Zорин: «Ну что, поедешь со мной любоваться плоскими людьми?»

Анастасия: «Давай. В двенадцать в центре зала».

Могло показаться странным, что Зорин способен чем-то восхищаться, но он любил старинную живопись. Надев очки в тонкой оправе, Валера самозабвенно рассматривал картины старых мастеров. Он сразу заверил, что посещение будет не таким долгим, как в невгородском Вернисаже.

«Чё это за галерея, которую можно за день обойти! На нашу недели не хватит!»

Насте тоже нравилось в музее, но она не столько интересовалась техникой написания полотен, сколько изучала изображенные на них лица. Вот роскошно одетая дама в пурпурном платье ведет на поводке левретку. Вот всадник на горячем коне размахивает шляпой с пышными перьями. Вот плетёт кружево рукодельница. Библейские сюжеты, изумительные пейзажи южных берегов, баталии, натюрморты с сочными фруктами и темными винами. И снова портреты.

Настя неторопливо перевела взгляд и уткнулась в Зорина. Нет, настоящий Зорин бродил в двух метрах от нее, чуть ли не водя носом по застеклённой поверхности картины. То был нарисованный Зорин. Со старого портрета на Настю смотрел своими светлыми глазами второй Валера. Те же темные, тяжелые кудри, тот же магнетизм во взгляде, то же утонченное, болезненное благородство в облике. Настя недоуменно покосилась на спутника, сравнивая меж собой изображение и натуру. Да, можно было с уверенностью сказать, что портрет писался с Валеры, только Зорин тогда еще в проекте не значился! Табличка под картиной гласила:

«В.Г. Плетнёв. Граф Григорий Афанасьевич Берзарин. Масло, холст. 1858 год».

Приблудова молча подошла, сцапала Зорина за рукав и указала на картину.

— Прикольно, да? — усмехнулся Валера. — Знал, что ты заценишь. Я тут уже третий раз хожу и удивляюсь. Инкарнация, у-у-у, — он, стращая Настю, пошевелил растопыренными пальцами.

— Это ж вылитый ты, — изумилась Приблудова. — Только у него брови срастаются, а у тебя нет.

— Я открою тебе страшную тайну, — заговорщицки склонился к ней Валера. — Я выщипываю переносицу, чтоб угрюмым утырком не казаться.

— Серьёзно? — вылупилась на него Настя, мельком подумав, что Зорину сложно казаться бо́льшим «угрюмым утырком», чем есть на самом деле.

— Так что я из балясненской аристократии, в чем никогда не сомневался, — продолжал глумиться Валера. — Шутка. Просто сходство, nasty. Хотя, можно замутить годный косплей.

— Берзарин! — внезапно осенило Настю. — Валер, это ж... — она понизила голос, видя, как старушка-работница музея неодобрительно прижала палец к губам. — Это же граф! Хозяин гибловской усадьбы!

— Сто баллов за сообразительность, Приблудова, — пожурил ее Зорин. — Разумеется, это он. Но я не его потомок, тем более, я из Невгорода. У меня все предки с корабельного завода. Рабочие и инженеры.

Настя, приоткрыв рот, замерла у картины. Нет, она не верила в совпадение! Внешность у Валеры была слишком необычной. Настя не встречала похожих лиц. И тут — граф, да еще и сам Берзарин, устраивавший у себя в поместье многочисленные оргии. Погубитель молоденьких крестьянок предстал перед ней во всей красе. Настя повнимательнее присмотрелась к картине и чуть не вскрикнула. Портрет не уставал ее удивлять: на руке у Берзарина, приставленной к бедру, был четко прорисован перстень. Крупный, темного золота, в виде тельца жука-скарабея с рубином вместо брюшка. На картине этого невозможно было увидеть, но Настя точно знала, оборотная сторона перстня носит известнейшее изречение царя Соломона на иврите: «Это пройдет». Она задрожала, прижала пальцы к губам, не веря в увиденное.

Этот перстень был главной семейной реликвией Приблудовых. Его перед смертью отдала маме бабушка, наказав беречь, как внучку. Мама Насти и предположить не могла, что Софья Михайловна имеет дома такую ценность. А теперь Настя видела её на пальце умершего давным-давно аристократа.

Пока она стояла, сама застыв, как нарисованная, и раздумывала на неделе заскочить к маме, чтобы поближе рассмотреть бабушкин перстень, сзади подошел и хлопнул её по плечам Зорин. Настя вздрогнула и пискнула.

— У тебя нервы совсем сдают, nasty, — посочувствовал живой Берзарин и, сняв очки, прищурил колдовские глаза: — Пойдем кофе пить? А то ты что-то загрузилась.

