— Похоже, нам придется вернуться в здание клиники, Эндрю, — безрадостно проговорил, посмотрев на стоявшего рядом пациента, — все-таки нужно искать способ попасть в административный блок. Если мы доберемся туда, там нам уже ничего не будет угрожать.

— Ты говорил то же самое, когда спускался сюда, — справедливо заметил тот.

— Хорошо, если у тебя есть другие варианты, давай обсудим их, — сказал; Эндрю практически все время слепо следовал за мной, но меня в какой-то мере уже начинал раздражать тот факт, что должен был постоянно уговаривать его идти дальше.

— Ты лишь продлеваешь наши страдания, — горестно отозвался Эндрю, вновь опускаясь на пол и закрывая лицо руками, — а я хочу просто умереть. Не могу больше бороться.

Как же это было невыносимо… У меня и так совсем не оставалось сил, мне самому хотелось лезть на стену от безысходности и отчаяния, оттого, что брожу кругами в этом жутком застенке, потеряв счет времени и пролитым слезам. А еще должен был подбирать правильные слова для того, чтобы поддерживать морально Эндрю.

— Ты хочешь умереть? — задал вопрос, склоняясь над ним. — А ты подумал вообще о том, что этим самым ты делаешь больно мне? У меня душа болит за тебя, сердце кровью обливается, когда вижу, как ты страдаешь! Помочь тебе как-то хочу, думаю, как еще поддержать тебя, как отвлечь, а ты заявляешь мне, что тебе хочется умереть? Эндрю, ты понимаешь, это пощечина, плевок в душу? Получается, столько делаю для тебя, а тебе это все и не нужно вовсе?

Эндрю убрал руки от лица, обреченно посмотрев в пол. Мне было сложно понять, о чем он думал в тот момент, но очень хотелось верить, что мои слова оказывали на него хоть какое-то влияние.

— Пожалей и ты меня тоже, — не зная, что еще добавить, произнес, — не делай мне больно. Хотя бы ты. Возьми себя в руки, как бы ни было тяжело. Мне тоже плохо, у меня тоже все тело болит, но заставляю себя идти вперед, потому что иначе нельзя. Мы должны выбраться, должны, понимаешь? — протянул ему руку, помогая подняться. — Давай, пошли, не нужно сидеть на полу — он мокрый и грязный.

Ничего не сказав, поникший пациент первым полез наверх, а дальше и проследовал за ним, все еще надеясь, что мои слова хоть как-то подействовали на него. Когда поднимался по лестнице, мне вновь вспомнилось, как едва не захлебнулся мерзкими сточными водами в затопленном тоннеле, и меня бросило в жар. В последнее время меня слишком часто бросало то в жар, то в холод, что определенно было очень плохим признаком. Очень боялся того, что в мои раны может попасть инфекция, а лихорадка стала бы первым признаком этого.

«Сойду с ума здесь, — украдкой вытирая навернувшиеся на глаза слезы, подумал, — сойду с ума. Они своего добьются».

Теперь остался еще и без электронного пропуска: он намок, и его пришлось выбросить. Когда начинал задумываться над всеми этими вещами, меня охватывало такое же беспросветное отчаяние, как то, в котором пребывал Эндрю.

— У меня раньше была мечта, — невнятно проговорил пациент, прорезая тишину, — хотел водить грузовую машину. Необщительный. А водителю грузовой машины не нужно много общаться с людьми.

Когда мы оказались на втором уровне, просто повел своего больного спутника по указателям, которые направляли нас в доселе неизвестное мне женское отделение. В некоторых местах было настолько темно, что мне приходилось пользоваться чудом уцелевшим прибором ночного видения; в один из таких разов обратил внимание на мигающее в верхнем углу видоискателя изображение пустой батареи. С ужасом осознал, аккумулятор работавшего без перерыва все это время прибора ночного видения начинает разряжаться. Только сейчас до меня дошло, забывал отключать его, потому он работал даже тогда, когда в нем не было необходимости. Мы и так уже остались без электронного пропуска, и не представлял, что буду делать, когда аккумулятор полностью разрядится: найденный еще в подземной лаборатории прибор ночного видения спасал мне жизнь неоднократно, а в некоторых местах клиники ориентироваться без него вообще не представлялось возможным.

— Господи, этого еще не хватало, — в сердцах проговорил, ускоряя шаг в кромешной тьме: если бы заряд закончился в этом месте, мы остались бы совсем беспомощными.

— Что случилось? — испуганным шепотом мгновенно отозвался Эндрю, которого вел за локоть за собой.

— Ничего, все спокойно, — решив, что ему лучше не знать о надвигающейся угрозе, с плохо скрываемым отчаянием в голосе ответил, — вот тут лестница и рядом указатель — сейчас поднимемся, и нам останется всего один уровень до поверхности.

Поднявшись по лестнице, мы оказались в широком туннеле, который, к счастью, был хоть и скудно, но освещен. Наличие света принесло мне мимолетное облегчение: теперь, когда заряда аккумулятора оставалось совсем немного, на мои плечи легла тяжкой ношей еще одна непосильная забота — мне нужно было всеми силами экономить оставшийся заряд, потому что было неизвестно, какие условия ждали нас в дальнейшем. Впервые за все это время отключив свой прибор ночного видения, двинулся вперед, изможденно переставляя изувеченные ноги.

Как же вышло так, этот тихий и недооцененный всеми пациент-священнослужитель причинил мне столько зла за одни только неосторожно сказанные слова? Он покалечил мне ноги, навсегда оставив на них шрамы, изломал мою психику, вложив в нее трепетный ужас перед огнем, а теперь еще и попытался утопить. Ему было даже безразлично то, что помимо меня, повинного в «ереси», погибнуть мог и безвинный с его точки зрения человек. Никогда еще так не ошибался в людях. Никогда.

— У тебя есть женщина, Дэвид? — едва слышно и неожиданно спросил Эндрю, прервав мои размышления.

Этот вопрос, заданный пациентом, немного удивил меня, но потом до меня дошло, он просто тянется к чему-то простому и понятному всем людям, чему-то, что было бы не связано с ужасами лечебницы, заполнившими всю его жизнь. Иногда такие простые человеческие разговоры становятся единственным, что удерживает от окончательного безумия.

— Еще полгода назад была, — ответил, обернувшись на мгновение к нему, — а теперь уже нет. Может быть, что-то и изменилось бы, если бы не отправился работать в эту клинику: нам тоже не давали контактировать с внешним миром, как и вам.

— Она ушла от тебя? — тихо спросил Эндрю.

— Не то что ушла: мы оба подошли к тому, что нам надо расстаться. Но инициатором расставания выступила она, — помолчал, вспоминая, как машинально закрывал на ключ входную дверь своей квартиры, понимая, что остался в этих четырех стенах один, — мы были счастливы, как все пары, которым вскружили голову чувства. Почти сразу съехались, жили душа в душу, заботясь друг о друге, в постели всегда все было прекрасно. А потом постепенно на первый план стали выходить финансовые проблемы, — горько усмехнулся, — понимаешь, зарабатываю немного, квартира у меня хоть и своя, но совсем небольшая. Двое еще проживут в крохотной квартирке, где спальня совмещена с кухней, но… этого недостаточно на самом деле.

На какое-то мгновение погрузился в воспоминания, которые теперь в этом царстве мрака, боли и отчаяния стали для меня подобными свету спасительного маяка в безмолвном тумане. Всегда думал о доме в самые тяжелые моменты: эти воспоминания причиняли боль, но только благодаря им все еще сохранял остатки рассудка.