Однако шутливая интонация не могла скрыть от Михаила истинное душевное состояние Артема.
Наконец, Артем заговорил. Его монолог принял несколько неожиданное направление:
– Зачем это расследование, зачем залазить в его и наши души? Ничего изменить нельзя. Вы все думаете только о себе. Вы, чтобы отличиться, ваши начальники – прикрыть свой зад, публика не прочь поковыряться в чужом белье, вдруг обнаружится дерьмо или еще что-нибудь. И отец, как оказалось, думал только о себе…
– Что ты имеешь в виду? Рыбалку? Так это отдых. Как ты думаешь, ему нужно было отдыхать…
– В декабре, когда день за днем падала температура… Причем здесь отдых?!
– Ты считаешь, что отец поступил безрассудно?
– Я ничего не считаю. Я не хотел бы разговаривать об этом вообще…
– Хорошо! Давай прекратим… Скажи Елене Михайловне, что я ее жду.
Артем вскочил, зачем-то опустил крышку пианино и вылетел на кухню.
Как его понимал Михаил! Он тоже лишился отца в двенадцать лет и тоже переживал в те годы иногда приступы несправедливой обиды на отца. Не смог спасти мать и себя!
Елена Михайловна принесла Михаилу чашку чая.
– Я не спросила, сколько ложек сахара Вы предпочитаете, и наобум всыпала только одну. Добавить еще?
– Нет! Вы угадали, одной достаточно. Спасибо!
– Готова ответить на Ваши вопросы.
– Меня интересует настроение Вадима Ивановича в последнее время перед тем трагическим днем, – произнес Михаил, после глотка терпкого чая.
– Только настроение?
– Конечно, не только настроение. Вы могли слышать его разговоры, в конце концов, он мог Вам пожаловаться или рассказать что-то, что он скрывал от жены, чтобы ее не беспокоить.
– Но у нас с сестрой нет тайн друг от друга и Вадим, я буду называть его так, это прекрасно знал.
– Иногда это способ сообщить неприятные вещи. Ты говоришь их одному лицу, заранее зная, что они немедленно попадут в уши другому, тому, для кого эти сведения предназначены.
– Все это слишком сложно для меня. Хотя у меня складывается впечатление, что Вы уверены в предумышленном убийстве. Более того, хотите от меня услышать имя убийцы.
– Хотелось бы услышать просто хоть какие-то имена, дальнейшее расследование покажет, были ли у них достаточно сильные мотивы, способность и возможность совершить убийство.
– Теоретически вы очень хорошо подкованы, как я вижу, – тон у Елены Михайловны становился насмешливым. – А как на счет практики?
– С практикой все в порядке. Вы думаете напрасно именно мне поручили это сложное дело?
– Не знаю, не знаю… Сколько Вам лет, если не секрет?
– Не секрет, тридцать один.
– Шерлоку Холмсу было больше, а Мегрэ так тот вообще был зрелым мужчиной. По-моему он даже на пенсию собирался.
– Мегрэ тоже начинал молодым когда-то. Не сомневайтесь, если преступление было, я его раскрою.
– Ну-ну! Только я, к сожалению, никаких фамилий не могу назвать и, вообще, ничем помочь не могу.
– И на том спасибо! Вы мне очень даже помогли.
– Каким же это образом?
– Разозлили! Мне теперь отступать некуда.
– Не принимайте близко к сердцу. Вы нас должны понять. Думаю, Вам с моей сестрой не о чем говорить. Она попросила сказать, что мы уверены – это был несчастный случай и не более. Нам не хотелось бы, чтобы в угоду публике, которая распространяет слухи об убийстве, схватили кого-нибудь невинного и заставили его признаться в том, что он не совершал. Вы же знаете, что в нашем городе такое было не однажды. Если не ошибаюсь, Вы создали себе репутацию, доказывая их невиновность…
– Вы хорошо информированы на мой счет. А еще я находил истинных преступников. Так будет и на этот раз…
– Трудно найти кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет…
– У кошек глаза светятся даже в темноте, – Михаил пристально посмотрел в глаза Елене Михайловне. – Если она в комнате есть, то никуда не денется.
