— Ересь! Безбожная, гнусная ересь! Ты еретик, предатель Господа!

И моментально со всех сторон в меня полетели не менее гневные возгласы:

— ЕРЕТИК! ЕРЕТИК! ЕРЕТИК!

Отчаяние заставило меня издать стон, в ужасе обвел взглядом высокие темные стены. Пляска огоньков под потолком и безумные дикие проклятья походили на нарастающую вакханалию. Смотря на дрожащее пламя свечей, вдруг ясно ощутил, как замедляется время вокруг меня, а пол начинает уходить из-под ног. Эти огни…

Пол, на котором мы стояли, должен был стать костром инквизиции. И еретиком, которого она собралась сжигать в такой торжественной обстановке, снова был я…

Только сейчас понял их зверский замысел: они сбросят свои свечи вниз, и бензин, разлитый по всему полу зала, вмиг превратится в огненную геенну… И это все же случится… Сгорю… Заживо. И вместе со мной сгорит и Эндрю…

Позади находилась спасительная дверь в мужское отделение, но мой измученный разум вдруг быстро осознал, что она может быть заперта. Мог попытаться добежать до нее до того, как они бросят свечи, но времени вернуться в коридор в случае, если дверь не откроется, уже точно не осталось бы. От отчаяния и агонии ожидания мучительной боли у меня вырвался громкий всхлип ужаса.

— Ты не достоин прощения! Не достоин спасения! Не достоин вечной жизни! Отныне за свои преступления против Господа Нашего Полтергейста ты навсегда изгоняешься из лона Церкви! Анафема! — в бешеном исступлении завопил пришедший в религиозный экстаз пациент-священнослужитель.

— АНАФЕМА! АНАФЕМА! АНАФЕМА! — загремело со всех сторон.

Уже не сдерживая текущие по лицу слезы, повернулся к Эндрю, но он только продолжал завороженно пялить взгляд на пламя десятков свечей. И тут понял, на сей раз моей жизни точно пришел конец: должен буду погибнуть самой страшной смертью, сгинув навсегда в пожирающем плоть пламени…

Понимал, у меня практически не было шансов выбраться из ловушки, подстроенной пациентом-священнослужителем: с одной стороны были две двери, которые вполне могли быть заперты, а с другой — коридор, оканчивающийся тупиком. Даже если бы выбрал второй путь и сумел добежать до коридора до того, как пациенты на балконах скинули бы вниз свои свечи, оказался бы заперт в замкнутом пространстве, отрезанном огненной стеной, и все равно задохнулся бы от угарного газа. Кроме того, рядом со мной находился Эндрю, за жизнь которого был в ответе.

— Отпустите хотя бы его! Он ни в чем не виноват! — отчаянно прокричал, пытаясь если не оттянуть время, то хотя бы спасти моего несчастного спутника.

Но мой голос утонул в общем потоке проклятий и религиозного помешательства.

— Позволь ему уйти! Он такой же пациент, как и вы все! — бросил стоявшему наверху «отцу», который все это время наблюдал за моими хаотичными метаниями в поисках хоть какого-то спасения.

Немного поразмыслив, тот вновь поднял руку вверх, делая знак всем остальным.

— Да будет так, — ответил он, когда толпа затихла, и обратился уже к Эндрю, который вообще не замечал ничего из того, что творилось вокруг. — Сын мой. Ты совершил грех, поддавшись на увещевания этого злокозненного лжепророка, но вижу, что заблуждение твое происходит от незнания и наивности, а не от намеренного злого умысла. Всевышний милостив и учит нас прощать тех, кто оступается в неведении, Он любит нас и прощает нам грехи наши, если раскаяние наше исходит от чистого сердца. Так выйди же из этого зала и принеси покаяние.

Стал лихорадочно соображать, что можно было сделать. Дождаться, пока Эндрю дойдет до коридора, и резко побежать за ним? Броситься бежать прямо сейчас, пока они отвлечены на другое? Побежать к входу в мужское отделение в надежде, что дверь не будет заперта? Не знал, что делать! Не знал! Не знал!

Почему-то вдруг мгновенно представил, как мой спутник, которого буквально уговаривал не сдаваться и идти дальше, сейчас выйдет из заготовленной ловушки, не оборачиваясь и ничего не говоря мне, а затем во всеуслышание скажет, что больше знать меня не желает. И будет стоять перед огненный маревом, восторженно наблюдая за тем, как пламя пожирает мою плоть… От этих мыслей обхватил больную голову руками, потянув себя за свалявшиеся волосы.

Но Эндрю стоял, не двигаясь и никак не реагируя на все то мракобесие, что творилось вокруг нас: его измученный разум был полностью поглощен картиной множества танцующих огоньков, которая, должно быть, казалось ему прекраснее всего, что он видел за всю свою жизнь.

— Иди! Чего ты ждешь? Он позволил тебе уйти! — безумно прокричал, хватая его за плечо одной рукой и вытирая слезы со своего лица другой.

Но он только оттолкнул меня: отвлекал его от созерцания огня, единственной вещи, которая приносила этого больному человеку радость и умиротворение.

Меня окончательно захлестнула волна отчаяния: мой замученный постоянными издевательствами, бегом и болью разум уже просто не выдерживал такого колоссального, нечеловеческого напряжения. Столько раз был на грани гибели, столько раз ощущал ледяное дыхание неминуемой смерти, столько раз прощался мысленно с теми, кого люблю, но у каждого человека есть свой предел, черта, за которой его силы заканчиваются, и начинается страшная бездна безумия. Сломать можно любого, а я и в помине не был столь сильным и выносливым, чтобы дальше противостоять этому всему. Не был солдатом, не был пилотом или спасателем, был всего лишь простым сотрудником психиатрических больниц. Не было у меня больше сил выносить это все, не было!

Неожиданно позади меня раздался оглушительный удар, за которым последовал еще один, еще громче предыдущего. Уже совсем ничего не соображая, обернулся, и из моей груди вырвался истошный вопль ужаса.

Одна из дверей, та, которая располагалась слева от ведущей в мужское отделение, теперь лежала на полу, сорванная с петель, а в проходе, страшно рыча и скалясь, стоял не кто иной, как Маклейн-монстр, неведомым образом выбравшийся из запутанного лабиринта канализации! Что-то пробормотав себе под нос, он с грозным рыком бросился прямо на нас с Эндрю, гремя цепями, но поскользнулся на бензине и растянулся на полу. Прогнившие доски под его весом угрожающе захрустели и начали медленно трескаться.

— Чер… тово… бо… л… ото!

Опомнившись и уже не разбирая ничего, кроме своих истошных воплей, кинулся в сторону коридора, забыв обо всем остальном на свете. В зале поднялся такой неистовый вой десятков голосов, что он был подобен грому с небес или завыванию бури. Больше не мог видеть, что творится наверху, но краем глаза все же заметил, как какой-то пациент уже, к счастью, без свечи, отчаянно вопя, цепляется за край перил. Охваченная паникой толпа сбросила его вниз, и он упал на пол с довольно большой высоты, больше не двинувшись. Не выдержав всего этого безумного столпотворения, один из балконов рухнул вместе с группой мечущихся и кричащих в ужасе пациентов, проломив пол, и доски начали трескаться одна за другой. Пол уходил из-под ног в прямом смысле этого слова.

Успел кое-как выбраться в коридор до того, как доски окончательно сломались, и что есть сил бросился бежать в спасительную темноту коридора, смутно вспоминая, что он оканчивался тупиком, как вдруг среди общего гвалта и воя истеричных голосов услышал один, который показался мне… другим.