Васюганские топи называют непроходимыми. Люди не только прошли болота, они прошили их суровыми нитками дорог, отсыпали площадки, установили дожимные и блочно-кустовые насосные станции. Пробурили множество скважин, связав их линиями нефтепроводов и водоводов. Тут приходится биться в трудовом бою не за каждую высотку — за каждую низинку. Природа словно нарочно упрятала нефть во глубину васюганских нелепо-мшистых морей, полагаясь на ее недостижимость. Не все нарымские болота можно перейти вброд. В иные ухнешь и ахнешь, если успеешь. Крепкие гнезда из бревен, песка и гравия надо вить для буровых вышек при разбуривании так называемых кустов. Непросто «вырастить» такой куст на торфяной жиже, пустить от него отводки труб.
Летим на Первомайское месторождение. За годы странствий по тюменскому и томскому Северу насмотрелся на холодную землю из вездеходов, вертолетов, машин, при пешей ходьбе. Все равно каждый раз тянет к вертолетному окошку. Спешу обозреть мою великую васюганскую пустыню с некрутыми «барханами» мшистых грядин, искривленными полосами леса, гладью затерянных в топях озерушек и речек: им ни за что не выпутаться из лабиринта заболоченных равнин, кустарниковых островков. От иных озер отходят щупальца нешироких ручьев, отчего они походят на омертвевших спрутов.
Под нами заторфяненное море. Кто-то назвал месторождение, куда мы летим, — Первомайская лава. Не первый год опоражнивают нефтяники эту перспективную лыву.
Со мной в гулком чреве вертолета те, кто изучил всю васюганскую группу нефтяных месторождений «от и до». Ремонтная — служба недремная. Вызовы к насосам, станкам-качалкам, нефтепромысловому оборудованию частые. Хотя у всех агрегатов «железное здоровье», но и оно подводит при изнурительной работе на износ. Вся лекарская деятельность падает в основном на центральную базу производственного обслуживания и прокатно-ремонтный цех эксплуатационного оборудования. Механик этого цеха Владимир Дмитриевич Хохлов — душа речная. Многие лоцманские карты прочитал от корочки до корочки, прежде чем замкнул путь речника на нефтяном Васюгане. Самолетно-вертолетная навигация для него круглый год. На вахту летает из-под Томска. Живет в Моряковке, где находится известный затон.
Под гудение вертолета вспоминаю его рассказ из детских лет. Нашли они с приятелем громадные кости, понесли сдавать в «утильсырье». Идут, рассуждают дорогой: теперь озолотимся, тут их пуда два будет. Дяденька из «утильсырья» огорошил известием: не приму кости, животина какая-то незнакомая — лось не лось, медведь не медведь. Толкнитесь, хлопчики, в музей, авось, там определят, что это за зверь. Животина оказалась редчайшая. На теперешних лугах, в любой лесной глухомани не встретишь такую — мамонт. Лишил утильщик ребят первого «самостоятельного» заработка. Зато потом у Хохлова этих самостоятельных было не счесть.
Справа от меня сидит слесарь но ремонту нефтепромыслового оборудования Анатолий Васильевич Брагин.
Чуть сутуловат. Нос крупный. Говорит приглушенным баском. Время успело набросить на лицо крупноячейную сетку морщин. Нисколько не удивился, узнав, что у Брагина имеется диплом о высшем техническом образовании. Инженер-конструктор. Имеет патенты на свои изобретения.
На многих ударных стройках страны встречал среди рабочей гвардии разнообразный люд — полковники в отставке, чемпионы, по разным причинам бросившие большой спорт, бывшие летчики, педагоги, артисты даже… Сцена жизни огромная, без намалеванных декораций. Не всякий до конца выдерживает отведенную роль.
У Брагина крепкие руки слесаря-ремонтника, светлая голова конструктора и рационализатора. До сих пор, возможно, работал бы в прежней фирме — умолчу название, — да встретились люди, умеющие скоренько прибирать к рукам чужие изобретения.
Свободное от вахт время Анатолий Васильевич не теряет даром. Работает на полставки конструктором на Томском заводе резиновой обуви. Занят разработкой специального штампа для облегчения нудного ручного труда. Штамп будет действовать заодно с пресс-формой, производящей резиновые подошвы, станет выбивать их автоматически и складывать стопкой.
