За окном стучали молотки. Звонницу застилали новыми досками, а со снятых паломники и насельники отпиливали, отламывали, отщипывали долотом святыни – кусочки с пятнами крови убиенных монахов. И снова звучали колокола с еще большей силой, вопреки тем, кто хотел их заглушить. Не получилось.
2. Шерстили район. Допрос БОМЖа
Отовсюду таскали людей в Козельск в прокуратуру, в милицию, допрашивали в самой Оптиной, словно соревнуясь между собой, кто больше составит протоколов: прокурор, следователь, опер, участковый или какой другой сотрудник. Все кипело. Только прежней неразберихи уже не было. Хотя все метались в догадках, и в воздухе висело напряжение, но уже вызревало что-то более-менее ясное.
В козельской прокуратуре допрашивал прокурор.
– Мельник Валентина Петровна… – говорила грудастая женщина. – Матушка Валентина… родилась в 1941 году во Владимирской области… Работаю в монастыре Оптина пустынь бухгалтером…
Улочка в Козельске
Прокурор записывал в протокол:
«…живу в монастыре… Дом находится недалеко от скитской башни. 15 апреля в монастырь приехали родственники наместника Венедикта из Москвы, Наталья с дочерью остановились у меня… Вместе со мной проживает инокиня Дарья. Она уехала 14 апреля в Шамардино и приехала вчера ночью… После пасхальной службы примерно в 5 часов я и Наталья с дочерью пошли в трапезную за монастырем. С нами был сын Натальи. В трапезной пробыли минут 15–20. Вышли. Шли мимо звонницы. Там было человек 5—10. Звона никакого не было. Это 5.30. Почему нужно звонить на территории монастыря, мне непонятно, должны звонить в скиту… Мы пришли домой, поставили чайник. Наталья отвела сына к наместнику… Вначале мы услышали пасхальный звон, потом сумбурный… Мы обратили на это внимание, но подумали: балуются ребятишки. Так как на Пасху разрешается звонить всем. Потом мы услышали крики, но мне показалось, что кричат за стенами монастыря. Мы с Натальей вышли и прошли в сторону скитской башни. Я увидела лежащего на земле человека, как оказалось, это был отец Василий… Видимо, он шел на службу в скит…»
Пафнутьевский источник
Допрос ничего нового не давал.
– Следующий! – крикнул прокурор.
В коридоре шумели. Мало кому хотелось попасть к прокурору на разговор.
Старший участковый допрашивал в Оптиной пустыни.
– Разиньков Михаил Иванович… – рассказывал длинноволосик, – родился в 1965 году… в Сергиевом Посаде Московской области… Послушник в Оптиной пустыни….
Старший участковый протоколировал рассказ:
«…18 апреля в 5.45 возвращался из скита и у яблоневого сада видел бородача. Ему лет 40. Я спросил: “Что ты здесь делаешь?” – “На дороге лежит камень, и он мешает”… На самом деле лежал камешек. Он ушел. А потом я узнал, что по этой дороге пошел в скит Илий. В монастыре я пробыл минут 15 и вышел в скитские ворота, закрыл их за собой. И пошел в скит. Больше бородача не видел…»
Теперь еще один бородач помимо Карташова замаячил на горизонте, и с этим фактом предстояло разбираться.
Участковый нашел послушника на Пафнутьевском источнике, и здесь же, на деревянном помосте, состоялся разговор.
