До нее доносились голоса детей с качелей. Теперь они расположены в двух местах: несколько качелей около зеленой площадки, остальные – ближе к воротам. Они всегда заполнены детьми, погода здесь не играет особой роли. Многие дети знают ее, и, когда она проходит мимо, раздаются голоса: «Миссис Шепперд! Миссис Шепперд! Миссис! Миссис!» Дети постарше играют в мяч, становясь в круг, или в футбол. Мужчины в тренировочных костюмах бегают по дорожке, круг за кругом, проверяя себя по часам. Другие, как Стивен, не собирающиеся бить рекорды, удовлетворяются легким бегом, не спеша рассматривают, что творится кругом.

Когда она увидела, что к ней направляется Резник, огибая край зеленой площадки, в своем бесформенном развевающемся плаще, ее первой мыслью было отвернуться, сделать вид, что она не заметила его, тогда он никогда не узнает ее. Но она понимала, что делать это поздно. В отличие от детей, которых учила Джоан, она знала: когда вы отнимете руки от лица и откроете глаза, призрак никуда не исчезнет.

Резник сел рядом с ней, стянул с себя плащ. Некоторое время они сидели молча. Недалеко прошумел поезд, отвозивший болельщиков в сторону Мансфилда. Этот город Резнику удалось посетить, когда «Каунти» была в той же группе и совершала выездные игры. Помнится, сильный ветер, сдувавший снег с холмов, превратил игру в какую-то насмешку, что буквально взорвало Резника. Ему удалось спасти свои пальцы от обморожения только тем, что без конца покупал сдобные булочки и ел их, зажимая между руками в перчатках.

– Кто-то связывался с нами сегодня утром, – сказал Резник, – и сообщил некоторую информацию. Она касается вашей работы и – косвенно – вашего мужа.

Джоан Шепперд продолжала смотреть, как какая-то мать качала своего малыша на качелях: туда-сюда. В одном повторяющемся ритме.

– Она была полезной. В этом нет никакого сомнения. Мы благодарны. Только я не уверен, что ее будет достаточно.

Мать была осторожна. Джоан отметила, что никогда нельзя допускать, чтобы качели поднимались слишком высоко, иначе ребенок может испугаться, и никогда нельзя толкать слишком резко.

– Я никогда не дам показаний против мужа, инспектор, даже если я буду убеждена, что он поступил неверно. Даже если он сделал что-то ужасное. Я не смогу никогда заставить себя поступить так. Ни на суде, ни у вас. Извините меня.

Резник просидел там еще какое-то время, прокручивая в голове все вопросы, которые он мог бы еще задать. Когда он убедился, что ни на один из них не получил бы ответа, встал и ушел прочь.

Эту часть города Рей презирал больше всего, от «Миллет» и «Маркса», мимо «Си энд Эй» до того места, где работала Сара. По мере приближения выходных здесь становилось все хуже. Около церкви чаще совали в лицо петиции о политических заключенных или о необходимости создания подсобных сельскохозяйственных угодий при фабриках. Все левые ожидали, что вы будете платить деньги за газету, в которой нет спортивного раздела или программы телепередач. Затем эти чудаки с плакатами, чтицы вслух текстов из Библии. Это был какой-то кошмар. «Вся эта паршивая команда, – заявлял его отец, – хочет, чтобы их посадили под замок». Обычно Рей не обращал внимания на то, что говорил отец, но в этом случае он считал, что отец прав.

Вначале он не заметил Сару, огорчился, думая, что она взяла свободный день, но потом увидел, как она выходила из складского помещения в глубине магазина. Прежде чем войти, Рей подождал, пока она наполнила конфетами отдельные секции.

Сара, которая уже разглядела его через стекло, продолжала заниматься своим делом и не прекратила этого даже тогда, когда он встал около ее плеча.

– Что происходит? – спросил Реймонд.

– О чем ты говоришь?

– Почему ты не говоришь со мной?

– Ты сам видишь, – заметила она, разравнивая клубничную карамель металлическим черпаком. – Я занимаюсь делом. – Затем повернулась к нему лицом. – Рей, я занята.

– Я всего лишь поздоровался.

– Привет.

