Берзарин, Зорин...

Скарабей.

— Валер, — набралась храбрости Приблудова. — У тебя шрам на животе...

— Где? — изумился Зорин и, оттопырив футболку, гневно воскликнул: — Что ты сделала, пока я спал?! Ты вскрыла меня и украла мою почку?! Я доверился тебе, а ты! Как ты могла?

Потом совершенно осмысленно и с укором глянул на Настю и сказал:

— При всей моей симпатии, nasty, ты бываешь невыносима. Тебеточнохочется это знать? Может, оставим меня с моим шрамом в покое?

— Да, конечно, извини, пожалуйста, — покраснела Настя и притихла.

Валера продолжил карябать стилусом, прорисовывая спортивную фигуру девушки, и, казалось, был полностью поглощён музыкой и процессом рисования.

— ...девочка с глазами из самого синего льда тает под огнем пулемета. Должен же растаять хоть кто-то, скоро рассвет²... — пел тот же голос.

— Рак почки. И слепой кишки. В двенадцать лет, — вдруг сказал Валера, таращась в экран. — Отец умер от рака гортани. Дед — от рака мочевого пузыря. Дальше продолжать?

Настя притихла, не зная, что ответить. И тогда Валера заговорил вновь.

— Я подумал, тебе все равно рано или поздно придется узнать об этом, если ты не собираешься от меня отвязываться. Лучше подготовлю. У нас рак косит всех мужчин по линии отца. И довольно рано. Его забрал в сорок два. Деду больше повезло — пятьдесят четыре. Про прадеда не знаю, его забрала война. Мать надеялась, я тоже хотя бы до сорока допержу. Хрен там плавал. Хорошо вовремя спохватились, что у меня болел не позвоночник, а почка. Особенно обидно загреметь в больницу ребёнком и все каникулы маяться с этими операциями, химиотерапиями, исследованиями, обследованиями, опять химией. И вернуться в школу в ноябре, без части кишок, одной почки, волос и бровей. Меня дразнили сперматозоидом, потому что я был бледным, лысым и худым. Забавно, правда? — Зорин рассмеялся, глядя на то, как притухает от его истории Настя.

— Дети злые, — пробормотала она.

— Я тоже был бы злым, будь у меня больше сил. Но я бросил их все на борьбу с болезнью, обещав маме поправиться. Мне не хотелось, чтоб она убивалась по мне, как по отцу. И мы победили рак.

— Здорово, — облегчённо выдохнула Настя. — Поздра...

— В шестнадцать случился рецидив, — прервал её Валера. — Онкомаркеры опять начали шкалить. Брыжеечный лимфоузел. И снова эта гребаная химия. Пять курсов. Снова облысел. Пока одноклассники праздновали выпускной, я блевал в больничном туалете. И согласился на второй круг, опять же, только ради матери. Я её отчасти понимаю. Когда смерть держит тебя за горло, это не так страшно, как если она вцепилась в кого-то из твоих близких. Снова ремиссия. Ну, что, nasty, второй раз будешь поздравлять? — колко закончил он изложение анамнеза.

Настя смотрела на него во все глаза. Она очень хорошо помнила безутешных Елену Васильевну и бабушку Кирилла и представляла, как тяжело было маме Валеры, потеряв мужа, дважды вытаскивать сына из могилы.

— Потом я понял, что больше так не могу. Собрал чемодан и умотал сюда под предлогом поступления. А на самом деле сбежал. Родной город для меня — стойкая ассоциация с больничным цветом и смертью. Тут я хотя бы чувствую себя живым. Хотя с переезда и не знаю, что там у меня внутри. Когда рванёт очередная часовая бомба? Не хочу больше знать. Матери пишу, что регулярно сдаю анализы, делаю УЗИ, всё окей, а сам просто живу. День. Ещё день. Вроде, всё хорошо. Пока что. Ничего не болит, силы есть.

Настя почувствовала острую необходимость как-то поддержать Валеру. Она молча подошла к нему, обняла за голову. От густых волос Зорина пахло любимым кофе.

— Спасибо, что поделился. Я тебя понимаю.

Зорин понял, что Настя плачет, и отложил планшет. Обнял её в ответ, усадил на колени.

— Э-эй. Я еще тут. И пока что никуда не собираюсь.

Настя заметила, что и его серые глаза под стеклами очков заблестели от скрываемых слёз. Но ему было жалко не себя, а её.

— Валер, не уходи, — попросила Приблудова. — Ты не оставляй меня, как Кикус. Давай сходим, узнаем про твои онкомаркеры? Пожалуйста.

