Спросонья Ефимий ничего не понял:

– Ты чего, Михей, спать не даёшь, что опять удумал?

– Да сам погляди.

…Незнакомец всё так же держался руками за край борта, не в силах забраться в коч. Взглянув на «утопленника», Ефимий быстро подскочил к человеку и крикнул Михею:

– Помогай!

Вдвоем они втащили его и уложили на палубу.

Ефимий огляделся. На берегу всё было тихо, никаких признаков, что незнакомца кто-то ищет.

– Михей, тащи одеяло, он закоченел весь!

– Старшой, он беглый, поди. Может, насильник какой или убивец.

– В себя придёт, спросим. Что ж его, на дно морское отпускать без сознания? Не по-людски.

Отогревшись под одеялом, незнакомец застонал, зашевелился, открыл глаза.

– Где я?

– Гиде-гиде, в коче уже, – о грызнулся Михей. – С таршому спасибо скажи, он тебя миловал, а иначе на дне бы отлёживался.

– Спасибо, человече.

– Слышь, Михей, поднеси ему крепенького, – распорядился Ефимий. – Эвон трясется, как в лихоманке. До костей продрог. Звать-то как? – повернулся он к «утопленнику».

– Андрей.

– Ишь ты, Андрей. Ты чего, Андрейка, в море делал? – Михей навис над незнакомцем.

– Сбежал я, человече. Годик по Верхней Ангаре, Кичере да Витиму промышлял с ватагой. Зазвали меня в зверовщики, а получилось рудознатцем. Камешки искали, золото, серебро. Да только я в этом деле ничего не смыслил, я больше по белке да собольку. Но зверья в тот год совсем мало оказалось – схоронилась вся живность пушная. Прикащик с атаманом ватаги уговорились по весне землю лопатить. Дескать, не мех, так золотишко с камешками поискать. А ну как свезёт.

Все дни напролёт по ручьям да речкам ходили, искали богатства. Ничего не нашли. А на Витимских протоках попались нам окатыши белёсые. С виду камешек никакой. Захотели сердцевину глянуть. Били-били, а он не колется. А по шершавому камню потёрли – поддаётся! Шлифанули, полирнули, и он засиял. На солнце поднимешь – играет, лучится. В руках подержишь – тепло хранит. В ручье подержишь – холод держит.

Однажды атаман вернулся от прикащика бледный как снег. Никогда я его таким не видал. Собрал ватагу прямо у ручья и сказал, что отныне за такой камень будем получать награду от прикащика. Дескать, понравился камешек.

Ну мы-то не дети малые, сразу смекнули: что-то тут не так. За простую гальку никто платить не станет. А тут как раз тунгусы кочевали. Глянули они на нашу находку и тут же бросились к ручью, где мы промышляли. Как же! «Зеленушки», как мы тот камешек прозвали, так просто не выловишь. Иной раз вёрсты накручиваешь, прежде чем увидишь.

Рассказали тунгусы, что это царь-камень – нефрит. Силой он обладает большой, от болезней лечит, гнев усмиряет, бережёт от напастей…

Слыхать-то про нефрит мы слыхали, только в руках не держали. Теперь вот поняли, отчего прикащик подобрел вмиг. Ну да ладно. Нам-то что, главное, чтоб деньгу платили. Считай, всю зиму да весну по витимским протокам шныряли, кажется, каждую корягу проверили. Не закатилась ли туда наша «зеленушка». И добыли мы камня много: большие и малые окатыши, булыжники поболее и даже несколько валунчиков, мы их звали «волнушками», и большие валуны, которые еле вырвали из дна. Их пришлось на плоту спускать к лагерю, уж больно тяжелы.

Андрей вздохнул:

– А как дело до расчётов дошло, прикащика след простыл. Большие камни он, видать, схоронил, а с россыпной добычей сбежал. Атаман человек бывалый, здешнюю тайгу знал хорошо. Быстро снарядили погоню. Прикащику-то с мешком тяжёлым уходить трудно, след под тяжестью глубокий оставлял. Да и разница велика – мужики в гневе, а он в страхе.

В общем, нагнали того обманщика. Он сам себя догнал – в болотине увяз. Горячие ключи подтопили снег, он по незнанию и провалился. Стоит в жиже выше пояса, мешок с камнями в руках. Бросил бы, глядишь, и выкарабкался бы, а с камнями-то ни в жисть. Мужики соорудили гать из осинок. Добрались до воришки, мешок отняли, перекрестились и ушли восвояси. А этому даже на прощание ничего не сказали. Мол, сам залез, сам и вылазь. Так что, может, сгинул прикащик… А может, и нет.

