После подгонки обмундирования в избу пришел майор с незнакомым военным в форме без погон. Климкин незнакомца представил.

– Старший лейтенант Храмцов. На время операции будет командиром группы.

После представления командира был обед. Недвижаев прошептал Михаилу.

– Сегодня вечером или завтра к немцам пойдем, как пить дать.

Оказался прав наполовину, поскольку они не пошли, а полетели на Ли-2 посадочным способом, так как парашютной подготовки не было ни у кого. Раздали оружие, патроны и гранаты, шерстяные подшлемники. Очень нужная вещь, бережет лицо от обморожений. В ранцах – сухой паек на три дня.

Видимо, операцию готовили заранее, потому что в заданном районе недалеко от Минска садились по сигналам – четырем горящим кострам. Самолет еще на колесном шасси, на замерзших кочках при посадке подпрыгивал. Только остановились, как по приказу Храмцова выпрыгивать на землю стали. Едва последний разведчик покинул салон, как механик закрыл дверь и самолет пошел на взлет. Вся высадка заняла минуту.

– Уходим в темпе! – велел Храмцов. – Немцы могли засечь посадку самолета.

Посмотрел на компас, на ясное небо, звезды направление указывали не хуже компаса. Пустились в бег по пересеченной местности километров на пять. В темноте бежать сложно, боялись подвернуть ногу и стать обузой для группы. Бойцы уже дышать тяжело стали, а старлей – как спортсмен, хода не сбавляет.

– Все, не могу! – прохрипел Малахов.

– Привал, – объявил командир.

Все улеглись. А Храмцов зажег фонарь с синим светофильтром, стал сверяться по карте.

– Через три километра дорога, – объявил он. – Через полчаса мы должны быть там. Подъем!

И снова бег, уже на пределе, на самолюбии. Впереди показалась темная полоса – дорога. Залегли. Однако – плохая маскировка, сюда бы сейчас белые маскировочные халаты, даже простыни сошли бы. Немецкие шинели серо-зеленые, цвета «фельдграу». Шинели грели плохо, не то что советские на ватной подкладке, даже слабый мороз разведчики сразу почувствовали.

Минут через десять показался крытый грузовик, моргнул фарами три раза и остановился.

– Группа, бегом к машине и в кузов!

Побежали, хотелось согреться. Минута – и все в кузове, а старлей в кабине. Хлопнула дверца и машина поехала. На дне кузова ближе к кабине набросано сено. Легли. Здесь задувало меньше, чем у заднего борта. Через какое-то время остановились, зазвучал разговор у кабины. Потом в кузов заглянул полицейский, посветил фонарем. Разведчики притворились спящими. Похоже – застава перед въездом в город. Объяснялся с ГФП старлей.

Зачастую в ГФП служили бывшие полицейские чины, поднаторевшие в досмотрах документов, обысках, допросах. И проблем доставляли нашим разведчикам и партизанам много. А еще было гестапо, СД, полиция из предателей, карательные батальоны, а немного позже появилась радиопеленгаторная служба на машинах. Много радистов они погубили, действовали оперативно. А скрыться с места передачи сложно. Не бросишь же рацию?

У группы рации не было. Слишком громоздко: сама рация занимала половину ранца, да еще блок питания в две батареи, еще две в запас. Объемно и приметно, для ГФП особый интерес, они вещи досматривали. Никакие бумаги или звания от досмотра не защищали.

Въехали в город, немного попетляли по улицам. Потом грузовик въехал во двор частного дома. Храмцов подошел к борту.

– Выходим. Говорим только по-немецки. Мы находимся в Минске. Хозяин дома наш человек, служит в полиции.

Коротко, но доходчиво. Молча выгрузились, прошли в дом. Дом полутораэтажный. Нижний хозяйственный полуэтаж кирпичный. Жилой этаж из бревен, потемневших от времени. Хозяин ворота закрыл, войдя в дом, запер дверь.

– Располагайтесь, панове.

У хозяина сильный польский акцент. Сам он в небольшой спальне обосновался, Храмцов – в большой комнате на диване, остальные на полу. И этим довольны. В доме тепло, всяко лучше, чем в лесу на промерзлой земле. Спать улеглись, положив под головы ранцы, накрывшись шинелями.

Утром грузовик уехал, хозяин ушел на службу, успев выставить на стол вареную картошку и закипевший чайник. Перекусили бульбой под рыбные консервы. Потом галеты пожевали с кипятком.