– Казалось глупым болтаться дома, понимаешь, я был готов… Я думал, что приду, увижу тебя, побудем вместе на улице.

Сара бросила взгляд на управляющую, которая следила за ними с застывшим лицом. Сара подвинула три банки и начала укладывать в секцию блестящие разноцветные леденцы.

– В любом случае тебе нет необходимости дожидаться здесь.

– Я думал, что мы выйдем отсюда…

– Нет, мы не пойдем.

– Что ты имеешь в виду?..

– Рей, говори потише, пожалуйста.

– Ты сказала, что сегодня вечером увидимся.

– Так и было. Теперь я передумала.

– Почему нет?

– Я должна помочь матери. Рей схватил ее за руку.

– Ты хочешь сказать, что не желаешь видеть меня. Так ведь, не правда ли? Только у тебя не хватает смелости взять и прямо сказать мне это.

Управляющая направилась к ним с видом разъяренной осы.

Пальцы Рея сильно сжали руку Сары, она была уверена, что останутся синяки.

– Сара? – окликнула управляющая.

– Завтра, – сказала Сара. – Завтра, после работы. Я обещаю. Теперь уходи. Уходи.

– Сара, – заявила управляющая, – вы знаете, что у нас существуют определенные правила.

– Да, мисс Тренчер, – отозвалась Сара, покраснев. «Мисс Тренчер, – подумал Рей, – уродливая корова, которой требуется хорошая взбучка. Опустить ее голову в таз со всякой требухой и всыпать как следует сзади». Засунув руки в карманы, Рей не спеша двинулся к выходу.

– Это ваш приятель, Сара?

– Нет, – ответила Сара, покраснев еще больше.

– Я не хочу, чтобы он снова появлялся в этом магазине. От него дурно пахнет.

Резник стоял в очереди у прилавка небольшого продовольственного магазина, терпеливо слушал, как продавцы болтали по-польски со стариком в плохо сшитом костюме и полной женщиной с авоськой, выбиравшей семь различных сортов колбасы и рассказывавшей последние новости о своей двоюродной сестре в Лодзи. Но в этот день он был раздражен и в конце концов прервал ее, заслужив не очень доброжелательное замечание.

К тому времени, когда он опустил сумку с селедкой, тремя четвертями фунта ливерной колбасы, четвертью фунта черных маслин, сырным пирогом и сметаной на пол и забрался на высокий табурет у кофейного прилавка, у него не было никакого желания увидеть на другом табурете Сьюзан Олдс с ее надменной улыбкой.

– Каппучино? – спросила Марсия, грузная остроумная девушка, которая ездила на мотоцикле и играла на бас-гитаре в рок-оркестре.

– Эспрессо.

– Маленькую или полную?

– Полную.

– Я плачу, – сказала Сьюзан Олдс, подойдя к табурету рядом с ним.

– Возражений нет, – кивнул в ответ Резник. Сьюзан сняла с плеча сумку и положила на полку под стойкой.

– Что-нибудь к кофе? – спросила она, показав на горку мягких сдобных баранок и рожков с кремом под пластиковым колпаком.

Резник покачал головой.

– Хм, – улыбнулась она, посмотрев на его выпирающий живот, – думаю, это уже не имеет значения.

Резник выпрямился, втянув живот. Марсия поставила перед ним эспрессо, и Сьюзан Олдс протянула пятифунтовую купюру, не убирая руку в ожидании сдачи.

– Если мой клиент не остановится и подаст на вас в суд, вам может понадобиться каждый пенс, которым вы располагаете.

– Килпатрик?

– Угу.

– Я уверен, что вы дадите ему совет получше. Сомневаюсь, чтобы он захотел слышать о своих сексуальных увлечениях во всех новостях.

– Я не относила вас к категории не в меру щепетильных. – Сьюзан Олдс медленно подняла бровь.

– Еще одна ошибка. – Резник отпил кофе. Сьюзан засмеялась, понимая, что он, скорее всего, говорит правду. Однажды, в полупьяном состоянии (слишком много шампанского после блестящей победы), она сделала даже не первый шаг, а дала понять, что не была бы шокирована или оскорблена… Резник тут же разъяснил, что их отношения являются сугубо профессиональными и уже близки к тем границам, которые он не хотел бы переходить.