— Получается, я спасён? — замер Зорин. — Но она же закляла перстень. По крайней мере, как-то иначе я себя чувствовать не стал. А должен бы, если перстень подлинный, Соломонов.

— Не знаю, — вздохнула Настя. — Но сегодня я Аграфену не видела, хотя и была там, где мы обычно встречались. Думаю, указания ещё последуют.

— Ты уже по ней скучаешь? У тебя со старухой по ходу крепкая связь намечается, — усмехнулся Валера.

— А у тебя с Берзариным, — поддразнила его Настя. — Хотя, я с ним, как ни странно, связи не ощущаю. Аграфена мне сказала в среду: «род очистился за восемь колен». Наверное, поэтому.

— Ты тоже думаешь, что твоя родня пошла от той девочки?

— Да. Я должна носить фамилию Столетова. А сама — Приблудова. Я — дальняя правнучка Аграфены и Григория.

— Не могу представить, как кайфово должно быть обращаться в ветер и рулить всем вот так, по щелчку пальцев, — мечтательно сказал Зорин и странно притих.

Потом, подумав о чем-то другом, окликнул:

— Насть.

— М? — отозвалась Приблудова.

— Я никогда тебе не нравился, как мужчина?

— Блин, Зорин, самое время спросить! — вспыхнула Настя. — И, кстати, где Дашка?

— Решила навестить предков на даче, свалила до понедельника, — отрапортовал Валера. — Да ты не подумай, я не клеюсь. Так, просто спросил.

— Ну, — отчего-то заволновалась Настя. — Вообще, ты красивый. Объективно. Очень привлекательный.

— Спасибо, ты тоже, — глядя в экран, тут же признал Валера. — Заводная и клёвая. Ой, прости. Восхитительная! Мордашка — прелесть. Про характер я вообще молчу. Удивительный человечек. Лучший на свете.

Насте стало совсем неудобно. Она отодвинулась от Зорина, не понимая, куда он клонит.

— Да не отсаживайся, — тот удержал Настю возле себя одной рукой. — Говорю ж, не буду приставать. Мне интересно вот что. Мы оба разнополые, симпатичные друг другу существа. Ладно я со своими заморочками по здоровью. А ты? Почему ты со мной так себя ведёшь, как будто я реально твой брат? Не нечто большее?

— Валер, — фыркнула Настя.

— Ну ты скажи. — Он обернулся к ней и снял очки.

— Я... — затушевалась Настя, — я. Как бы сказать. У меня на тебя тормоз внутри стоит. Мне с тобой очень хорошо, и я тянусь к тебе...

Зорин кивнул, подтверждая, что это взаимно.

— Но мне как будто что-то подсказывает, что с тобой не надо. Нельзя. Не дальше дружбы, — с трудом оформила Настя мысль. — Внутренний голос, или шестое чувство.

Зорин с пониманием уставился на неё и улыбнулся:

— Аналогично. Ты мой самый близкий человек, Насть. Соулмейт. Я в этом уверен. Но я, как хороший бариста, понимаю, какие ингредиенты стоит смешивать, а какие — нет. Не хочу стать вторым Берзариным.

— Очень верно, — Приблудова успокоилась и обвила его спину руками, крепко поцеловала в щёку. — Ты мне тоже очень дорог, Валерка. Я тебя очень люблю.

Зорин счастливо засмеялся, потянулся к Насте рукой, зарылся пальцами в светлые волосы.

— И я тебя, сестрёнка-ведьмочка.

Он вскоре дорисовал набросок и свалил к себе спать. Настя лежала под одеялом на разложенном диване и думала о том, что для крепкой духовной связи вовсе не обязательно становиться любовниками. Достаточно заиметь одно родовое проклятье на двоих.

Примечание к части

¹ — песня «Кукла колдуна» группы «Король и Шут».

Настя Приблудова нечасто видела запоминающиеся сны. Еще реже те, которые можно было бы осмыслить или счесть пророческими. Недавно рассказанный Валерой сон — про ручей и девочку, очень впечатлил её. Она была уверена, что маленький Зорин тогда, на операционном столе в другом городе, приоткрыл завесу тайны своей семьи. Теперь же подобный сон привиделся самой Насте.

