Я не знаю, как вошел в ту операционную, потому что было чертовски страшно, но в то же время мне нужно было увидеть Бринн и убедиться, что с ней все в порядке. В комнате было холодно, и в воздухе висел сильный запах антисептика. Я пошел туда, где все собрались, медленно прихрамывая без своих костылей. Одну вещь я решил для себя — я иду на это на своих двоих, независимо от того, сломан я, черт возьми, или нет.

— Вот и он, — сказал Фред, показывая мне поднятый большой палец.

— Итан? — крикнула Бринн.

Я с облегчением закрыл глаза при звуке ее голоса и направился к ней. Все, что мог видеть, — это ее лицо и основную часть живота. Все остальное было завернуто в синюю медицинскую ткань.

— Я здесь, детка. — Я наклонился и поцеловал ее в лоб. — Как ты?

— Я в порядке теперь, когда ты здесь. Я люблю тебя, — одними губами произнесла она.

Забавно, но я чувствовал себя точно так же. Весь стресс и паника будто растаяли, как только мы увидели друг друга и смогли быть вместе. Бринн была такой сильной и храброй. Она выглядела полностью готовой к тому, что должно было произойти. И... такой красивой. Если она могла это сделать, то самое меньшее, что я мог сделать, — это оставаться в сознании. Как мне вообще удалось найти эту удивительную и незаурядную женщину? Как она вообще могла влюбиться в меня? Везучий ублюдок.

— Я люблю тебя еще больше, — сказал я.

— Готовы стать мамой и папой? — весело спросил Фред.

Да.

***

— Хорошо, можешь посмотреть сейчас, если хочешь, И… — сказал Фред методичным тоном, который говорил мне, что он сосредоточился на текущей работе, как и следовало ожидать.

Я не сводил глаз с Бринн, пока он делал надрез, поглаживая ее руку большим пальцем, зная, что ни за что на свете не смогу смотреть, как лезвие рассекает ее идеальную кожу. Она была такой спокойной и деловитой во всем. Никакого видимого страха какого-либо рода; просто твердая решимость продолжать в том же духе и довести начатое до конца. Она такая удивительная. Женщины, находящиеся на грани родов, обладали серьезным влиянием в плане решимости и храбрости, и было совершенно захватывающе видеть Бринн такой.

Звук мониторов звучал на заднем плане, на фоне щелканья медицинских инструментов и толчков ее тела на столе, когда они приближались к ребенку.

— Я не чувствую никакой боли, Итан. Просто толчки. Чувствую себя странно, но у меня все хорошо. — Она кивнула и улыбнулась мне. — Я просто хочу, наконец, познакомиться с нашим малышом.

— Я тоже, моя красавица. Я тоже.

— Мы выходим, — сказал Фред с твердой властностью.

Я выглянул из-за занавески и увидел шапку темных волос, торчащих из живота Бринн, затем сморщенное личико, выглядывающее яростно возмущенным и грубым обращением с ней, когда ее ввели в мир яркого света и громких звуков, затем миниатюрные плечи и ручки просунулись в отверстие, а затем... остальная часть крошечного тельца. Весь процесс занял в общей сложности примерно около десяти секунд.

Что достаточно быстро… наконец-то она была здесь, с нами.

***

Лорел Томасин Блэкстоун родилась 7 февраля ровно в три часа сорок четыре минуты дня. Она весила 2830 кг и была ростом 49 см. Она появилась на свет со здоровым криком в придачу с хорошенькими темными кудряшками на голове идеальной формы. Последние два, конечно, достались ей от отца.

Мой ангел-бабочка была красивой маленькой девочкой, которая ждала от меня заботы, помощи в ее развитии и безоговорочной любви, вместе с ее отцом, который тоже делал бы все это для нее. Он с этим отлично справиться. Потому что Итан Блэкстоун был замечательным человеком, с прекрасным сердцем, наполненным такой большой любовью ко мне и к нашей дочери.

Я плакала слезами счастья и радости, когда они впервые отдали ее мне в руки. Я не могла отвести от нее глаз, хотя была так измучена, что, наверное, могла бы проспать целый день. Вместо этого мне захотелось посмотреть на ее маленькие ручки, пальчики на руках, на пальцах ног и на ступнях. И я делала это — в течение нескольких часов. Ее нос, и глаза, и губы в форме бутона розы, и ангельские щечки тоже были довольно очаровательны.

