— Сейчас только завтрак, но ночью, накажу.
Шлепнув меня по попке, Гера оставил легкий поцелуй на моей макушке, выставил две тарелки на столешницу, взял в руки две чашки с ароматным кофе и присел напротив, я лениво бросила взгляд на стол где уже стояла моя тарелка, на которой лежали круглые жареные сырники с маслянистой хрустящей корочкой, политые прозрачным золотистым мёдом и моим любимым ежевичным джемом. Не забыл значит?
— Ммм… Ты тогда не шутил что умеешь готовить?
Стреляю глазками на сырники, они идеально округлые и пышные. Хоть я и умела готовить, но именно сырники никогда у меня не получались. Мои сырники всегда превращались в какое-то творожное печенье, а эти. Эти хотелось попробовать мгновенно. Макнув пальчиком в сладкий джем, тут же облизала его, пробуя на вкус.
— Ммм… Сладенько.
— Вы ещё не знаете всех моих кулинарных талантов, гражданка Соболевская, к слову, с голоду со мной ты не умрешь, сама явно не научилась готовить, м?
Пока я облизывала палец, не заметила как пару капель джема осталось у меня на уголках губ. Гер придвигается ближе к моему испачканному лицу, заботливо утирая все липкие следы, в затем, сам слизывает все остатки. Боже мой, ну почему это так сексуально?
— Ты слаще… Ну так что, сможешь будущего мужа накормить, или придётся мне кашеварить?
— Твое мнение ошибочно, я готовлю превосходно.
— Помню я твой фирменный омлет.
Усмехается, отпивая глоток горячего напитка.
— Вспомнил тоже, столько лет прошло. Кстати… Почему так тихо? Где все?
Поддерживая разговор, я взяла в руки приборы, с удовольствием отрезала кусочек ароматного, пышного сырника, обмакнула его в любимый джем и отправила кусочек в рот, принимаясь сладостно и тщательно его жевать.
— Дети уже в саду, Вера их отвезла. Ульяш, у меня к тебе есть серьезный разговор.
Я отложила столовые приборы в сторону, вытерла губы салфеткой а потом в упор посмотрел на Геру.
— Что-то случилось?
Пожав широкими плечами, под мой испытывающий взор, Герман вышел в коридор, а спустя пару минут он стоял напротив, протягивая в мои руки увесистую кожаную папку, как мне показалось с огромным количеством бумаг.
— Посмотри, я думаю тебе понравится.
Проглотив колючий ком в горле, я неторопливо стала изучать все содержимое. С каждой бумагой мои глаза расширялись все больше и больше. А на глазах уже пытались проступить слёзы счастья.
— Гер… Это же документы на удочерение девочек… Ты не передумал?
Всматриваюсь неотрывно в бумаги, но Герман перехватывает их из моих рук, кладёт документы на столешницу чуть подальше, а сам обхватив мои ладони, присаживается передо мной на корточки.
— Ты помнишь мои слова? Я всегда мечтал о большой семье, тем более с тобой.
— Да, но Гер… Юлька и Маша они же не род…
Я же прекрасно понимаю, не каждый мужчина полюбит чужого ребёнка, что собственно я и пытаюсь ему сказать, но Герман снова решительно берет инициативу на себя, прикладывая указательный палец к моим пухлым губам.
— Ульяш, чужих детей не бывает. Давай с тобой постараемся подарить этим малышкам нашу любовь, м?
— Громов, тебе кто нибудь, когда нибудь говорил, что ты идеальный мужчина?
Смотрю на него с огромной любовью, нежно касаясь колючей щетины на острой скуле.
— Я подозревал об этом… Ульяш, на этом приятные новости закончились, есть ещё кое что… То, что ты должна обязательно знать.
Вмиг, лицо Германа становится непоколебимо сосредоточенным, а я заметно напрягаюсь, вжимаясь всем своим телом в сидушку мягкого стула.
— Говори, мой хороший.
— Ульяш, у твоего отца вчера было слушание в суде.
— Я помню, ты говорил какого числа оно будет. Проблема в чём? Гер, говори все как есть.
Несколько секунд он молчит, как будто обдумывает как правильно мне преподнести информацию, а в душе я уже подозревала что-то неладное. Но терпеливо выжидала от него ответа не перебивая.
— Только выслушай меня спокойно. После слушания, твоего отца приговорили к семи годам колонии, но…
Тяжело вздохнув, Герман опустил глаза на мои руки, которые уже покрывались неконтролируемой дрожью.
— Весь судебный процесс он вел себя очень агрессивно, пытался сорвать заседание, угрожал судье. В общем, малыш, когда его уже пытались усадить в автозак, он выхватил автомат у конвоира… Не знаю как так получилось, но он стал стрелять на поражение, задел одного из сотрудников, а там… В общем, в целях самообороны, в твоего отца стреляли. Четыре пулевых ранения в грудь, он..