– Теренин Александр Свердлович… – кутаясь в полотенце и стуча зубами, отвечал послушник: – …родился в 1955-м… в Брянской области… Каменщик… Живу в Оптиной пустыни…
Паломник в купели в Оптиной
В протоколе участковый записал:
«…17 апреля приехал в монастырь на дежурство… Отец Силуан выдал повязки и распределили по объектам… Постоянно находились между храмом Марии Египетской и Введенским собором… В 5 утра сдали повязки… Пошли в храм, там пробыли до полшестого… Потом в склад… Услышал раздирающий крик. Подбежал к помосту. На нем лежали отец Ферапонт и отец Трофим. На мой вопрос: “Что случилось?” никто вразумительно ничего не ответил. Кинулся на вахту звонить в милицию и в “скорую”… Потом к наместнику. По дороге увидел отца Василия. Он лежал на спине. Побелел на глазах… Тут сбежалось народу, и началась неразбериха…»
Уголовное дело росло. Зато любому проверяющему можно было замазать глаза огромной бумажной, проведенной за два дня работой.
Прокурор-криминалист Грищенко сидела в кабинете в облаке дыма. Галстук с рубашки свис, верхняя пуговица расстегнута. Копну волос как придавило. Она курила и перебирала бумаги. Сбоку от нее согнулся на стуле некто кучерявый и, кашляя, листал «Независимую газету»:
– Вы читали, в Сухуми схватили российского лейтенанта. Шпионил. Собирал разведданные у грузин. Интересно, отдадут ли его нашим или нет?
– Угу, – произнесла Грищенко, занятая своим делом, не обращая внимания на кашель кучерявого.
Кучерявый развернул другую газету:
Психбольница в Ленинграде
– В Бадахшане границу в районе Московского пограничного отряда перешла банда. Идут бои с применением артиллерии. Надо же, только из Афганистана слиняли, а солдатикам опять достается…
– Угу…
В кабинет завели Карташова.
БОМЖ сморщился: даже он так не курил и застыл в двери. При виде Грищенко шапка у него в руках задрожала, вспомнился последний допрос.
Грищенко оторвалась от бумаг:
– Так, политинформацию заканчиваем…
Кучерявый спрятал газеты.
Грищенко пристально смотрела на БОМЖа:
– Корячиться будешь или чистую правду, и только правду. Как на духу, – произнесла и показала на кучерявого соседа: – Это твой адвокат. Москвин…
– Абрам Абрамович. – Адвокат привстал и снова сел.
На лице Карташова мелькнула улыбка, он присел к столу, сжимая пальцы рук и приглушая дрожь.
– Слушай меня внимательно, – заговорила Грищенко, не вынимая изо рта папиросы. – Ты подозреваешься в совершении убийства трех монахов… Преступление предусмотрено статьей 102 Уголовного кодекса РСФСР…
Карташов вздрогнул.
– Ну а теперь давай рассказывай, как дошел до жизни такой…
– Я вчера все рассказал…
– Если будет как вчера, пеняй на себя…
Сапоги Карташова застучали по полу дробью.
– Будем волынку тянуть?..
Грищенко подождала, пока БОМЖ успокоился, и с его слов записывала:
«С монастырем Оптина пустынь знаком с августа 1992 года. Приезжал сюда устраиваться на работу, но меня на постоянную не взяли. В Оптиной пустыни я постоянно жил. Ездил-паломничал по другим монастырям. Церквям. В Бога я верю с детства. Родители также были верующие».
Потушила окурок:
– А с этим делом как? – покрутила у своего виска.
Потом записала:
«Перед армией я получил травму головы, и меня поставили на психиатрический учет. В армии я служил в инженерных войсках, в понтонно-мостовом батальоне. Демобилизовался в 1978 году».
– К уголовке привлекался?..
Записала ответ:
«В 1985 году меня арестовали, так как я подрался со своим отчимом. Он хватался за нож, за все, а я отбивался и ударил его табуреткой. Мне вменили статью, но признали невменяемым и поместили на лечение в Ленинградскую спецбольницу, где я пробыл четыре с половиной года. Вышел из больницы в 1989 году».
Грищенко раскрыла рот:
– Четыре года…
– Да, четыре…
«Вовсе не одиннадцать, – вспомнила разговор с Мортыновым, – но все равно порядком. Напали с ножом, ударил табуретом, лечился в психушке. Стопроцентный убивец».
Дальше в протокол вписывала:
