— Динка! — Костя обхватил её за плечи, — да шучу же я! Привет, очень рад тебя видеть!

— Дурак! — женщина стукнула кулачком его по груди, — а я решила, что… Шутит он, видите ли!

— Да как я мог тебя не узнать, если ты совсем не изменилась! Ты, наверное, колдунья — открыла эликсир вечной молодости. Я рядом с тобой на старика похож.

— Льстец и подлиза, — улыбнулась Дина, — ты как здесь оказался?

— Да, понимаешь, мучаюсь ностальгией, брожу по счастливым местам своей молодости с романтическим названием Худалово.

— Да врёшь ты всё! По делам, небось, заехал. Я вот с работы иду.

— А ты разве не здесь? — Костя махнул рукой в сторону торгового центра, — а то я четыре раза все отделы и подсобки обошёл — хотел одним глазком на тебя посмотреть издалека.

— Ты всё такой же балабол, — вздохнула Дина.

— Ваше неверие вторгает меня в пучину отчаяния.

— А ты не отчаивайся, ещё не вечер.

— В смысле? — не понял Костя.

— Зайдёшь ко мне? Раз уж мучаешься ностальгией. Думаю, нам найдётся, о чём поговорить.

— А у тебя…

— Я одна.

— Тогда сначала в магазин?

— Ну, давай. Традиция, как-никак.

— И не выпендриваться друг перед другом?

— Ха-ха-ха, — колокольчиком прозвенел Динин смех, — у тебя отличная память.

— Я готовился, просмотрел записи.

Неожиданно для самих себя, Костя с Диной развеселились, как дети. В магазине они завалили своими шуточками кассиршу, так, что та запуталась в ценах. На улице начали играть в снежки, под одобрительные взгляды детворы и осуждающие — их родителей. В подъезде Костя взялся помочь какой-то старушке поднять сумки, но, увлёкшись, утащил их на этаж выше. Хохоча, и продолжая подшучивать друг над другом, они расположились за столом в просторной Дининой кухне, открыли окно. Ветер ворвался в помещение, выдавив накопившуюся за день затхлость и наполнив его ароматом весны. Покуривая, Костя с удовольствием наблюдал за Диной, сноровисто накрывающей стол. Интересно, но он практически не соврал ей. Чуть округлившаяся, но не расплывшаяся фигура, стройные ноги, по-девичьи быстрые движения. Заметно, конечно, что она уже не юная девушка, но сорока с хвостиком ни за что не дашь. Всё такие же шикарные чёрные волосы, обаятельная ведьминская улыбка. А глаза!

— Ну, рассказывай, — попросил Костя, когда они опрокинули по первой.

— А что рассказывать, — пожала плечами Дина, — живу, работаю.

— Где сейчас?

— Юристом в порту, — она грустно улыбнулась, — несколько лет назад начала наконец-то трудиться по профессии. Пришлось многое вспоминать из того, что зубрила когда-то. Ну, вроде справляюсь, раз особо не ругают. Что ещё рассказать… Бабушку похоронила лет пять назад.

— Галчонок как поживает?

— Закончила школу, потом поступила в строительный колледж в Екатеринбурге. Там же снимает с подружками жильё, подрабатывает. Хочет продолжать обучение в ВУЗе.

— Молодец, — одобрительно кивнул Костя, — строители — люди востребованные, особенно сейчас. Жаль, что не увижу её. Должно быть, красавицей выросла. Поступит?

— Надеюсь. Если недоберёт баллов — обещали помочь с оплатой на первое время.

— Кто обещал? Впрочем, это не моё дело, — оборвал себя Костя, наливая по второй, — как родители? Живы?

— Скрипят помаленьку. На старости лет, правда, оппозиционерами заделались. «Батьку-геть!» и всё сопутствующее. Последний раз ездила — все уши мне прожужжали за политику. Мрак! А у тебя?

— У меня оба умерли. Ещё в девятом. Сначала мама, потом отец.

— Извини.

— Ничего, ты же не знала. Бабушку в позапрошлом году похоронил, до девяноста четырёх прожила. Уважуха!

— Да, нам такое не светит. Давай помянем усопших.

Выпили, помолчали, думая каждый о своём. Дина встала, отошла к окну, закурила, выпуская дым в приоткрытую щёлочку.

— Как друзья твои поживают? Илья и Витя, кажется?

— Нормально, — пожал плечами Костя, — что им будет, кабанам! Встречаемся иногда.