Когда она родилась, Итан увидел ее раньше, чем я, из-за занавески, скрывающей все от моего взгляда. Он оглянулся на меня и сказал, что у нас родилась дочь.

И впервые с тех пор, как я его узнала, я увидела слезы в его глазах.

***

14 февраля

Сомерсет

— Подожди минутку малышка, папе нужно тебя одеть, а потом отвести к маме. Ты должна быть хорошей девочкой и прекратить извиваться — и дай мне взять тебя за руку — о, черт возьми, я не могу надеть на тебя эту глупую штуку. Это совершенно глупо, — пропел он ей успокаивающим голосом. — Так что вместо этого мы просто завернем тебя в одеяло. Да, так и сделаем...

Самые прекрасные звуки ночного разговора Итана с Лорел заставили меня затаить дыхание, чтобы могла слышать каждое произнесенное шепотом слово, каждый детский хрип, каждый шорох смены подгузника и разочаровывающую борьбу, с которой он пытался уложить ее спать. Итан делал все это потому, что хотел, так как воспринял отцовство так, как воспринял все в его жизни. С полным вниманием, верностью и преданностью тем, кого любил.

За то короткое время, что прошло с момента ее рождения, я узнала о своей дочери кое-что еще. Она была папиной дочкой, как и я. Голос Итана успокаивал ее, когда она капризничала, и убаюкивал, когда уставала. Он действительно был заклинателем, и это заставило меня надеяться, что мой отец мог каким-то образом увидеть ее или узнать о ней… где бы он ни находился в этой необъятной вселенной.

— А-а-а, ты проснулась, — сказал он, хромая через комнату ко мне, все еще в гипсе на ноге, прижимая нашего ребенка к груди. Мой прекрасный мужчина, во всей своей растрепанной ото сна красе — все его 190 см, прекрасное телосложение и твердые, рельефные мускулы — держит крошечный сверток так, словно это самое драгоценное сокровище на земле. Я хотела сфотографировать их вместе.

К счастью, мой фотоаппарат лежал на прикроватном столике, поэтому я взяла его и сделала снимок.

— Идеально. — Я улыбнулась ему, когда он заключил ее в мои объятия. — Спасибо, что переодел ее для меня.

— Конечно, — сказал он, снова устраиваясь на кровати рядом с нами. Итан так сильно помог мне в первые дни, когда я вернулась домой из больницы. Разрез после кесарева все еще болел, а от обезболивающих меня клонило в сон. Так что у него вошло в привычку вставать и приводить ее ко мне на кормление по ночам. Он подождал, пока она закончит, а затем снова положил ее обратно в люльку. Иногда он держал ее для отрыжки. Как только он освоился, у него действительно хорошо получалось обращаться с ней, за одним исключением. Его большие руки и пальцы не слишком хорошо справлялись с надеванием на нее крошечных нарядов с мини-застежками.

— Значит, у вас снова были проблемы с переодеванием? — спросила я, открывая клапан бюстгальтера для кормления, который теперь носила круглосуточно. Носить его было лучше, чем проснуться в луже молока.

— Да. Ей трудно просунуть руки в рукава.

— Знаю. Я тебя слышала. — Как только Лорел почувствовала запах молока, она начала тянуться к моему соску. Ее маленькие губки-бантики прижались ко мне, и она начала сосать, ее крошечная ручка сжимала мою грудь в кулак. — И ту милую маленькую песенку, которую ты ей спел.

— Черт, — пробормотал он. Я посмотрела на него и рассмеялась. — Мне придется поработать над этим вместе с ней. Прости, у меня грязный рот.

— Мне нравится твой рот, но да, он грязный, и этот маленький ангел будет копировать все, что ты говоришь и делаешь. Она папина дочка.

Он выглядел довольным моим высказыванием, его голубые глаза засветились в улыбке.

— Ты так считаешь? — тихо спросил он.

— Я знаю это, детка.

— Я так сильно люблю вас обеих, — медленно произнес он, его простые слова были полны глубоких эмоций и искренней правды. Он приблизил свои губы к моим и нежно поцеловал, затем откинулся на подушки и наблюдал за нами обоими.