— Дэвид.

— Я здесь.

В ответ раздалось лишь молчание. Мы молчали оба, истощенные и вымученные навалившимися нечеловеческими испытаниями. Холод ощущался очень остро: казалось, от стены тянет могильным тленом, который запускает свои когти в мою спину. Ноги сводило от боли, которая от переохлаждения становилась только сильнее.

Как же мы дошли до такого? Как вышло так, что сидел на вымощенном ветхим кирпичом мокром полу, заплутав в бесконечных подземельях, сидел, прижимая к телу дрожащими от холода руками изувеченные ноги, а единственным спутником, человеком, не дающим мне сойти с ума, стал психически больной? Как мы все, люди, в этом месте опустились так низко, приняв на себя животные роли жертв и хищников, утонув в собственном отчаянии, страхе и страданиях? Почему пребывал сейчас здесь, попав в плен этого царства беспросветной тьмы и кошмаров, когда где-то там, за много миль отсюда, есть моя любимая, с которой мы оба наделали столько ошибок… Почему все сложилось именно так?

Не было никакой надежды, никакого просвета, только холод сырой могилы, одиночество и боль… И усталость. Непередаваемая усталость, измождение, от которого хочется забыться и исчезнуть. И еще мерный звук капель, ударяющихся о водную гладь. Тьма. Пустота. Безмолвие. Спать. Спать.

— Мы правда выберемся?

— Конечно, — тихо отозвался, пытаясь убедить себя в том, что действительно так думаю, — полностью в этом уверен. Просто сейчас нужно взять себя в руки, как бы ни было тяжело. Потом уже можно будет расслабиться. Когда попадем на улицу. Слово врача…

И опять повисло напряженное молчание; мне казалось, что оно отдается неведомым звоном в ушах. Челюсть сводило от холода. Присутствие рядом другого человека, даже психически больного, придавало мне сил, но и они утекали, как вода через крошечное отверстие — незаметно для глаза, но неумолимо.

— Сейчас отдохнем немного и пойдем дальше, да? — цепенея от холода, негромко проговорил, вслушиваясь в тихое капание воды где-то вдали. — Здесь уже безопасно: Маклейн сюда не протиснется никак, а больше в канализации никого нет. Потому закрой глаза и поспи немного. Буду тут рядом и разбужу тебя, если что-то случится.

Пусть отдохнет. Ему было тяжелее, чем мне… Только бы не было кошмаров — сон давно уже перестал быть спасением для пациентов лечебницы.

— Расскажи мне, как будет в других клиниках, — едва слышно прошептал Эндрю, натягивая брезентовую ткань почти до самого носа.

— В других клиниках все будет совершенно иначе, — закрывая уставшие глаза и прислоняя голову затылком к стене, негромко протянул, — ты будешь жить в просторном светлом отделении, где все будет направлено на то, чтобы тебе было комфортно и уютно. На окнах будут висеть красивые шторы, пропускающие свет, стены будут украшены картинами в мягких пастельных тонах. Ты будешь жить в небольшой комнатке один или, если захочешь, с соседом, с которым у вас наверняка сложатся дружеские, доверительные отношения. У тебя будет своя кровать с мягким и чистым постельным бельем, обязательно будет одеяло, которым ты укроешься от холода. Будет свой шкафчик, принадлежащий только тебе, куда ты сможешь складывать свои личные вещи и одежду. В отделении будут приятные, отзывчивые доктора-психиатры, всегда готовые выслушать тебя и помочь тебе делом и советом. С тобой будут работать грамотные психотерапевты и психологи: ты будешь посещать различные кружки по интересам, проходить увлекательные психологические тесты, рисовать, играть на музыкальных инструментах, петь. Будешь заниматься спортом, играть в команде с другими пациентами. В отделении будут привлекательные, веселые медсестры, всегда готовые пошутить и поговорить с тобой. Санитары будут о тебе заботиться, помогать с тем, что ты не сможешь сделать сам. Ты будешь выходить на прогулку каждый день, сможешь свободно ходить по отделению, даже спускаться во внутренний двор клиники, чтобы подышать воздухом и пообщаться с другими людьми. У тебя будут различные книги, газеты, доступ в интернет… А потом, того и гляди, ты и сам не заметишь, как твоя тревога пройдет, настроение станет лучше, начнешь крепко спать. У тебя появятся какие-то стремления, планы на будущее. И тебя выпишут из клиники… Вернешься в свой дом, устроишься на какую-нибудь работу, начнешь зарабатывать деньги… Встретишь девушку. И мы с тобой будем ходить по вечерам в паб, смотреть бейсбол. Может быть, даже будем болеть за одну и ту же команду. А на выходных будем выбираться на природу, разбивать палатки, купаться в реке… Будем петь песни под гитару… И все это забудется, не будет больше никаких страхов, кошмаров, боли… Все будет тихо, спокойно, размеренно, как и должно быть… будет хорошо… хорошо…