— Не продолжай пожалуйста.
Слушая внимательно Германа, я ничего не почувствовала, только какую-то сквозящую тишину внутри меня, я не понимала что со мной не так, но я не испытала ни одной эмоции, просто пустота и всё.
— Ульяш, но и на этом не все, перед заседанием, он сам, всучил мне в руки конверт, с просьбой передать его тебе.
— Какой конверт? О чем ты говоришь?
Герман выпускает мои ладони из своего захвата, снова встаёт на ноги, берет ту же папку и достает из бокового кармана небольшой конверт.
— Вот, я его не открывал, но мне кажется это его прощальное письмо. Я оставлю тебя пока, пойду собираться, мне скоро на смену, а ты… Посмотри.
Несмело забираю конверт из рук Германа и с замиранием сердца разворачиваю запечатанный лист бумаги. Аккуратно, чтобы не порвать лист, извлекла письмо, которое было с удивительно огромным текстом.
«Моя взрослая девочка, частичка моей плоти и крови, если ты читаешь это письмо, то меня скорее всего уже нет. За каждое действие или за каждую ошибку в этой Жизни приходится жестоко платить, и сейчас настал час моей расплаты. Поверь, я правда хотел поговорить с тобой раньше, но… Ты сама знаешь мой характер. Сам проклинаю себя за него. Прошу тебя, не выбрасывай письмо, дочитай до конца. Правда, я так много тебе не сказал, знай, я всегда о тебе беспокоился, искренне желал только самого лучшего. Я часто мог сказать тебе во время ссоры самые обидные слова, мог замахнуться и унизить грубой пощечиной. Поверь дочь, сам себя за это корю и ненавижу. Самое главное, что ты должна знать, я очень тебя люблю, хоть и не говорил и не показывал этого. Но это чистая правда. Ты моя единственная дочка, мой светлый лучик. Я, правда, восхищаюсь тобой, дочь, потому что ты у меня сильная девочка, никогда не показывала своих слез, тебе было дико больно и неприятно, но ты шла с гордо поднятой головой только вперёд, я безмолвно смотрел на тебя и умирал изнутри, не понимая насколько у тебя ранимое сердце и душа, жаль, Что я понял это сейчас, я не берег твою ранимую душу, которая надрывно кричала о помощи. Я так надеялся, что именно Игорь сможет сохранить этот блеск в тебе, но я ошибся… Я! Только я искалечил твою жизнь, тогда, шесть лет назад, именно с моей подачи Игорь уничтожил Германа, я причина вашего расставания, это только моя вина, я так был одержим твоим браком с Зотовым, что готов был пойти на самый страшный грех, лишь бы все сложилось нужным пазлом для меня. Главное, что я не решился бы сказать тебе в глаза, я причина смерти твоего неродившегося малыша, я виновен в смерти своего единственного внука… Именно в мою голову пришла ненавистная мысль избавится от него пока об этом не узнал Громов, зная он о ребенке раньше, никогда бы тебя не отпустил, даже во вред себе. Я знаю, читая эти строки, ты возненавидишь меня ещё сильнее, но ты должна знать. Я горжусь что ты лучше меня, тебя не испортил этот грязный мир, не уволок в пучину топкого болота. Я понимаю что я не смогу искупить перед тобой свою вину, но я попытаюсь хотя бы обеспечить тебе достойную жизнь с Громовым. Позволишь мне это сделать? Ведь только он в твоем маленьком сердце. Я надеюсь, что да… На твое имя открыто несколько счетов, там накопилась немалая сумма, хватит ещё и вашим внукам, сможете жить и ни в чем себе не отказывать, это не мое перед тобой искупление, это лишь самая малость что я могу сейчас сделать для тебя. Я просто хочу дать тебе шанс жить не только в любви спустя столько лет, но и как я хотел всегда, чтобы ты жила в достатке. Я не прошу прощения, знаю что такое простить невозможно, но я хочу чтобы ты знала, я искренне сожалею что решил твою судьбу шесть лет назад… Сам обрек тебя на смертельные муки и страдания. Да… Спасибо что открыла глаза на мать, пусть даже и спустя столько лет, имущество которое не взято под арест, а оно есть и заграницей, все записано на тебя, твоя мать осталась ни с чем, оставшуюся жизнь она сгниет в безденежье и нищете, я думаю, её неприятно удивит моё завещание. Это её расплата. В этом конверте как раз и лежит заверенная копия его. Изучи, все твое. Даже её детище, её фонд. Он твой теперь. Ты как никто другой сможешь действовать по совести и направить все его средства действительно на помощь детям. Прости меня… Прошу лишь об одном, отпусти все плохое, оно прошло, каждый ответит за содеянные грехи. Живи, дыши, будь наконец по настоящему счастлива, моя дочь. Люблю тебя. Твой папа.»
