— Люблю тебя.

— И я тебя, — прошептал он. Это был мой Итан, все еще контролирующий и защищающий, даже будучи полумобильным и используя костыли. Он был полон решимости к рождению ребенка отказаться от костылей и просто носить ортопедический ботинок. Я знала, он был разочарован тем, что не смог сделать кое-что из того, что хотел, но он не высказал ни единой жалобы. Сломанная нога заживает.

Зара отвела нас в гостевое крыло дома. Ту часть, которую они использовали для гостиницы типа «кровать и завтрак», вот почему я раньше не видела портрета сэра Фриска. Конечно, я бывала в галерее, которая в таких величественных домах, как Холлборо, представляла собой просто элегантную комнату, в которой демонстрировалась частная коллекция произведений искусства, приобретенная семьей с течением времени. В галерее Холлборо было довольно много мраморных скульптур и несколько прекрасных картин, но я не тратила здесь много времени на изучение всего в мельчайших деталях. Я этого не делала, у меня было время, чтобы посвятить себя работе над собственным садом и проектами по декорированию в Стоунвелле.

Она остановила нас в конце коридора, двери по обе стороны которого вели в комнаты для гостей. Прямо над резным столом висела большая картина, изображающая немецкую овчарку с богатыми деталями, почти фотографическая по своему исполнению. Я сразу подумала о камере-обскуре и решила, что художник, должно быть, использовал ее для создания этого портрета. Объект действительно был похож на моего нового питомца по окраске и форме тела. Была изготовлена золотая пластина, прикрепленная к нижней части богато украшенной рамки, с выгравированным на латуни названием работы сэра Фриска.

— Ну, это уже кое-что, не так ли? — Я ухмыльнулась Заре. — Они действительно выглядят почти совершенно одинаково.

Она хихикнула.

— Как я и говорила, тетя Бринн.

— Мне нравится это имя. Тебе нравится, Зара?

Она серьезно кивнула мне.

— Это его имя. Сэр Фриск, — властно произнесла она, как будто решение было принято с самого начала. — Он может поиграть с тряпками, и они станут лучшими друзьями.

— Что скажете, сэр Фриск? — Я спросила его. Он радостно высунул язык и склонил голову набок, глядя на меня. — Я могу называть Вас сокращенно «сэр». — Я почесала его под подбородком, и почти уверена, что он был по-собачьи влюблен в свою новую жизнь, независимо от того, как мы его назовем. Но все же, у него должно быть царственное имя, соответствующее его великолепной осанке. — Значит, теперь ты сэр Фриск, — объявила я.

Как раз в этот момент я почувствовала, как ребенок брыкнулся.

— О, малышка шевелится, — сказала я Заре. — Хочешь потрогать?

— Да, пожалуйста. — Я просунула ее маленькую ручку себе под рубашку и прижала. Ее глаза расширились, и она разволновалась. — Я чувствую, как она передвигается. Ей нравится сэр Фриск, и она хочет поиграть с ним.

Я смеялась над ее словами.

— Ну, мы не знаем, девочка ли это. Возможно, это мальчик.

Зара проигнорировала эту возможность и сказала:

— Это девочка, тетя Бринн.

— Откуда ты знаешь?

Она пожала плечами.

— Потому что я хочу девочку.

Предоставьте ребенку рассказывать вам, как все должно быть. С тех пор как мы познакомились, я узнала, что у Зары есть свое мнение о вещах. О многих вещах. И она также без колебаний высказывала свое мнение. Она была, попросту говоря, привлекательна до кончиков волос на голове. Независимо от пола моего ребенка, Зара была бы самой лучшей кузиной на свете. Я почувствовала себя по-настоящему счастливой при этой мысли.

Затем мой второй сюрприз.

Я еще раз взглянула на картину, сэр Фриск, потому что в ней было что-то очень знакомое… Что-то также подсказывало, что я знаю почерк этого художника. Я работала над другими вещами, очень похожими друг на друга. Когда вы сохраняете произведения искусства, вы проводите много спокойных часов с картиной и знакомитесь с художником, даже если он давно мертв. Вы видите, как они описывают создаваемые ими образы, и чем дольше вы проводите с работами, тем более узнаваемым становится их процесс.

