Отец Василий с паломницей
Он уже навел справки и знал, что отец Игоря в войну воевал на Северном флоте, потом работал в правоохранительных органах оперуполномоченным, во вневедомственной охране, охранял Институт имени Сербского, положил партбилет, когда столкнулся с несправедливостью. А сколько ее, уж это Мортынов знал не понаслышке.
Знал, что мать у Игоря – ткачиха. Жили скромно, в пятиэтажке.
Сын серьезно занялся плаванием…
Рубаха-парень. Родители купили сыну магнитофон – он его отдал другу, который сам себе купить не мог. Гитару отдал… Когда ему шел девятнадцатый год, умер отец… Ездил за границу с командой. Увлекся голландкой и стал «невыездным»… Потянулся к религии. Оставил спорт. Подался в монастырь. Приняли в послушники. Постригли в монахи…
Лощиха
«Вот что надо выяснять, а не переливать из пустого в порожнее…» – вдруг обдало следователя Мортынова. И ему вся юридическая схоластика, которой набили несколько томов, показалась никчемным хламом. Копеечным, сиюминутным, в сравнении с бесценностью, которую бы высветила жизнь этого монаха.
Выйдя в дежурку и узнав, что Лощиха в соседнем с Козельским Мещовском районе, понял, что неспроста привело Игоря Рослякова именно в Оптину: видимо, не раз ездил на родину матери, а где-то недалеко за Жиздрой в лесах пряталась Оптина пустынь.
Гостиница в монастыре. 2020 год
Но пребывал следователь Мортынов в состоянии просветления недолго. Его быстро опустила на землю реальность, ради которой он прибыл в Оптину: не летать в высотах духа, становления человека он приехал сюда, а делать работу от сих и до сих: кто убил, как убил, за что убил, что ему за это будет.
Остановился и на допросе Петровой Натальи Юрьевны:
– Кажется, Наталью Юрьевну уже допрашивал козельский прокурор…
Поискал допрос прокурора:
– Ого, всего несколько строк, а здесь две страницы. Ну и тунеядец же прокуроришка! Что же надыбали после него?
Читал:
«…В Оптиной третью неделю… Проживаю в гостинице за пределами монастыря… Мое послушание – уборка в храме… Два раза в сутки… Служба начинается в половине шестого, заканчивается около двух дня… В этот день, когда случилась беда, была праздничная служба, кончилась она около пяти утра. Мы пошли в гостиницу разговляться. Разговелись и пошли на уборку храма на послушание. Шли с Солодкиной Людмилой… Когда вошли в монастырь, звонили колокола… Когда дошли до середины Казанского собора, звон прекратился… Мы не обратили внимания на это и шли к Введенскому собору… Когда подходили к нему, раздался крик женщины… От звонницы. Она стояла у звонницы… Я прошла мимо этой женщины и увидела на полу монаха… Лицо его закрыто мантией… Здесь я как-то распрямилась и посмотрела по направлению ворот к скиту и увидела силуэт человека в монашеской одежде…»
– Кто б это мог быть?
Читал:
«Я даже не могу сказать, шел он или нет… Я почему-то подумала, что монаху, лежащему на полу звонницы, нужна медицинская помощь… Я посмотрела на него и увидела – еще лежит монах… Здесь я поняла, что случилась беда… Подняла глаза и увидела у сарая человека, он одновременно двумя руками снимал с себя шинель…»
– Снимал шинель… Вроде кто-то говорил об этом…
Читал:
«Роста где-то 160 см, он ниже меня… Я поняла, что произошло убийство и человек в шинели – убийца, и страшно испугалась. Оглянулась назад, обнаружила, что у звонницы нет никого из женщин. Я оказалась одна с лежащими монахами. Все это я увидела и оценила одномоментно. Буквально в одну секунду. Обернувшись и не увидев женщин, я заметила идущего ко мне от иконной лавки страшного, как мне показалось, мужчину».