— Ты женат, дети?

— Женат, дочери тринадцать. Уже почти переросла папу.

— Здорово… А чем занимаешься в свободное время? Читать не разлюбил?

— Нет, конечно. Книги — моя любовь на всю жизнь.

— Такое бывает? — голос Дины стал грустным.

— С книжками — бывает.

Дина затушила окурок, вернулась к столу, сказала:

— Ну, тогда наливай по третьей — за любовь.

Они чокнулись, тонко зазвенел в тишине хрусталь. За окном уже сгустились ранние сумерки, и в полумраке казалось, что лицо Дины снова стало юным, беззаботным.

— А я, знаешь, иногда наготовлю себе еды. Ведь знаю, что живу одна, и столько мне не надо. Она потом портится, я выкидываю и реву. А потом снова наготовлю. И реву.

— А у тебя что сейчас — никого? — осторожно спросил Костя.

— Нет, — Дина помотала головой, — для души давно никого нет.

— А для тела? — он попытался разрядить обстановку.

— А для тела — найти не сложно. В крайнем случае — огурчик или морковка, если ты понимаешь, о чём я.

— А как же твой приятель — Виталик, кажется? И потом — ты же рассказывала — с коммерсом каким-то жила. Счастлива была.

— Не надо о прошлом, — Дина снова встала, подошла к окну. Лунный свет загадочно обрисовывал знакомый силуэт, — наливай ещё по одной, да иди. У тебя дела, наверное, есть.

Костя молча встал, подошёл к женщине сзади, обнял. Её тело напряглось на какое-то мгновение, потом она резко развернулась к нему и приникла к губам, обхватив за шею. Костя почувствовал, как сносит ему голову этот поцелуй. Как когда-то давно, в прошлой жизни. Дальнейшее действо тоже было насквозь знакомым и памятным, но без юношеской торопливости. Они любили друг друга медленно, наслаждаясь каждой секундой общения, и одновременно взлетели к белой звезде блаженства.

Спустя несколько тысячелетий Дина спросила, притворно вздохнув:

— Вот скажи мне, Костик, почему каждая встреча после долгой разлуки заканчивается у нас любовью в самых неподходящих местах? Хоть бы раз я очнулась с тобой как положено, на постели, а не на полу в кухне или вообще в лесу на траве.

— Постой, а как же гостиница, — попытался возразить он.

— Так и там ты предпочёл завалить меня на пол, хотя кровать находилась рядом. Извращенец!

— Ну, прости, — сказал Костя, — как-то так случайно получается. Вернёмся за стол?

— Нет, будем лежать здесь, и зарабатывать простуду, — проворчала Дина, — помоги мне подняться.

Они вернулись за стол, потекла в рюмки сорокоградусная жидкость, пошли воспоминания:

— Сколько мы с тобой, получается, не виделись? Лет пятнадцать?

— Да нет, больше. Созванивались году в седьмом, это да.

— А помнишь, как твоя бабушка нас на разные кровати определила? Ха-ха-ха! Вот это был номер. Пришлось бедной девушке изобретать способ подобраться к интересующему объекту.

— Я тоже пытался что-то придумать.

— Пытался он! Лежал, смотрел в потолок, и уже начал похрапывать. Всё на себя пришлось брать!

— А помнишь, как ты мне на даче репутацию испортила своим топлесом?

— Я? Нет, не помню. Это ты заманил бедную девушку в притон разврата и заставил голышом по огороду бегать. Киоск ещё помню со смешной надписью. Как там… «хлеб, водка, коктейли».

Улыбка совершенно преображало лицо Дины, делая его задорнее, моложе. Костя смотрел в весёлые тёмные глаза и всей душой погружался в ностальгию. Всё-таки память — она не зла. Выбирает только хорошее.

— Галка то меня помнит, интересно?

— А то! Портил мне постоянно всё воспитание своими послаблениями. Помнишь, как она на реку сиганула? Ух, я бы ей устроила тогда!

— Строгая какая! Тебя саму драть ремнём надо было. И почаще!

— Кстати, — лицо Дины на миг стала серьёзным, — ты единственный, кто закатил мне такую пощёчину. Аж звон пошёл!

— Считаешь, незаслуженно, — прищурился Костя.

— Да не знаю. Наверное, всё по делу. Я же тебе потом сама позвонила. А помнишь, ха-ха-ха, как замуж меня звал в лесу. Не жалеешь теперь, что отказала?