Мне ужасно хотелось рассказать о своих приключениях и удовольствиях, которые выпали на мою долю, но мать меня остановила:

— Поторопись, вымойся и приходи помогать нам с твоей сестрой все это перемолоть.

— Фу! Ты пахнешь, как ослиный зад, — сказала Гао Лин, сморщив нос.

Я отправилась в комнату, которую мы делили с Яра гоценной Тетушкой. Там все лежало на обычных местах, и одеяло было сложено в изножье кана. Вот только тетушки не было. Я ходила из комнаты в комнату, из дворика в дворик и с каждой минутой хотела увидеть ее еще сильнее.

А потом я услышала, как кто-то стучал о кастрюлю. Она была в погребе и тоже хотела, чтобы я узнала, где она. Я заглянула за крутую лестницу, и она помахала мне. Когда она поднялась, я заметила, что у нее все еще была фигура девушки. На краткое мгновение, когда солнце осветило только верхнюю часть ее лица, она снова показалась мне красавицей, какой виделась мне в детстве. Выбравшись из погреба, она поставила кастрюлю и коснулась моего лица.

— Ты действительно вернулась ко мне, моя Моська? — спросила она руками. А потом дернула меня за косицу и фыркнула: — Что, не взяла расческу?

И некому было напомнить? Вот теперь ты знаешь, почему я тебе нужна. У тебя нет мозгов!

Она постучала мне по виску, и это меня разозлило. Тетушка наслюнявила палец и стерла с моей щеки грязь, пощупала мой лоб.

— Ты заболела? Какая-то горячая.

— Я не больна, — сказала я. — Мне жарко.

Она принялась распутывать мои сбившиеся волосы. Я глянула на ее огрубевшие скрученные шрамы, на искаженный рот и отодвинулась.

— Я могу сама вымыться, — буркнула я.

Она стала издавать свистящие звуки:

— Отсутствовала всего неделю, а вернулась уже такой взрослой.

Я огрызнулась в ответ:

— Конечно. Ведь я скоро стану замужней женщиной.

— Я слышала. И не наложницей, а женой. Это хорошо. Я неплохо тебя воспитала, и все это видят.

Я знала, что мать не сказала ей, в какую именно семью меня отдают. Но рано или поздно она должна была об этом узнать.

— Это семья Чан, — сказала я, глядя, как эти слова разрубают ее на части. — Да, правильно, гробовщика Чана.

Она издавала такие звуки, будто тонула. Ее голова качалась, как колокол. А потом в воздух взвились ее руки.

— Ты не можешь… Я запрещаю тебе!

— Это не тебе решать! — крикнула я ей в ответ.

Она шлепнула меня, потом прижала к стене. А потом стала бить по плечам, по шее, снова и снова. Сначала я взвизгнула и попыталась заслониться, но затем разозлилась. Я оттолкнула ее и выпрямилась. Я согнала с лица все эмоции, и это ее удивило. Тяжело дыша, мы буравили друг друга взглядами. В конце концов она упала на колени и стала бить себя в грудь, раз за разом повторяя жест «бесполезно».

— Я должна помочь матери и Гао Лин, — сказала я, развернулась и ушла.

Как и ожидалось, Чан спросили нашу семью, не хочу ли я присоединиться к ним в качестве жены их сына. Если я отправлюсь к ним сразу же, без промедления, моя семья получит денежное вознаграждение и я буду незамедлительно представлена как их невестка во время поселковых празднеств, включая те, что планируются на Фестивале Луны, на котором будут чествовать мистера Чана за его вклад в научные достижения.

— Ей надо ехать к ним сейчас, — советовали матери Старшая и Младшая тетушки. — А вдруг они потом передумают? Что, если они узнают о ней что-нибудь такое, что заставит их расторгнуть брачный договор?

Я думала, что они говорили о моих скудных навыках в шитье или о каких-то проделках, о которых я забыла, но кто-то помнил. Но, как оказалось, они говорили о моем рождении. Они знали, чьей дочерью на самом деле я была. А Чан и я нет. Мать решила, что я присоединюсь к семье Чан через пару недель, незадолго до церемонии чествования на Фестивале Луны. Она заверила меня, что так у нее и тетушек будет достаточно времени, чтобы сшить одеяла и одежду, необходимые мне в новой жизни. Поделившись этими хорошими новостями, она заплакала от радости.