Тот вздохнул, глядя на Настю, и вытер ей слёзы пальцем.

— Как-нибудь потом, — шепнул он. — На это надо решиться. Но из Невгорода я уезжал здоровым, так что, мож'т всё неплохо. Знаю, я бы огорчил тебя, если б помер.

— Ещё как! — Настя снова разревелась и обвила его шею руками.

— Тише, тише, — Зорин похлопывал её по спине. — Я тут, я с тобой. Всё нормально, Насть. Сходим.

— А... Почему это? Всё, — Настя вспомнила важный вопрос. — Что говорят врачи?

— Наследственность, — пожал плечами Зорин. — Фиг его знает. Отец вообще был зожником и греблей занимался. Я хоть курю, уже отмазку докторишкам подготовил.

— Не будешь курить! — взвилась Настя.

— Буду, — твёрдо возразил Зорин.

— Отберу сигареты!

— Буду курить чай, дурочка.

— Чай отберу, — заспорила Настя, смеясь и плача.

— Сухой корм буду курить. У кота позаимствую. Блин, нашёл, идиот, кому и когда рассказать! Не реви ты, окей, я схожу и сдам анализ! — Зорин потряс её на коленях. — И УЗИ сделаю! Для тебя специально! Обещаю. С зарплаты. Дог?

— Ага, — кивнула Настя, вытирая слёзы. — Вместе пойдём.

Валера привычно покривился и, отвлекшись на рисование, сделал мазок оранжевым по контуру волос девушки.

— Снова рыжая, — определила Настя.

— У меня кинк на рыжих, — признался Зорин. — Станислава Брониславовна тоже вошла в мою жизнь в ярко-рыжем цвете. Кто ж знал, что она крашеная.

Из многочисленных нарисованных девушек, присланных Валерой Насте, добрые три четверти были рыжими, так что Приблудова не удивилась ядерному окрасу и этой незнакомки.

— Эльф? — всхлипнула Настя.

— Ага. Светлая эльфийка, мой персонаж. Даже не помню, в каком возрасте я её впервые нарисовал. В двенадцать? Да, точно, как раз в больнице это было. Помню, после операции ужасно скучал, и мама привезла мне альбом с фломиками. Я изрисовал его весь, даже обе стороны обложки. Тогда и родилась Дария. С тех пор она — мой талисман.

— Красивая, — похвалила Настя и встала за креслом, чтобы лучше разглядеть работу. — На мою Дашку похожа.

Зорин просверлил её заинтересованным взглядом.

— Ху из Дашка?

— Подруга моя. И наставница по аквариумам, — объяснила Настя. — Завтра хотим на великах поехать кататься. У нас каждые выхи заезды.

— А можно с вами? — напросился Валера. — У меня ролики есть. И я неплохо езжу.

Примечание к части

¹ — песня группы «Сплин» — «Рождество».

² — песня группы «Сплин» — «Выхода нет».

— Итак, следователь Зорин просит вас, гражданка Анастасия Петровна, чистосердечно признаться, с какого перепуга вы не хотите пить этот бесподобный, сваренный из молока единорогов под шелест крыл фейри, с благословения друёдских оракулов знаменитый на весь подлунный свет капучино?! Nasty, тебе же он всегда нравился! Я привёз пачку «тех самых» кофейных зёрен, я применил заклинание бесподобия, заговорил эликсир на удачу, медитировал над ним во имя любви! Я стёр пальцы в кровь, пытаясь повторить кофедоковскую пенку! Давай, Насть, не обламывайся, выпей! Иначе, чем ещё хвастаться Зорину?

— Валер, я обожаю твой капучино, но я не могу его выпить! — скандалила Настя.

— Ну тут впору поставить статус «всё сложно», — надулся Зорин, битый час пытавшийся уломать подругу на чашечку кофе. — Ты вписалась на квест?

— В чём-то да.

— В группу «Голубой тюлень?» — напрягся Зорин. — У вас в парадной ход на крышу надёжно заварен?

— Ну, Валер! — фыркнула Настя. — Просто выпей кофе сам, а я подогрею молока. И давай собираться, а то опоздаем!

Зорин возвел очи горе и не стал с ней спорить. Когда они покончили с завтраком, то выяснилась еще одна неприятная новость. Валера из коридора брезгливо показал Насте штиблет:

— Сеньорита, ваш сожитель изволил осквернить мои парадные туфли!

Настя заржала, поняв, что Чижик решился выразить Валере своё неодобрение.