И хотя Валера заверял, что годный кофе в «этом городе» может варить только он один, друзья отправились в кофейню неподалеку от галереи. Валера плевался с местного американо и нахваливал Босха и Рембрандта из Вернисажа. А Настя напряженно думала, к чему было то, что она сегодня узнала, и как попал к Приблудовым перстень графа. В конце концов Зорин заметил, что Настя с него глаз не сводит, потёр нос и сказал:

— «Не продырявь мне башку взглядом внимательных глаз»¹.

— А? — очнулась Настя. — Слушай, Зорин. А почему ты не вернулся домой, в Невгород? В столице лучше оказалось?

— С ума сошла? — скривился Валера. — Переезд в Балясну невгородец воспринимает не иначе, как ссылку.

— Тогда что ты тут забыл? Такой аристократичный в «этом городе», злачном и продажном? — съязвила Настя.

— Не знаю, — Зорин погрустнел и отхлебнул кофе. — Мож'т, себя. А мож'т, тебя.

Настя ехала домой, наполненная впечатлениями. И загадочный портрет, и перстень, и, по-прежнему, ведунья, и искреннее признание Зорина, больше ничем не выказавшего романтического интереса к Насте — в голове витали самые разные мысли. Но ее отвлёк телефонный звонок.

— Привет, — услышав бодрый голос Баянова, Настя немного напряглась. Он мог позвонить в том числе из-за проблем с аквариумом. — Ну, ты как? Как дела?

— Серёж, все в порядке у рыб? — спросила Настя, включив профессионала.

— Да, все пучком, плавают. — Серёга замялся. — Ты как сама-то?

— Тоже плаваю, — улыбнулась Настя.

— Хорошо. — Баянов замолчал, видимо, не зная, что еще спросить, а потом подал голос: — Когда приедешь, в пятницу?

— Как обычно, — Настя улыбнулась так, что у нее свело щеки.

— Ты там смеёшься, да? — нелепо спросил Серёга.

— Смеюсь.

— Молодец. Лады, жду тебя в пятницу!

— Приеду, куда денусь, — ответила Настя.

— Пока.

— Пока, Серёж, — вздохнула Приблудова, гадая зачем позвонил ей Баянов, да еще и в воскресенье. И гадая над этим, она счастливо проехала свою остановку.

Примечание к части

¹ — цитата из старой песни питерской рок-группы «Сплин» — «Весь этот бред» с пластинки «Гранатовый альбом»

Однако, поездка в Гиблово самым злокозненным образом перепрыгнула на среду. Настя работала в детском садике с двумя небольшими пресными банками, когда ей позвонил Серёга. Преждевременная радость Приблудовой сменилась тревогой.

— Настён, привет. Я чего звоню, Аркашка ничего не ест третий день. Я в воскресенье заметил, но не сказал тебе, подумал, может он накануне объелся. Я его перекормил мидиями, кажется. Вроде корм берет и выплевывает. И он грустный, еле плавает. Может, приедешь, посмотришь?

— Поняла. Во сколько можно?

— У нас как обычно — после десяти вечера, раньше народ ходит.

От досады Настя всплеснула руками. Чертово Гиблово! Но Аркашу было жалко. Большого орехового астронотуса она сама же и посадила в «Яхонт» — привезла из аквариума, где он потрепал других рыб. Драчливый нрав Аркаши знали все — он, бывало, и Настю кусал без предупреждения, особенно, когда чуял приток свежей воды. Поэтому его вялость и отказ от корма были тревожными симптомами. Настя примерно прикидывала, что его может беспокоить. Если ихтик, то заболеть должны были все, и тогда нужно залить в аквариум малахитовый зеленый, если бактериальная инфекция — стоило купить антибиотик в виде раствора и инсулиновые шприцы. Кто бы сказал Насте в ветинституте, что ей предстоит делать уколы рыбам! Но антибиотик на ранних порах работал эффективно, и Настя заехала в знакомую аптеку, где его могли продать без рецепта.

Срыв графика всегда стоит аквариумисту нервов, а если случается нечто экстренное — и подавно. Но Настя не могла оставить Аркашу в беде. И, взяв себя в руки, она отправилась после основной работы в «Яхонт». Станция «Гиблово» все еще была закрыта, поэтому Настя вышла на «Парке» и села на трамвай до Верхней улицы. Рельсы шли в объезд парка, и маршрут давал приличный крюк, но у Приблудовой после пятничного приключения не было никакого желания вновь появляться близ усадьбы. Шел бы он лесом, этот парк! Нет, сегодня, извините, как-нибудь без нее.