— Ксавье, — шепчет она, поднимая на меня взгляд. — Когда… К-как… я…

— Знаешь, ты всегда уходишь от меня, Нафас, и почему-то я, кажется, продолжаю тебя преследовать, — бормочу я, впервые говоря правду, когда ее взгляд возвращается к той части стены, которая увешана ее фотографиями.

Здесь есть ее фотографии с того дня, как она впервые появилась. Я был на вечеринке, когда она перегнулась через балкон и смотрела на океан. Ее первый день в школе, "у Пита", и несколько ее пробежек по пляжу. Девяносто процентов из них — это то, как она уходит, поворачиваясь ко мне спиной, как она всегда делает. Это единственная возможность, которая у меня есть, и я не могу ее упустить.

Девушка, которая сбивает меня с толку, нарушает мой контроль и заставляет желать большего. Она опьяняет — всех нас. Нравится мне это или нет, но она у меня под кожей.

— Я не могу решить, польщена я или нуждаюсь в судебном запрете, — бормочет она с усмешкой на губах, кладя голову мне на плечо, и я облегченно вздыхаю, ее тело говорит больше, чем слова. — Ты продолжаешь удивлять меня, Ксавье. Думаю, Тобиас не единственный, кого интересует моя пышная задница.

Сидя рядом, положив ее голову мне на плечо, я обнимаю ее за талию и улучаю минутку, чтобы посидеть спокойно, как будто наша жизнь не совсем испорчена.

— Спасибо, что спас меня, — говорит она, глядя на меня снизу вверх, и я вытираю рот рукой.

— Хм, не за что, но наши проблемы еще не закончились, — признаю я, и она понимающе кивает.

— Расскажи мне.

— Парень, который схватил тебя, был Грэм Браммер, старший брат Билли. Он никто и, я уверен, инструмент в более грандиозном плане. Но Арчи все равно собирается устроить вечеринку сегодня вечером, так что мы можем попытаться застать Билли наедине, посмотреть, что он знает.

Выпрямившись, она откидывает волосы с лица и смотрит мне прямо в глаза. — Я хочу быть там. Я заслуживаю того, чтобы…

— У меня было предчувствие, что ты так и скажешь. Мы все знаем, что ты упрямая, тебе не нужно начинать свою тираду, — говорю я, когда она откашливается и кивает в знак согласия.

— Надеюсь, кто бы ни стоял за этим, он будет в отчаяние. — Встав, она вытягивает руки над головой. — Мне просто нужно немного обезболивающего, может быть, еще парочку тех, что улучшают настроение, если я планирую пережить ночь.

— Тобиас отведет тебя домой и побудет с тобой, пока ты будешь собираться. Мы с Хантером попытаемся составить свободный план и встретимся с тобой там через некоторое время. — Встав рядом с ней, она слегка улыбается мне, когда раздается стук в дверь, и Тобиас высовывает голову из-за двери.

— Как поживает наша девица в беде? — спрашивает он, заставляя Иден закатить глаза.

— Я в порядке. У меня бывали головные боли и похуже, когда я терпела вас, ребята. Это ерунда, — говорит она с ухмылкой, подходя к нему.

Обняв ее за плечи, он выводит ее из комнаты, даже не оглянувшись. Как только они исчезают из виду, я отправляю сообщение, которое было подготовлено и висело на моем телефоне.

Единственный способ начать получать какие-либо ответы — это если я поговорю со своей матерью.

Чем быстрее я покончу с этим, тем скорее смогу присоединиться ко всем остальным на вечеринке. Я уже отправил Хантера установить несколько аудио-систем, чтобы у нас были уши повсюду сегодня вечером. Мне нужно было что-то, чтобы вытащить его из дома, и это сработало. Ему не обязательно быть здесь для этого.

Я застегиваю последнюю пуговицу на рубашке, спускаясь по лестнице, когда входная дверь распахивается, и раздается стук ее каблуков по мраморному полу.

— Мама, — говорю я вместо приветствия, когда она поднимает солнцезащитные очки на макушку и вопросительно поднимает бровь, глядя на меня. С ней никогда не бывает любезностей. Никогда. Сегодняшний день ничем не отличается. На ней ее обычный сшитый на заказ костюм, прозрачная рубашка с длинными рукавами — отчаянная попытка оставаться молодой.