Было ли это возможно?

Я присмотрелась повнимательнее и поискала внизу подпись. С годами глазурь потемнела, частично скрыв надпись, так что разобрать ее было нелегко, но она была там. Буквы также были сделаны меньше, чем обычно для конкретного художника, которого я имела в виду. Но я знала, что ищу. Я почувствовала запах победы, когда разглядела букву «Т», за которой следовал МАЛЛЕРТ, прежде чем все остальное было скрыто краем рамки. У меня сильно забилось сердце, когда я поняла, на что смотрю. Ранее неизвестная картина с изображением очень красивого пса по кличке сэр Фриск, написанная умелой рукой самого знаменитого Тристана Маллертона, создателя «Леди Персиваль» и сотен других шедевров. Господи Иисусе, что еще у них есть в этом доме?!

Мне нужно позвонить Габи и сообщить ей эту фантастическую новость.

***

6 февраля

Бринн была такой красивой. Я любовался с кровати, откуда открывался прекрасный вид на нее перед зеркалом, когда она расчесывала волосы. Она всегда была прекрасна для меня, но теперь моя связь с ней была намного глубже, чем раньше. Больше внутренних чувств. Мой несчастный случай пробил брешь в действительно непробиваемой части меня, когда я столкнулся с необходимостью попрощаться с ней на той горе в Швейцарии. Казалось, все перезагрузилось или перестроилось в моей эмоциональной системе. Так что ужас моего прошлого теперь стал менее важным из-за того, что у меня было с ней. Бринн и наша совместная жизнь сыграли самую важную роль в том, что я стал тем человеком, которым стал к этому моменту своей жизни. Это было трудно объяснить словами, но я знал, что я чувствовал, и это было намного лучше — как будто я мог выйти за рамки событий, которые так сильно сформировали меня за последнее десятилетие, и, наконец, расставить их по местам. И оставить их там.

Это включало Сару Хастингс для меня и Лэнса Оукли для Бринн. Мир, за неимением лучшего термина, был заключен и принят в рамках наших отношений с этими людьми. Что касается меня, то я извинился перед Сарой за свою причастность к смерти Майка, и, как бы трудно это ни было, было крайне важно избавиться от чувства вины. Это то, что она подарила мне за день до Швейцарии. Прощение. Доктор Уилсон, казалось, знал, что делает, когда давал домашнее задание. Я старался изо всех сил проводить терапию и тоже надеялся на лучшее.

У Бринн были свои причины встретиться с Лэнсом Оукли и выслушать его версию событий. Я мог не верить ни единому слову из того, что он сказал ей, но я также знал, что не имеет значения, во что я верю. Я никогда не видел видео с ней и с ним, и никогда не увижу. Бринн была человеком, ответственным за свою судьбу, и именно она принимала решения, когда дело касалось ее эмоционального исцеления. Если то, что он рассказал, помогло ей почувствовать себя лучше, то я полностью поддерживаю это. Я тоже не мог отрицать, что был чертовски взволнован отъездом Оукли из Лондона. Этот хуесос для меня стал бы огромной проблемой, если бы он решил остаться и стать ее новым другом. Я мог бы быть разумным до определенного момента, и он, черт возьми, давно бы это пережил.

В конце концов, и Бринн, и я извлекли ценный урок о доверии и уважении к тем частям нас самих, которые должны были оставаться раздельными. И что нет ничего важнее счастья другого человека. Она любила меня, и я знал это точно так же, как она знала, как сильно я люблю ее. Я старался показать ей все, что у меня было.

— О чем думаешь? — спросила она, выходя из ванной в тонкой ночной рубашке, которую мог видеть насквозь. Гораздо лучше, чем та уродливая штука, которую я уничтожил. Она стала более пышной, но ее фигура оставалась такой же стройной, как и раньше, и, за исключением живота и груди, она казалась мне почти такой же. Моя прекрасная американская девочка.

— О том, какая ты красивая. — Я протянул к ней руки. — Иди сюда, детка.