— О моей жизни книгу можно написать.
Не раз приходилось мне слышать подобное высказывание собеседников.
Прилетели на месторождение. Пробираемся по тягучей грязи к блочно-кустовой насосной станции. Ремонтников давно поджидают Валерий Тимофеевич Шегай, заместитель начальника базы производственного обслуживания, и Марат Габдулловнч Тахавов, начальник цеха поддержания пластового давления. По их перепачканным рукам видно, что они уже «добирались до души» 62 подпорного насоса, не желающего гнать сеноманскую воду с должным усердием. На металлическом полу клубками серых змей лежит веревочная сальниковая набивка. Механик Хохлов поясняет:
— Для насосов с малыми оборотами вращения идет пеньковая сальниковая набивка. Для высокооборотных насосов, да вдобавок работающих в горячих средах, применяют асбесто-графитовую.
Шегай широкоскулый. При улыбке и без того узкие щелки глаз почти закрываются. Шляпа не может пригнуть его дегтярно-черные кучерявые волосы. Они пружинисто встают на крупной голове, сбегают на крепкую короткую шею. На светло-коричневом лице между гладких лоснящихся щек — некрупный приплюснутый пос. Во время туристической поездки по Японии Шегая признавали «за своего», заговаривали с ним по-японски. Несколько раз через переводчика приходилось разубеждать желтолицых островитян: я не японец — советский кореец. Хозяева страны недоуменно смотрели на туриста.
Родился Валерий Тимофеевич в Узбекистане. Детство и отрочество провел в Казахстане, три года учился там в корейской школе. В Сибири с шестнадцати лет. Как тесен все же мир! Узнаю, что Шегай закончил одно из старейших ремесленных училищ Сибири — Томское горнопромышленное — ныне СПТУ № 1. В нем учился и я, овладевая специальностью слесаря по ремонту промышленного оборудования. На одном заводе — Томском электромеханическом — проходили практику. Позже на этом заводе Шегай был начальником пятого цеха. Вот я-то имею полное право принять Шегая «за своего».
Произвели в подпорном насосе уплотнение сальников. Включили. Смотрим на манометр. Давление поднялось до шести атмосфер. Минут пять стрелка дрожит на этом делении и начинает уклоняться влево. Давление падает. Сальниковую набивку выдавливает. Веером разбрызгивает воду.
Пришлось делать разборку капризного насоса. Позже механик Хохлов в рабочем журнале запишет: «При вскрытии насоса подпорного обнаружено: вал насоса лопнул со стороны муфты в районе шейки сальника». Обнаружили трещину — заводской дефект. Надо производить замену вала.
«Консилиум» специалистов решает: можно ли без подпорного насоса включить главный. По рации из Пионерного центральная инженерно-технологическая служба торопит: включайте! Шегай и оператор станции Марина против. Девушка, видно, любит ловить свое изображение в зеркальцах: одно на маленьком подоконнике возле гаечного ключа и трехгранного напильника, другое— на рации.
Все собрались около технологической схемы насосной станции. Выясняют, какие вентили надо перекрыть. В большом насосе не так давно была произведена сборка зубчатой муфты и кожуха, центровка индикатором. При включении сработала автоматика, указывая на перегрузки. Мастер из цеха автоматизации производства — длинный, сутуловатый мужчина — торопливо бегал от щитка к щитку, следил за лампочками, показаниями многих приборов. Видно было, что он остался доволен всей сложной службой охраны и контроля работы центробежного насоса. Приборы не подводили. Своевременно срабатывало реле защиты. Пришлось воспользоваться запасным насосом. Резервный не подвел. Все меньше и меньше стало выплескиваться сеноманской воды через горловины многокубовых емкостей-булитов.
Блочно-кустовая насосная станция с гудящим агрегатом, вздрагивающим полом, короткими крутыми лестницами, вентилями, оплеткой труб, поручнями по бокам узких коридорчиков, походила на речное судно, невесть как попавшее на земную твердь. В трубах шла напряженная работа воды. Большая туша центробежного насоса хотя и дышала ритмично, но надо было скорее сменить вал подпорного — его меньшого брата.