— Что такого срочного, что ты пригласил меня сюда, Ксавье? — спрашивает она, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь в гостиную, и я стараюсь не закатывать глаза, следуя за ней. Я оставляю входную дверь открытой, она скоро уйдет. Хотя я немного удивлен, что моего отца нет с ней. Он хорошо справляется с ролью ее комнатной собачки. Это смущает.

— Я просто хотел узнать, когда ты собираешься ввести меня в курс всего, что происходит в городе на данный момент, — отвечаю я, наблюдая, как она, как всегда, направляется прямо к бару с напитками, и вздыхает.

Оставаясь на ногах, она не спеша устраивается поудобнее в кресле у открытого камина, поправляет свой наряд и смотрит на меня сверху вниз.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, Ксавье.

— Не разыгрывай скромницу, мама. Тебе это не идет, — говорю я, возвращая ей ее же слова, и она ухмыляется. — Какие игры происходят, о которых я не знаю? — Я повторяю, наблюдая, как вызов мерцает в ее глазах, когда она потягивает свой любимый сорт бурбона.

— Ксавье, я не…

— Не ври, блядь, мам, — огрызаюсь я, стискивая челюсть и прижимая руки к бокам. — Что там с новой девушкой? Игры разума? Ты ждешь, что я вмешаюсь в семейный бизнес, но ничего мне не говоришь.

Моя мать днем святая, а ночью дьявол, днем ведет законный бизнес через несколько компаний, отмывает свои грязные деньги от инсайдерской торговли и коррумпированных подпольных деловых сделок, которые заключаются после захода солнца.

Казино "Knight's" — это самое большое прикрытие, позволяющее ей делать все, что она пожелает, и позволяющее другим платить ей за то же самое. Она приветствует преступников и двуличных политиков, обещая им анонимность, только для того, чтобы позже использовать их в своих корыстных целях.

Илана Найт — королева на шахматной доске, остальные — ее пешки, с которыми она может делать все, что пожелает.

— Дерзкий, Ксавье, — говорит она с усмешкой, никогда не позволяя себе притвориться удивленной моими вспышками, но ее побелевшие костяшки пальцев, обхватившие бокал, говорят мне, что я хожу по тонкой грани. — На самом деле все просто, я тебе не доверяю.

Я хмурюсь от ее слов, недоумевая, почему она это сказала, пока я расхаживаю взад-вперед по ее любимому персидскому красному ковру. — Что я такого сделал, что ты мне не доверяешь?

Ставя бокал на подставку на маленьком деревянном столике рядом с собой, она складывает руки на коленях.

— Она — испытание. Иден Грейди — это испытание, и ты его проваливаешь.

— Что? — Я изображаю удивление, но на стадионе у меня было предчувствие, а интуиция обычно меня не подводит.

— Дженнифер Грейди была всем, что я презирала, и по ассоциации сделала Иден Грейди точно такой же. Я отослала ее семью подальше, потому что, черт возьми, могла. Никто не причиняет мне боль, не испытав последствий. Я установила правила, а они предпочли им не следовать. Это означало, что я должна была сделать пример из семье Грейди.

Она сумасшедшая, моя мать официально чокнутая. Качая головой, я пытаюсь понять, что, должно быть, сделали родители Иден для начала.

— Что…

— Я знаю о штате Огайо, — говорит она, делая еще глоток бурбона и облизывая губы, наблюдая за моей реакцией. Мой пульс учащается, сердцебиение отдается в ушах, но я заставляю себя просто смотреть на нее сверху вниз, ничем не выдавая себя, и замираю на месте.

Это как состязание в гляделки, каждый из нас ждет, когда другой сломается. Я прикусываю язык. Конечно, она, блядь, знает. С моей стороны было наивно полагать, что она этого не пронюхала, но я не произнесу ни слова, пока она не продолжит. В некоторых случаях, как сейчас, мы слишком похожи.

— Я отпущу тебя, но за это придется заплатить, — наконец добавляет она со вздохом, постукивая ногтями по бокалу.

Конечно, за это есть своя цена. У этой женщины всегда есть своя цена, но я действительно хочу играть в футбол. Я хочу уехать из этого города, а штат Огайо всегда был моей мечтой.