Открыл глаза, покосившись на Эндрю. Он лежал, не двигаясь, и лишь грудь его мерно вздымалась вверх в такт дыханию. Он заснул.

Вновь закрыл глаза, прислоняя голову к стене и сжимаясь от холода. Тишина… Тишина… Лишь капли где-то падают в воду. Ноги болят, пульсируя жидким огнем. И озноб. Так холодно, так непередаваемо холодно. Когда-нибудь все кончится. Все пройдет. Боль. Страх. Холод. Спать. Спать.

Спать…

На мои колени опустилось что-то тяжелое — посмотрев вниз, увидел, что передо мной в темной мгле покоится чье-то ослабшее тело. Узкие плечи и голова с растрепавшимися, испачканными в чем-то липком волосами лежали на моих коленях. Медленно склонился ниже, стараясь рассмотреть словно расплывающиеся в пространстве черты лица человека, лежавшего передо мной: предчувствие чего-то недоброго начинало растекаться внутри меня. Дрожащими руками повернул невероятно тяжелую голову к себе и только тогда смог рассмотреть заострившиеся скулы, впалые щеки и обращенные ко мне замутненные, но все еще разумные глаза. Узнал их — это были глаза моего пациента, Кэссиди Рид. Только сейчас понял, темная мгла, окружающая нас, является на самом деле багровой кровью, разлившейся вокруг, подобно бескрайнему океану.

Дотронулся еще раз до ледяной щеки бледного Кэссиди и взволнованно спросил его:

— Тебе плохо?

Кэссиди беззвучно открыл рот, словно пытаясь мне что-то сказать, но слова застряли в его горле. Меня начал постепенно сковывать крадущийся ужас: чувствовал присутствие в воздухе чего-то недоброго, противоестественного. Присмотревшись к мертвенно-бледному телу пациента, увидел, как на его шее расползается уродливый шрам, из которого начинает медленно вытекать густая темная кровь странного черного цвета.

— П-помоги мне… — с нескрываемым страданием хрипло протянул Кэссиди, протягивая ко мне костлявую руку.

Судорожно дернулся, пытаясь понять, что можно сделать для него. Мое дыхание стало затрудненным, как будто вдохнул воды, а сердце забилось еще чаще, поддавшись нарастающей с каждой секундой панике. Не чувствуя свою руку, прислонил ее к ране на шее Кэссиди в попытке остановить кровотечение, но густая, даже вязкая кровь начала медленно просачиваться сквозь мои пальцы, заливая собой все вокруг. Еле справляясь с дрожью, крепко зажал рану уже второй рукой, но черный поток отвратительной неестественной крови все равно продолжил вытекать через мельчайшие щели, разливаясь по бледной, почти прозрачной коже Кэссиди и моей грязной одежде, затем смешиваясь с темной мглой вокруг нас.

Почувствовал, как к ужасу добавляется еще и отвращение: по моим пальцам стекало что-то вязкое. Убрал руки от раны на шее Кэссиди, с непередаваемой жутью глядя в его полные мольбы глаза.