— Что ж, расскажи.

— Расскажите, пожалуйста, — попросила Мара.

— Это случилось много лет назад. У нас была дочка. Такая добрая, красивая девочка… Ей было 15 лет, однажды она ушла гулять и не вернулась. Мы сначала даже не думали, что случилось что-то плохое, вы ведь знаете уровень безопасности на Уэе, везде камеры слежения, да и люди в целом привыкли вести себя цивилизованно, помнят о клятве гражданина, знают, что наказание неизбежно. Но человек, несмотря на всю его цивилизованность — все равно животное в глубине души. Дикое и жестокое. Нашей девочке просто не повезло, что она была такая хорошенькая и такая доверчивая… Этот мерзавец, сынок мера Хиллвилла, положил на нее глаз на вечеринке, потом предложил подвезти до дома, в машине начал к ней приставать, она сопротивлялась, но он изнасиловал ее и задушил из страха. Его, конечно, нашли, был дикий скандал…

— Да, помню, я читал об этом в газетах, мера, конечно, сняли с должности, а его сына выслали на Оу навечно.

— Да, с одной стороны, надо отдать должное Уэйским законам, перед ними все равны, будь ты хоть президентом, хоть водопроводчиком. В древнем мире (до Катастрофы) эту историю, скорее всего, замяли бы, потому что, при всех их потугах на демократию и законность, не могло быть равенства перед законом при социальном и имущественном неравенстве. Все равно, у кого денег больше, тот и прав. Но, с другой стороны, слишком уж мягкие у нас законы. Да, они мягкие для всех, потому что мы гуманное общество, и жизнь каждого человека — ценность. И понятно, что высылка навечно — не сахар, но это ничтожно малая плата за жизнь моей девочки. В конечном итоге он мог бы со временем и здесь неплохо устроиться, могли и убить, конечно, или в рабство бы попал, но большой надежды на это у меня не было. Я решил поехать за ним на Оу и убить его сам, своими руками. И я сделал это. И я не жалею. Но после этого я уже не мог вернуться на Уэй и жить прежней жизнью, как будто ничего не было, как будто не я убил этого мальчишку. Мне до сих пор иногда снится его цыплячья шея, его взгляд, полный животного ужаса. Мне тошно стало находиться среди людей, я никого не хотел видеть, ни с кем общаться. Жена приехала ко мне и поддержала мое решение остаться. Мы живем здесь в лесу уже двадцать лет. Нам вдвоем немного надо: огородик есть небольшой, я охочусь, рыбу ловлю, иногда продаю, кроликов, вот, разводим. Тишина, покой.

— Очень сочувствую вашему горю, — сказала Мара, Майкл согласно кивнул и сказал:

— Но не тяжело ли вам будет через несколько лет, все-таки хозяйство без молодых сильных рук… Может быть, пора подумать о возвращении?

— Нет, мы не вернемся. Эти горы, этот лес, эта река… мы полюбили их, они стали нам родными. Мы привыкли к тишине и одиночеству, это наш воздух, наша свобода. Мы не хотим ни от кого благодеяний, даже от чистого сердца, мы просто хотим умереть на этой земле.

— Что ж, я отчасти вас понимаю, — сказала Мара.

А Майкл подумал, что уэйцы, пожалуй, чувствуют иначе. Они любят родину но как бы абстрактно, как идею, и готовы ее защищать не жалея жизни, в случае необходимости, правда, такой необходимости не возникало уже почти сотню лет. А вот особая любовь к своему дому, своему двору, своей земле — этого нет, ведь это и не свое по большому счету. Люди не имеют жилья в собственности и все время переезжают. Когда человеку исполняется 18 лет, он получает для проживания студию или переезжает в университетский кампус, потом, если захочет зарегистрировать с кем-то совместное проживание, им выделяется двухкомнатная квартира, потом, если появляются дети — трехкомнатная и т. д. Если вдруг люди расходятся, съезжают с общей квартиры и получают отдельные. Но разводы — не такое уж частое явление, потому что браки по расчету и прочие мерзости древнего строя остались в прошлом. Вообще брак как таковой практически перестал существовать. Люди просто общаются, встречаются, и только если уж действительно находят родственную душу, вторую половинку, тогда регистрируют совместное проживание, вне зависимости от пола, а уж кем они друг другу приходятся, любовниками или просто друзьями (такое тоже не редкость), это никого не касается. Некоторые особо религиозные проводят обряды венчания согласно канонам своих религий, но Уэй — светское государство, поэтому большой роли они не играют.

