Чертыхаясь, светит сон земной, около Вселенной мир не видя, может в праве стал он быть твоим умом или в людях солнце ненавидит..

Надевая бусы, сквозь зерно своих желаний в мстительном образе проявлялись тени материальной причины жить – завтрашнего дня и в реальной рамке категории уверенного солнца ходили по той же системе полноценного счастья. Ведь твоя пустота заполняет весь это странный мир, куда ему следовало бы приблизить рукотворное творчество, и вновь замирая от ожидания тревожного света внутри – встать, чтобы хоронить завтра мужество на запоздалой звезде мира от лучшего предчувствия. Так следовала мысль за мыслью, внутри покончив с убеждённостью быть логикой форм на людях в категоричном уме предчувствия своей важности. Её вечный страх очень омрачает эти дни, когда ты любишь, надевая бусы на коварные тени предрассудков о завтра – говорить, что ещё не все звёзды прошли свою конечную цель на имени природы и стали неподвижно висеть под мысленным изгоем пустоты современного общества.

В этом сне Мирах всё с той же причиной каверзы у цели жизненного идеала помогал тебе выглядеть на все сто процентов, как бы желая посмотреть, что ты будешь ждать от этих солнечных лет, пригибаясь всё больше к земле нетленного предрассудка. Не веря в своё поколение мирного фатума – шёл дождь и капли, сквозь струи ментальной эзотерики хотели напомнить тебе о слезливой осенней поре, внутри чёрных предрассудков о личной борьбе страха и важном сочетании его с мыслями в голове. Когда же будет осень без применения слабости в роли твоей жизненной иллюзии ходить также, как это делают другие в повседневной моде и по её чертам выглядеть не более гламурной, чем целый ряд самоуверенных и наполненных размышлениями людей внутри взгляда к страху жизни. Они, как бы говорят тебе, что очень холодно смотреть в запотевшее от чувства окно, когда оно не открывает свои виды забывчивой осени и подозрительно манит во мрак поседевшего ужаса о прожитом времени зря. Но пройдя по колее внутренних убеждений, сегодня стал не твоим вечным – этот памятник у рукотворного чувства забывать свою свободу, надевая бусы на изощрённое тело потакания власти, вблизи будущей пустоты.

Миром наполненный эталон всё же проходит мимо твоих сникших глаз и зря поговаривает о чём – то печальном, ведь в темноте предрассудка ты не могла стоять у зеркала, прерываясь и всё также взглядом указывая на свой повседневный портрет – говорить самой себе, что всё прошло с космической точностью времени на середине своей цели быть человеком. Во власти женской красоты ходит твоя предприимчивая фигура, и как бы склоняясь нам миром современной картины ужаса в картонной коробке из поколения мечты – любит говорить, что не все звёзды стали манерой неподвижного ханжества, чтобы застыть в этой пустоте в неблагоприятных лицу измерениях и слёзах для будущего на небосклоне. Чертыхаясь и звеня завтра застыл твой уверенный фарс на душе, он скользкой колеёй смотрит в твоё неприкрытое благородство и ждёт, что женский пафос возьмёт народные тени и сжалится над случаем быть увереннее в этом космосе личной величины персоны. Не властью единого чувства ты зреешь на шорохе от собственного повиновения. Что тёмное облако заползающее к барьеру нового чуда, и всё ещё не желающее стать юмором для сильной женской души. Было бы неправильно объяснять себе, что возраст внутри женщины познаёт личность из нутра говорящего завтра и смотрит вдаль, так чтобы объяснить холёные предрассудки перед мстительностью природного фатализма бытия.

