— Знаешь, чем отличаюсь от тебя? — задал он мне вопрос, когда мы дошли до конца коридора, где обнаружился наконец-то небольшой склад.

— Чем? — поинтересовался в ответ, доставая из уцелевшей аптечки несколько упаковок стерильных бинтов и довольно тупые ножницы.

— У меня от нейролептиков глаз дергается, а у тебя — нет, — вполне серьезно заявил мне Эндрю.

— У всех людей время от времени дергается глаз от нервного перенапряжения — это называется «нервный тик», — пояснил, демонстрируя ему свои находки, — вот, посмотри, нашел то, что мне было нужно. Давай вернемся в душевую, там сменю себе повязки на ногах, и пойдем уже дальше.

В очередной раз Эндрю без всяких обсуждений сделал то, что сказал: он вообще двигался совершенно бесцельно, как и все прочие пациенты, застрявшие в этом аду. Наверняка этот глубоко несчастный человек даже не попытался бы сам спастись из клиники, не найди его самолично. Пока мы возвращались в душевую, где мог обработать свои раны, все продолжал раздумывать над его словами и судьбой. До чего же несправедливо жизнь обошлась с этим конкретным человеком: он содержался в этой проклятой лечебнице уже достаточно давно, насколько помнил из его личного дела, и определенно не видел со стороны тех, кто по идее должен был лечить его и заботиться о нем, ничего, кроме издевательств, унижений и насмешек. Он совершенно не был зол по своей природе, но его будто намеренно сталкивали все глубже и глубже в пропасть безумия — в этой клинике не лечили пациентов.

— Что у тебя с руками? — спросил, скосив взгляд на ужасающие кривые порезы, тянущиеся вплоть до кистей рук моего спутника.

Эндрю ничего не ответил, только еще ниже опустил голову, стараясь спрятать от меня свой взгляд, хотя шел справа от него и не мог видеть его здорового глаза — очевидно, даже вспоминать и говорить об этих порезах для него было очень тяжело.

— Ты сам порезал себе руки? — спросил, мне было прекрасно известно, что психически больные часто наносят себе разнообразные увечья по самым разным причинам.

— Нет, — едва слышно отозвался бедный пациент, который всеми силами пытался избежать этого разговора.

— А кто тогда? — продолжил, стараясь говорить так, чтобы мой голос не звучал слишком громко и резко для него, но Эндрю снова не ответил, лишь проведя неуверенно рукой по шероховатой поверхности участка своей кожи, который был изуродован старым ожогом. — Эндрю, послушай меня, — остановился сам и остановил его, — мы с тобой сейчас полностью зависим от взаимной поддержки, как бы это ни было тяжело, мы должны доверять друг другу. Со своей стороны обещаю тебе, что на любой твой вопрос отвечу честно, ничего не утаив, но мне все же хотелось бы, чтобы ты был со мной так же честен. Все-таки прошу тебя ответить, кто порезал тебе руки?

Эндрю еще какое-то время помолчал, словно пытаясь заставить себя ответить, а затем все же тихо сказал:

— Коэн.

«Убеждение +1» — раздалось передо мной в быстро пробегающей строке. Что за бред?..

Поначалу даже не сильно вдумался в смысл сказанного, ответ Эндрю показался мне каким-то странным и бессмысленным.

— Коэн? — переспросил, бросив беглый взгляд на его изувеченные руки, которые он моментально спрятал за спиной. — Подожди, ты сказал, что Коэн порезал тебе руки?

Эндрю утвердительно кивнул, исподлобья, но совсем беззлобно посмотрев на мое растерянное от недоумения лицо, но этот его слабый кивок еще больше озадачил меня.

— Зачем? — только и смог спросить, изучая его взглядом; в душу мне начало закрадываться отвратительное липкое ощущение ужаса, подозрения, которое было подобно скользкой извивающейся змее, но отказывался верить в собственные догадки, которые приобретали все более и более отчетливые формы.

— Не знаю, — обреченно протянул Эндрю, заставлял его вспоминать о событиях, которые он намеренно прятал в самые отдаленные уголки своей памяти, — если бы спросил, он отрезал бы мне и язык…

Эти слова стали подобны удару кувалдой по голове… В мужском отделении, где работал два с половиной злополучных месяца, постоянно происходили странные и необъяснимые вещи: периодически находил пятна крови на полу и постельном белье, пациенты при непонятных обстоятельствах получали травмы и увечья различной степени тяжести, двое вообще пропали без вести, когда их перевели в подвальное отделение. Своими глазами видел людей без пальцев, языков, с порезанными и сломанными конечностями. Никому из персонала дела не было до такого состояния вещей, а этот Коэн… Он только посмеивался всегда или отшучивался, говоря, что это его рук дело. Или не отшучивался… В моей голове стремительным потоком образов пронеслись неприятные воспоминания: вот он увозит в инвалидном кресле отчаянно взывающего о помощи пациента Моргана к выходу, вот стою в уборной, держа в руках на свету ужасающий инструмент, который сам Коэн назвал впоследствии реберными ножницами… Вот пытаюсь понять, как пробраться в подвальное отделение, рассматривая кухонный лифт, а он подкрадывается ко мне сзади. Вот прячусь за ширмой, все-таки попав в этот проклятый подвал, наблюдая, как мой бывший администратор рыщет поблизости, разыскивая меня. Стоял, вспоминая это все, и чувствовал, как встают дыбом волосы, а ноги начинают подкашиваться от разливающегося по венам жидкого ужаса… Мне нужно было, наконец, сделать то, что упорно не делал все это время — принять реальность.

— Так это он все это время калечил пациентов в отделении?! — на одном дыхании выпалил, мне казалось, что вся моя кровь разом прилила к голове.

Эндрю молчал, но и сам уже знал ответ на этот вопрос. От осознания такой страшной правды у меня голова шла кругом, обхватил ее руками, пытаясь как-то ослабить оглушительный стук в висках. Коэн, администратор отделения и мой непосредственный руководитель, человек, которого вроде бы знал, все это время издевался в изощренной форме над другими… Знал, что он садист, но даже в страшном сне мне не могло привидеться то, как далеко он зашел на самом деле.

— Почему ты мне ничего не сказал?! — схватив Эндрю за плечи, прокричал. — Столько раз задавал вопросы! Почему?! Ты мне не доверял? Ты боялся, что донесу кому-то? Разве хоть раз тебя обманывал?

— Он делал это всегда. Ты ничего не смог бы изменить, — горестно отозвался тот, — и никто не смог бы. Не хотел втягивать тебя в это.

Отпустил его и прошелся по кругу, будучи не в силах справиться с эмоциями.

— Но как? — ужаснулся, жуткая правда не укладывалась у меня в голове. — Как он делал это все?! Тоже работал там! Почему ни разу не видел, как он это делает?!

— Он не делал это в отделении, — последовал ответ Эндрю.

— А где? — выпалил, уже готовясь к страшному ответу, который и сам знал.

— В подвале. Там ему никто не мешал, и крики слышны не были, — закрыл лицо руками.

— Но я же там был! — в исступлении воскликнул, не находя себе места. — Видел этот подвал! Подвальное отделение!

Почему так долго не замечал всех этих намеков, ну почему?! Был слишком опрометчив, отрицал очевидные вещи — и вот, куда это меня завело. Теперь уже точно ничего нельзя было исправить.