– Монах… Снимал шинель… Страшный мужчина…
Читал:
«Я испугалась и бросилась бежать к монастырской трапезной. Звала на помощь, обегая Введенский храм справа. Поэтому мужчину, снимавшего шинель, я видела всего одно мгновение… Без шинели я его не видела. Хлястик шинели был оторван на талии. Шинель была длинная. Головного убора на нем не было. Какие волосы – не могу сказать».
– Это новое…
Дальше:
«Я обежала храм, выбежала к трапезной и увидела, что от трапезной до центрального входа в монастырь не было ни одного человека. И здесь же увидела, что из храма выходит народ. С ними я и пошла вновь к звоннице… Видимо, я пошла к медпункту, чтобы попросить оказать помощь. И, проходя мимо звонницы, я пошла к лазарету и по пути к нему встретила двух женщин – одна из них Люба, она из Москвы. Мы с нею оформляли плащаницу. Люба, увидев меня, спросила, что случилось, я ответила, что кого-то убили. Она предложила пойти посмотреть, и мы пошли от места, где встретились, в направлении к звоннице. По пути мы увидели, что на дорожке, ведущей к воротам, к скиту, между двумя домами лежит еще один монах… Мы подошли к нему… Он лежал на спине головой к звоннице, ногами к скиту. Лицо у него было укрыто мантией. У меня сложилось впечатление, что лица у всех были укрыты специально, хотя я могла ошибаться. Мантию с лица пыталась снимать Люба, и ей это никак не удавалось. Когда ей удалось открыть лицо, то мы узнали отца Василия. Он открыл глаза, он был еще жив. Я закричала, к нам от звонницы побежали люди… К нам подбежали братья, все они были в подрясниках. Им отец Василий тоже не смог ничего сказать. Я стала кричать, что у сарая должна быть шинель… Туда побежали послушник Александр Петров и отец Митрофан, и действительно был найдена шинель и большой нож…»
– Вот стоящий допрос… А из этого половину можно, – приподнял кипу бумаг над урной и чуть туда не бросил. – А прокурор – тунеядец! Две строчки нацарапал…
Стоящий – нестоящий протокол, но и он не позволял ухватить «зверюгу».
8. Кому нерадостные, а кому радостные вести. Слухи
Вечером все того же 20 апреля стол перед Железной Ларисой усеяли бычки. Повисло столько дыма, что на нем можно было повесить топор. От ее шикарной прически ничего не осталось: волос слипся, осел. Она читала и перечитывала заметку в «Советской России» с сообщением: «…удалось задержать подозреваемого в убийстве бомжа К.» и чего-то ждала.
Дежурный положил на край стола несколько пачек:
– Только привезли из Калуги…
Грищенко потерла руки:
– Наконец-то…
Она вся извелась, ожидая тот момент, когда Карташов и иже с ним «бандиты» из просто задержанных превратятся в арестантов. Для этого требовалось немногое: к тому, что БОМЖа выявили собачки, приложить вывод эксперта, скажем, отпечаток пальца… на ноже… оставлен… Карташовым.
И все!
Тогда БОМЖ со свистом из изолятора временного содержания перелетал в следственный изолятор.
Взяла первую пачечку:
– Пальчики…
Прочитала:
«Заключение эксперта…»
Заглянула в последний лист:
«Выводы. Два следа пальцев обнаружены на одном ноже и два следа на липкой ленте на втором ноже… пригодны для идентификации личности… Другие следы рук… не пригодны…»
– Значит, есть с чем работать! Ну…
И дальше:
«Четыре отпечатка… оставлены не Карташовым Александром Ивановичем…»
«Неужели?!»
Ей не верилось. Теперь прочитала заключение от начала до конца несколько раз.
Долго не могла взять себя в руки, но вот немного успокоилась и стала читать дальше:
«…не Котляренко Александром Николаевичем… Городецким Александром Анатольевичем… Прокушевым Андреем Леонидовичем… а другими лицами».