Где – то в галактическом подполье внутри измеряемого чутья стало светать и робкое чудо ещё на луне показалось к земной поверхности, чтобы рассчитать этот парадокс в твоих глазах. Как бы подзывая к личной выгоде из пронумерованного списка амбивалентного чувства ждать утра, ты смотришь в Шедар и вольный страх уносит на теле принесённый ужас за ночь, накопившийся частой усталостью к огрубевшим бликам твоего сознательного благородства и мужества не стареть. Пусть ещё болеют маленькие призраки, проходящие над миром вольной пустоты сердца, но и они уже спрятали сегодня свою нетленную робу, чтобы обрести юмор в цели спящей человеческой души. И только вой совы из манерного подполья бликами отражает смертные всполохи к неземному часу твоего долгого блуждания в темноте этого чувства в людях. Не зная, что сказать, ты отражаешь цвет красноватого мрамора и целым днём веки ходят сквозь зрительные образы остатков мудрости над Вселенной не подведённого итога жить. Думаешь ли сонной чередой, что хочешь объять эту власть в подполье измеряемого чутья галактики, так чтобы волосы стали твоей визиткой из совершенной затеи природного волнения на форме фатализма. Ожил другой день вокруг всё ещё не странного чувства освобождения между преградой оценки твоей красоты и будущим превосходством внутренней победы разума по образу мира. Модельные ряды бусинок спускаются над тонкими привилегиями странной пустоты и падают в эту нежилую область, чтобы стать единственным путём символизма из прошлого.

В каком – то из дней не ведёт себя усердно твой поток величины неземной формы вопроса. Он ждёт краеугольный камень в пустоте твоих миров и спрашивает всё чаще, о том что было бы если не опускались тени красоты на благоразумие твоего идеала. Веришь ему, или несёшь это вечное ханжество из глубины другой растерянности жить в свободе, но каждый раз шаг за шагом рассвет приподнимает эту форму вопроса и уточняет другой путь за повседневностью быть человеком. Осуждая цвет над искоркой моды в уме, ты выживаешь им право говорить и думать целый век, из дней, что перешли в Шедар самый запоминающийся стал твоей фортуной и ёмкой величиной поля для свободы. Мистически предлагая воду для дальнейшего пути, твой поток сердечного мира благоразумия стал ещё и точкой пафоса, во сне которого ты ждёшь и образуешь круг не умирающей вольности говорить миру о себе. Подстраивая новые шаги к готической причине говорить завтра о любви, затемняют поздний декаданс и сложные веки под холодом капающего дождя, они вновь проносят шум из последней новости быть мудрым, как смысл завершённой формы вопроса. Ему нелегко принять твою женскую надежду, и умея думать наедине с собой снова собирать эти бусы под практическое поле переживаемой вечности жизни. Одна игра из тела субъективной красоты порождает другое лунное затмение сквозь холод медленного пережитка и усталости быть человеческим призраком. Возвращаясь на постоянное место и держа эту грань фатальности в руках, ты вертишь свои бусы на голой картине предрассудка, чтобы выглядеть лучше в глазах других людей. Чётко обернувшись модой под свечением неоновых огней в умах повседневного призрака мира, тают эти странные отблики истощения внутри готической красоты. Их нетленные позы в современном поле диалекта вторят женскому образу вопроса и носят чёрные цвета, как затемнённые восторги при желании удивлять свою естественную мудрость, и потакая жизни остерегаться других сомнений, что так близко улавливают холод в рутине постоянного склада ролей из этой ночи.

Складывая неподвижное солнце видимой зари, люди ненавидят твою готическую современность и вертят ей о благородстве изживания нового чуда внутри счастья, чтобы казаться тебе мудрее и стройнее под квантовым свечением космического юмора жизни. Страх вокруг не обладает природой нового чувства, но хочет проверить свою жизнь, чтобы увидеть эту старость в женском прообразе мира влекомого часа из будущего. Смотря в своё зеркало не верит итог мира в пустоте переживаемой гордости, где новый зрящий день был только калькой из причины современной моды и обременительно вращал галактические звёзды, чтобы стать неподвижным образом предотвращения своей гордости в красоте. Будущее солнце не восстало природой ума, оно только что упало вместе с отблеском луны и потеряло новое качество смерти в гордыне. Им ты хочешь образовать готические тени современной диалектики формы жизни в людях, но как обычно становится светлее и небо съедает последний блик раскрашенного образа фортуны на луне. Не разбавляя эту спесь категориями причины о ожидаемой жизни, ты тешишь женское благородство и стоишь у природы поколения воспринимать свою живую силу, как круг вещественного полюса, проходящий у порога благодарности к космической звезде Альфа Кассиопеи.