– Слушать сюда! – сказал Храмцов. – Объясняю задание. Ждем сигнала, после получения наша задача – захватить немецкого офицера. По возможности тихо, работаем по охране ножами. Если будет стрельба, выбраться из города не удастся. Все детали скажу позже.

У Михаила под ложечкой заныло. Работать ножами против немцев рискованно. У них оружие, они хорошо обучены. Даже если все получится, как выбраться из города с пленным? На всех въездах-выездах заставы. Возможно, у Храмцова какой-то хитроумный план есть, про который он молчит. Но хотелось бы знать в общих чертах, без фамилий и должностей. Зачем секретничать, когда они в Минске, глубоком немецком тылу. В разведку насильно не брали, только добровольцев. Только ножом владеть не каждый доброволец умеет. На теле у человека не так много убойных точек. В сердце – прямой удар в шестое межреберье слева или сверху, в надключичную ямку. Тогда пораженный противник не окажет сопротивления и молча рухнет, его придерживать надо, чтобы не загромыхал оружием. Горло перерезать – это для кино. Будет хрипеть, даже несколько секунд какие-то действия производить, например, может нажать на спусковой крючок, выстрелить, что поднимет тревогу. Мастерски управляться с ножом умели единицы, конкретно в группе – ефрейтор Недвижаев. Метал в цель хватом за рукоятку, за клинок, сверху, снизу. Причем не только нож, но и топор, и малую саперную лопатку. Михаил как-то спросил:

– Это ты где так научился?

– Посидел бы с мое, – буркнул Недвижаев.

Вот так ефрейтор открылся с неожиданной стороны. К осени сорок первого года призывали всех, годных по состоянию здоровья, не мобилизовывали стариков и политически неблагонадежных. Боялись, что они переметнутся к врагу. Чтобы занять себя, принялись точить ножи. Официально принятых не было. У каждого свой. У одного – сделанный в армейских мастерских из автомобильной рессоры, у другого – трофейный из золингеновской стали, ценящийся за то, что не ржавел. Такие были в числе штатного оружия у немецких разведчиков. Они тоже несли потери – на наших минах, в столкновениях в траншеях, когда часовые засекали, при артобстрелах нейтральной полосы. Тогда наши разведчики выменивали немецкие ножи у пехотинцев или саперов – на табак, трофейный шнапс и шоколад, наручные часы. По уставу бойцу положено носить только штатное оружие – винтовку, штык, но не нож, тем более трофейный, на рукоятке которого зачастую была свастика. И точили по-разному. Один небольшим оселком, другой на кожаном ремне доводил до бритвенной остроты, пробуя срезать волос на руке.

К вечеру пришел хозяин, принес холщовый узел, а в нем рис и пара банок гуляша. Рис сварили, добавили гуляш в котел, сытно поужинали, обеда-то не было. И снова спать улеглись. Неизвестно, какая ночь предстоит, поэтому время употребили с пользой. Ночь прошла спокойно, как и последующие двое суток. Разведчикам взаперти сидеть уже надоело. А вечером хозяин пришел возбужденный, сразу уединился в комнате с Храмцовым. О чем-то тихо говорили. Петрусенко сказал:

– Шабаш! Закончился отдых! Зуб даю, сегодня ночью работать будем.

Большого ума не надо предположение сделать. И хозяин, и командир вышли из комнаты.

– Объект сегодня прибыл, разместился в бывшей гостинице при доме Красной армии. Охрана – три человека. Часовой при входе, на втором этаже и перед комнатой майора. Работаем только ножами, разговоры только на немецком. Побриться всем, а то обросли, как окруженцы.

Принялись скоблить щеки бритвами. На передовой солдаты могли не бриться по несколько дней из-за ожесточенных боев и нехватки воды. Но в тылу командный состав за порядком и внешним видом следил строго. Побрившись, почистили сапоги. Сейчас любая мелочь могла сыграть решающее значение.

В десять вечера вышли из дома, на проезжей части улицы выстроились в шеренгу, командир, как и положено, сбоку. Хозяин семенил по тротуару. Его задачей было показать гостиницу и в случае удачи дать сообщение по рации. Где находился радист, не знал даже Храмцов. И вывозить группу вместе с пленным должны самолетом в обусловленном месте. Об этом Михаил узнал немного позже. А сейчас разведчики громыхали подковками на сапогах по булыжной мостовой. Улицы пустынные, действовал комендантский час. Гражданским лицам, сотрудничавшим с немецкими оккупационными властями, выдавался пропуск. Кто его не имел, тех патруль расстреливал на месте.