Она без труда узнала Гиблово, только оно было стародавним и диким, совсем, как в зеркале торгового центра «Яхонт» в тот день, когда ведунья озвучила ей подлинную свою волю. Всё началось с того, что Настя бежала бескрайним полем, будто играла с отцом в догонялки. Она знала, что кто-то со смехом преследует её и даже мельком видела рослый тёмный силуэт за плечом. Настя перепрыгивала через кочки и сама хохотала, чувство радости и азарта переполняло её вместе с солнечным светом. Она бежала к лесу. И вот, мягкие травы расступились перед ней, еловые лапы пропустили в чащобу, на голову опустился приятный сумрак. Настя оторвалась от погони и прислушалась. Нет, лес не пугал её, скорее, наоборот, она была в нём, как дома и словно знала каждое дерево, каждую нору и спящего в ней зверька. Настя шла, и лес величественно раздвигал перед ней ветви, пропуская вперёд, тропка мерцала едва заметными волшебными искорками. Настя слышала шептание деревьев и трав, оно походило на колыбельную, которую пела в раннем детстве бабушка. Вот послышался её родной голос, зовущий из глубины чащи, Настя без боязни устремилась туда. Она сердцем чуяла — бабушка где-то рядом, и выбежала к говорливому ручью с перекинутым через него горбатым мостиком. Ручей она узнала сразу — Неприкаянный, или Ведуньин — да и мостик ещё сохранился на прежнем месте. На том конце у старой графской беседки её поджидала светловолосая женщина, очень похожая на Софью Михайловну, только более строгая, и, как показалось Насте, могущественная. «Хозяйка!» — мелькнуло в голове, и в тот же миг она узнала Аграфену Столетову. Ведунья строго взглянула на Настю бездонно-голубыми глазами и поманила к себе. Настя робко подошла и села рядом. Аграфена взяла её за запястье, и прикосновение ведьмы в этот раз не было пугающим или губительным — Настя ощутила небывалую силу маленьких обветренных рук.

— Привечаю тебя в моих угодьях, Настасья, — почтительно сказала ведунья. — Любо ли тут тебе?

— Да, — завороженно озираясь, призналась Настя.

Шустрая белка тут же оказалась у неё на плече и принялась играться в ленточках длинной медвяной косы. Настя засмеялась и попыталась погладить зверька, белка пугливо отползла по рукаву, но не ушла. Ведунья улыбнулась.

— Полюбилась ты мне, Настасьюшка. Род столетовский в тебе говорит, сострадательный, добрый, рукодельный. Духом ты вышла сильным, храбрым, самостным. Хочешь ли всю правду о нас скажу, не утаю ничего, а ты сама решишь какую путь-дороженьку выбрать?

— Расскажи, бабушка, — согласилась Настя.

— Издревле землица грибовская нашей была. Столетовы, колено за коленом были в ней хозяевами, ведали тайное, лечили хвори, помогали добрым зверям и людям, хранили лес. И род наш передавался по-женски — от матери к дочери, от дочки — к внучке вместе с силой ведьмовской. Одно условие было: выбирать суженых из простых людей, не примешивать колдовской, чёрной крови, дабы сохранить чистое наше материнское умение. Так и были Столетовы — ведуньями. Всяк нас уважал и слушался.

Но однажды облюбовали наш лес колдуны, отстроили имение. Афанасий Фёдорович, граф старый, сразу смекнул, что у мест свой хозяин имеется. Это в людях, Настасьюшка, есть сословия, а у чародеев — равенство сильных. Афанасий относился к моей матери, Марфе, с почтением, никогда не лез с колдовскими чарами в угодья, почитал на равных и дружбу водил. Матушка дружбой с ним дюже гордилась, даже кумом старика Берзарина звала, а он её кумой, меня — крестницей. И был у него сынок. Буйная кровь, злое племя, дурная голова. Сызмала было видно, Гришка — особый, дюжий, непокорный. Такому на заветы да на устои плевать. Афанасий им гордился, ждал, что по зрелости остынет его сынок, а тот все ярее становился. Как росла в нём сила, так вместе с гонором. И краса бесовская расцветала, жгучая. Лютая.

Повадился за мной ухлёстывать Григорий, видать, приглянулась я ему. Матушка моя против была, да и Афанасий сына отговаривал. Был как-то разговор у кума с матушкой, чтобы поженить нас с Григорием, да матушка наотрез отказала. Чтобы кровь пёсья, тёмная, от ветрогонов прилилась к Столетовым, видано ли? Всегда мы светлыми ведьмами были. Эх. Жаль только, что ведьмы своей судьбы не видят. Чужие сколь угодно, а своя — тёмное болото. Так уж природой заведено, а то бы я ни в жисть не повелась с Берзариным! Да что теперь. Слушай дальше.