почувствовала себя отвергнутой. Ей хотелось объяснить, что с ней происходит, но оказалось, что она и сама этого не понимает. Ее плохое настроение ничем не было спровоцировано. Вскоре размеренное и громкое сопение Арта вместе с ее раздражением напрочь вытолкнули ее из дремы.