— Я хорошо устроила твою жизнь, — с гордостью заявила она. — Никто не сможет пожаловаться.

Тут Гао Лин заплакала. И я пролила несколько слезинок, но не все они были слезами радости. Скоро я оставлю свою семью, свой дом, где мне все знакомо. Я превращусь из девочки в жену, из дочери в невестку. Как бы я ни была уверена в том, что стану счастливой, мне все равно было жаль прощаться с прежней жизнью, прежней собой.

Мы с Драгоценной Тетушкой по-прежнему делили комнату и постель. Но она больше не набирала мне ванну и не носила сладкой воды из колодца. Не помогала мне причесываться, не беспокоилась о моем здоровье и чистоте ногтей, ни о чем не предупреждала и ничего не советовала. Она больше не разговаривала со мной жестами.

Мы спали на противоположных краях кана, подальше друг от друга. И если я просыпалась, прижавшись к ее знакомому телу, то тихо отодвигалась от нее до того, как просыпалась она. Каждое утро у нее были красные глаза, и я понимала, что она плакала. Иногда и мои глаза бывали красными.

Когда Драгоценная Тетушка не работала в студии с тушью, она писала, покрывая иероглифами лист за листом. Она сидела за своим столом, растирала палочку туши в чернильнице и о чем-то думала. Я не знала, что у нее на уме. Потом она окунала кисть в чернильницу и писала снова и снова, и слова появлялись из-под ее руки без клякс и исправлений.

За несколько дней до моего отъезда в новую семью я проснулась, обнаружив, что она сидит и смотрит на меня. Подняв руки, она сказала:

— Сейчас я покажу тебе правду. Истину.

Она подошла к маленькому деревянному шкафу и достала оттуда нечто завернутое в голубую тряпицу.

Сверток она положила мне на колени. В нем оказалась толстая пачка листов, собранных и прошитых нитью Она странно посмотрела на меня и вышла из комнаты.

Я взглянула на первую страницу. «Я родилась дочерью Знаменитого Костоправа из местечка Рот Горы», — так начинался ее рассказ. На следующих нескольких страницах говорилось о ее семейных традициях, о смерти матери, о горе отца и обо всем остальном, о чем она уже мне рассказывала. А потом я наткнулась на строку: «Теперь я расскажу тебе, что за человек этот Чан на самом деле». В то же мгновение я отбросила эти страницы в сторону. Я больше не хотела, чтобы Драгоценная Тетушка травила мой разум. Так что тогда я не дочитала до конца, где она признавалась, что была моей матерью.

За ужином тетушка снова стала себя вести так, словно я была беспомощной. Она брала кусочки еды палочками и подкладывала их мне в тарелку.

— Ешь больше, — велела она. — Почему ты не ешь? Ты заболела? Ты кажешься горячей. У тебя лоб горячий. Почему ты такая бледная?

После ужина мы, как обычно, переместились в сад. Мать и тетушки вышивали мой наряд невесты. Драгоценная Тетушка штопала мои старые брюки. Потом она отложила иглу и подергала меня за рукав:

— Ты уже прочитала, что я тебе написала?

Я кивнула, не желая спорить с ней при всех. Мои кузины, Гао Лин и я играли в игру с нитью, натянутой между нашими пальцами. Я делала очень много ошибок, отчего Гао Лин чуть не подвывала от восторга.

Как же, семейство Чан получает неуклюжую невестку! Слыша это, Драгоценная Тетушка метала в мою сторону строгие взгляды.

Вечер подошел к концу. Солнце село, пришла темнота с ее звуками: трелями, скрежетом и шелестом невидимых существ. Слишком быстро настало время расходиться по кроватям. Я подождала, чтобы Драгоценная Тетушка ушла первой, и лишь потом, задержавшись как можно дольше, в надежде, что она уснет, вошла в темную комнату.

Тетушка сразу же села и заговорила со мной жестами.

— Я не вижу, что ты говоришь, — сказала я.

Она пошла к керосиновой лампе, чтобы ее зажечь. Я запротестовала:

— Не надо. Я хочу спать. Не хочу сейчас разговаривать.

Но она все равно ее зажгла. Тогда я пошла к кану и легла. Она последовала за мной, поставила рядом лампу, склонилась и стала смотреть на меня.