Она быстро отвела глаза, правда, только на мгновение. Этого было достаточно, чтобы у Михаила мелькнула мысль: «Неужели кошка чует, чье сало съела? Да нет, это я обиделся на нее за насмешливый тон и неверие в мои способности».
– Не обижайтесь, Вы должны понимать наше состояние.
«Мысли мои читает», – отметил полушутя Михаил. Он уже успокоился.
– Я не в обиде. Это Вы извините меня за беспокойство. Работа такая, приходится часто извиняться. Можно задать последний вопрос? – спросил Михаил.
– Отчего же! Задавайте, если он действительно последний.
– Как Вы относились к своему зятю? Он любил Шопена…
– Да! Оказывается, у меня были веские мотивы его убить. Такого «тонкого» хода я не ожидала. Наручники при Вас? – она протянула к Михаилу обе руки.
Рукава в три четверти платья Елены обнажили красивые руки почти до локтей.
– С арестом повременим, – попытался принять игру Михаил.
– Напрасно! Допрашивать вы, я имею в виду милицию, умеете…
– Я представляю прокуратуру.
– Для меня все едино… – глаза Елены потемнели.
– Вижу, пора прощаться. Вы закроете за мной дверь?
– Непременно! – шутливый тон опять вернулся к Елене Михайловне.
Михаил сел на холодное сидение своей машины и включил зажигание. Пока прогревался мотор, он попытался подвести итог дня. Итог был неутешительным. Слишком рано для прорыва понимал он, но настроение упало. Семья упорно молчит! О чем они молчат? Неужели ничего нет, а есть сплетни по шаблону: раз смерть депутата кому-то выгодна, значит, кто-то ее организовал. Все! Завтра нужно ознакомиться со стенограммами выступлений Бортко на заседаниях Верховной Рады, а послезавтра выезжать на место трагедии для организации поиска затонувшего катера.
Тут он вспомнил, что обещанный факс с копией письма Бортко так и не поступил от Еременко. Секретарь Манюни Ольга должна была немедленно сообщить Михаилу по мобильному телефону. Раз звонка не было, значит, и факса не было. По-другому быть не могло.
Нужно позвонить немедленно в Харьков. Михаил набрал номер домашнего телефона Еременко. Трубку подняла жена.
– Добрый вечер! Квартира Еременко?
– Да. А что Вы хотели?
– Анатолий Иванович дома?
– Дома, но он занят. А кто его спрашивает?
– Следователь прокуратуры Гречка.
– Сейчас, – в трубке был слышен разговор. Жена добивалась от мужа разъяснений, что за следователь. Наконец, Еременко ответил.
– Добрый вечер! Слушаю!
– Добрый вечер! Анатолий Иванович, я до сих пор не получил обещанную копию письма.
– Тут такое дело. Утром до работы не нашел. Пока был в отъезде, жена убрала книги с моего рабочего стола, навела, так сказать, порядок. Сегодня непременно найду. Еще один момент. Так как я ничего не отправил Вам днем, то по приходу с работы связался с Надеждой, женой Бортко. Она категорически возражает против передачи копии письма Вам.
– Почему? Что в нем содержится?
– Ничего интересного для Вас. Оно сугубо личное…
– В нем интимная информация…
– Нет, но она возражает.
– Надежда Михайловна знает содержание письма.
– Нет, она знает только о его существовании от Вадима.
– Что в письме такого, что может ей повредить.
– Как по мне, так ничего. Но у нее другое мнение. Она возражает в принципе против выдачи Вам любой личной информации.
– Бортко влез в политику, а у политиков ничего не может быть личного. Подробности интимной жизни американского Президента стали достоянием всего мира. Да, да! Политик с кем-то спит, а завтра государственные секреты уплывают за границу, потому что его шантажируют.
– Ну, Вадим не был Президентом.
– А где гарантия, что через десять лет он не мог стать Президентом?
– Если посылать факсом, то содержание письма станет известно многим. Кроме того, я хотел бы поговорить с Вами, но только не по телефону.
– Каким образом?
– Мне нужно быть у родителей в воскресенье. Могу приехать в субботу утром. Тогда мы сможем встретиться после обеда. Запишите телефон родителей. – Еременко продиктовал.