Внезапно в дверь постучали. Хозяин пошел открывать дверь. На пороге появился высокий крупный мужчина. Буркнув что-то отдаленно напоминавшее приветствие, он бросил хмурый взгляд на Майкла и Мару и обратился к старику:

— Где рыба?

— Сегодня не удалось наловить.

— Слушай, это твои проблемы. Хозяин ждет свою рыбу. Может мне предоставить ему твою задницу, если нет рыбы, а?

— Боюсь, она придется ему не по вкусу.

— Он еще умничает! Дармоеды! Рыбы нет, а они с гостями чаи гоняют!

— Послушайте, любезный! — Вмешался Майкл, хотя Мара предостерегающе слегка пнула его ногой под столом. — На каком основании вы нарушаете покой этих почтенных людей и при этом грубите?

— Ты кто такой, чтобы пасть тут открывать?! Захлопнись и не лезь не в свое дело.

— Это подручный местного авторитета, — объяснил Майклу старик. Вся земля здесь ему принадлежит, поэтому каждый, кто тут живет, должен платить дань. С нас много не возьмешь, ну, грибы там, ягоды, варенье, рыбу вот ловлю, он любит свежую рыбку.

— А еще он не любит дармоедов. И выгонит вас отсюда завтра же, если не получит свою рыбу.

— Ясно. Ну, раз рыбы все равно нет, давайте попробуем как-то уладить это дело миром, — предложил Майкл. — Может быть, деньги вас устроят?

— Умник… Деньги… — проворчал верзила. Хозяин рыбу ждет! Хотя… Ладно, давай деньги. Двести флоринов.

— Рыба на рынке, даже самая крупная, стоит не больше пятидесяти.

— Тогда, может, ты, умник, метнешься кабанчиком на рынок и вот прям щас раздобудешь мне рыбу? Нет? Тогда не свисти. Двести и точка.

Майкл достал деньги из кармана. Верзила взял их и ушел, предупредив стариков напоследок, что это в последний раз и таких дармоедов тут долго терпеть не будут.

Старики смущенно благодарили Майкла, тот отмахивался, дескать, пустяки.

— Все-таки это ужасно несправедливо, — возмущалась Мара. — Неужели они не могут оставить вас в покое? Кому вы мешаете в этой глуши?

— Справедливо — не справедливо… Тут дело принципа. Хочешь жить, умей платить. А что до справедливости, то я вообще не знаю, есть ли она на свете. Может, я старый слишком, жизнью битый, молью траченный, может вы, молодые, лучше понимаете, да и мне заодно объясните? Что такое вообще справедливость? Когда всем поровну или когда каждому по заслугам?

— Всем поровну.

— Каждому по заслугам.

Майкл и Мара ответили одновременно и смущенно переглянулись.

— Я могу объяснить, — начал Майкл. — Дело в том, что у нас материальные ценности не связаны безусловно с социальным рейтингом. Поэтому материальных ценностей у всех примерно поровну, а вот социальный рейтинг действительно отражает заслуги. Его можно при определенных условиях монетизировать, но есть ограничения. Например, когда собираешься в отпуск, часть социального рейтинга переводишь на денежный счет, и в отпуске можно позволить себе немного больше, чем другие. Но там очень сложная система расчета рейтинга и его компонентов, какую-то часть можно переводить, какую-то нельзя, но искусственный интеллект все это сам считает, очень удобно. Это я к чему. Когда материальные блага распределялись не поровну, это порождало социальное неравенство, несправедливость и угнетение. Даже если один, условно, переделал 100 % работы, но потратил на эту работу 60 % своих сил, а другой сделал 60 % той же работы, но при этом растратил все силы и падает с ног от усталости. Кто из них больше поработал? Справедливо ли урезать паек человеку, который выкладывается на работе на все 100, но от природы слабее других? Нет. И это еще самый простой случай. А возьмем посложнее. Например, ты изобрел супер оружие, которое помогло одолеть врагов, ура, мы победили. А через сто лет этим оружием будет уничтожена вся жизнь на планете. Упс. А я, например, сделал открытие в биологии, которое осталось незамеченным, но через сто лет к нему вернулись и на его основе изобрели лекарство от смертельной болезни. Или кто-то еще, например, напишет книгу, казалось бы, что такое книга? Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать… Но люди, прочитавшие ее, сумеют построить новое счастливое и справедливое общество.