Камешки мужики по справедливости поделили да и разбежались кто куда.

Думал я на эти «зеленушки» что-то выручить, но подходящего купца не нашёл. Добрался до Кабанска, нанялся на карбас, который шёл в Иркутск с грузом. Уж в городе надеялся обменять или продать свои «зеленушки». Камешки я в поясок зашил, все при мне. Но, видать, как-то приметили на карбасе работники и ночью, когда шли мимо Лиственничного, напали. Хотели заначку мою отнять. Да с пояском-то вошкались, а тут башлык[17] показался. Спугнул, получается. Я понял, что живым от тех работничков мне с корабля не уйти. Да и сиганул в воду. До берега навроде недалеко, поди, выплыву. А поясок каменный-то тянет. Еле-еле добрался, думал, утопну.

– История, – протянул Михей. – Старшой, что делать-то будем?

– Думать будем, – буркнул Ефимий.

– Может, воеводе его сдать, пущай он и думает.

– Нельзя меня к воеводе. Дознание учинят, про прикащика выпытывать станут. А я ведь среди тех был, кто оставил его в тине болотной. «Зеленушками» и меня наделили. Вроде как всё по справедливости, сообча сделали, а как повернётся?

– Нельзя, – согласился Михей. – С лышь, Андрюха, а место, где эти твои «зеленушки»-каменюшки находили, упомнил?

– А то как же. Не первый раз в тайге. Память хоть и отсырела, но не отшибло, – попытался отшутиться Андрей.

– Ну полежи, поотдыхай, – распорядился Михей, – а мы со старшим покумекаем, как лучше поступить. А то кинуть тя за борт, и вся недолга…

Ефимий с первого взгляда на Михея понял: тот уже что-то надумал.

– Давай, хитрован, выкладывай. Вижу, глазки-то блестят.

– То звёздочки от воды отсвечивают. Не наговаривай, старшой. А вот что я думаю. Может, Андрюшку с собой взять, а? Поди, не объест, всё одно охотой да рыболовом промышлять придётся. А он дорогу знает, и «зеленушки» эти, то бишь нефриты, научился искать. Плутать не придётся, пряменько выведет к камешкам.

– Так-то оно так, не придётся.

– Ну я об том же. А если вернёмся с этим царь-камнем да других камешков насобираем, уж как-нибудь дело обставим, отговоримся, а?

– Ох, Михей, кручёный ты больно. Это ж сколько всего нарушим!

– А как быть? Если не сыщем тех мест, где «волнушки-зеленушки», не притащим пуд камешков важных? Что будет?

– Известно что – секир башка твоя, моя.

– И Хватушки с Кирькой. Молодые ещё, жалко их.

– Молодые, – согласился Ефимий. – Тьфу на тебя, Михей, чего зубы заговариваешь. А если мужик не захочет с нами опять в тайгу забираться?

– Тодыть в Байкал.

– В Байкал, ишь, скорый ты, ну, поди, попробуй скинь. Может, у тебя в роду кто палачом был?

– Так это я так, пошутил. Мы Андрюшку спросим, захочет он с нами или нет.

– Не было печали… Сдать беглеца – проводника потеряем.

– Потеряем, ох потеряем… – запричитал Михей.

– Ну айда, поспрашиваем, а то скоро светать начнёт. Надобно нам по-тихому выйти в море.

Незнакомец, отогревшись, дремал. Михей с сочувствием поглядел на него. Бедолага, забрался на край земли, искал чего лучшего, а оно вон как обернулось.

Михей задумался: и ведь не первый раз, когда хорошее оборачивается сикось-накось. В сердцах махнул рукой. Склонился над незнакомцем:

– Эй, паря, зенки открой. Пробудись, человече, а то за борт скину.

Тот открыл глаза.

– Слышь, мужик. Дело такое. Мы в поход отплываем к устью Верхней Ангары и дальше идём к Витиму. Ты как раз оттудова к нам приплыл. Велено нам камешков разных найти и в казну поставить. Поговорил я со старшим – получается, проводник нам не помешал бы. Что думаешь на этот расклад?

– А мне думать не надо. Схорониться бы до поры до времени…

– На мой ум, схорониться будет правильно. А там, глядишь, героем заделаешься. Простят, поди! В общем, старшой не против, ежели ты к нам прибьёшься. Коли помощником будешь хорошим, пособим чем сможем. Слышь, старшой, мы его за хорошую работу-то к Емельяну-кузнецу в далёкую деревеньку сбагрим легко. Там-то жисть – благодать!